«Семь бед — один ответ», — подумал я и прибавил:
— Во имя короля Иисуса.
— Вы же служите в Уайтхолле, — с подозрением в голосе заметила госпожа Ловетт.
— Доносчик! — руки Ловетта снова потянулись ко мне. — Предатель!
Пятиться я не решался. У меня за спиной — черная пропасть.
— В Уайтхолле много инакомыслящих, — поспешил заверить я. — Поэтому наше присутствие там весьма полезно.
Ловетт взял меня за плечи. И снова он не просто держал меня, а с силой толкал назад.
— Как ты сюда попал? Откуда узнал, где мы?
— То есть как — откуда? Мне господин Хэксби сказал.
Я почувствовал, как что-то сдвинулось под моей левой ногой. Я подался вперед. Ловетт вцепился в меня крепче. Стоять на краю было опасно. Камень крошился под моим весом. Далеко-далеко внизу камешки застучали об пол, точно градины.
— Я сейчас чуть не оступился, сэр, — заметил я, пытаясь говорить негромко и спокойно, будто меня заставила потерять равновесие мелкая и вполне заурядная случайность, а вовсе не его попытка убить меня. Ловетт чуть-чуть ослабил хватку. — Господин Хэксби знал, что вы забрали дочь из кабинета секретаря капитула, — продолжил я. — Он предположил, что вы с ней отправились сюда. Господин Хэксби и сам бы к вам поднялся, сэр, но силы ему изменили. А теперь давайте поскорее уйдем в безопасное место.
— Я тебе не доверяю, — возразил Ловетт. — Что я про тебя знаю? Ты не твой отец.
Тут возразить было нечего. Он снова вцепился в меня крепче. Я предпринял попытку отвлечь Ловетта:
— Я не ожидал, что вы с дочерью будете не одни, сэр.
— «Не одни»?
Тут Ловетт как будто растерялся и ослабил хватку.
— Я про господина Олдерли.
Ловетт нахмурился. Неужели мое появление заставило его на какое-то время забыть о пленнике? Ловетт обернулся и заглянул в каморку, все еще тускло освещенную его фонарем. В ту же секунду металл царапнул по камню, и по каморке метнулась темная фигура.
Олдерли высвободился из пут. Но пленник бросился не на Ловетта и не на меня, а на госпожу Ловетт. Олдерли обхватил ее за ноги, и девушка упала на пол. Ее голова повисла над бездной.
На секунду мы замерли неподвижно. Единственным звуком, кроме завываний ветра, было тяжелое, прерывистое дыхание Олдерли, в котором слышались всхлипы.
Ловетт выпустил меня и кинулся на Олдерли, толкавшего госпожу Ловетт к краю пропасти. Девушка размахивала руками, пытаясь дотянуться до лица Олдерли, но ее движения затрудняли складки плаща. Ловетт навалился на Олдерли всем своим весом, и тому оставалось только беспомощно извиваться на полу.
Оказавшись свободным, я попятился. Моя нога задела какой-то металлический предмет. Мой фонарь.
Госпожа Ловетт издала нечленораздельный выкрик, и я застыл как вкопанный.
Подняв фонарь, я вскинул его над головой и обрушил на дерущихся мужчин. Я метил в голову Олдерли, но в каморке было слишком темно, к тому же оба находились в постоянном движении, и в результате Олдерли получил только легкий удар по касательной.
Но этого оказалось достаточно, чтобы его отвлечь. Он дернулся, отползая в сторону, и у госпожи Ловетт появилось место для того, чтобы свернуться калачиком. Теперь ее голова больше не свисала над пропастью, и, хотя Олдерли тут же навалился на нее, прижимая к полу, у девушки появилось больше пространства для маневра.
Все это произошло так быстро, что я даже моргнуть не успел. Я снова нанес удар Олдерли, но на этот раз прицелился лучше. В этот раз он взбрыкнул, будто норовистый конь, и сбросил Ловетта со своей спины. Госпоже Ловетт удалось отползти в сторону.
Поднявшись на ноги, Олдерли стал подбираться к парапету.
У меня за спиной раздался звук. Я обернулся. Успевшая встать госпожа Ловетт пригнулась, будто готовясь к прыжку. Свет из дверного проема блеснул на чем-то в ее руке. Девушка сжимала нож. В этот момент в ее облике не было ни капли кротости и женственности. Скажу больше — на секунду она будто утратила человеческий облик. Передо мной предстало неизвестное существо, больше напоминающее ястреба-перепелятника или кошку.
На секунду я вспомнил сэра Дензила Кроутона, умершего в луже собственной крови из пробитой ножом артерии, подумал о мастифе, который не залаял и даже не попытался укусить нападавшего, и о моем сером плаще, зацепившемся за изгородь. Но сейчас не до того…
— Отец! — воскликнула госпожа Ловетт. — Осторожнее…
Ловетт хотел встать, но во время схватки плащ обернулся вокруг его ног. Ловетт сорвал его одним резким движением, но этот рывок заставил его потерять равновесие. Ему удалось встать, но точку равновесия он нашел не сразу. Секунду он покачивался у края пропасти, стараясь удержаться на твердом камне.
В конце концов ему удалось обрести равновесие, но слишком поздно. Олдерли шагнул вперед, уперся рукой в грудь Ловетта и толкнул его.
Ни силы, ни натиска не потребовалось. Олдерли двигался не спеша и даже с изяществом, будто танцевал павану.
Ловетт покачнулся, отступил назад и раскинул руки. Тусклого света из каморки не хватало, чтобы разглядеть его лицо. В темноте оно напоминало размытое пятно, маску. На месте Ловетта мог быть кто угодно.
На мгновение все вокруг замерло. Затем он яростно замахал руками вверх-вниз, как будто пытался взлететь. С отчаянным криком он повалился назад — и исчез.
Стало тихо. Весь мир словно затаил дыхание. Затем раздался влажный шлепок плоти, крови и костей о камень.
Кэтрин Ловетт зашипела, будто разъяренная кошка.
Рядом со мной что-то мелькнуло. Нацелив клинок вверх, она вонзила его Олдерли под подбородок.
Тот издал вопль. Госпожа Ловетт не стала выдергивать нож. Руки Олдерли потянулись к шее.
Не успел я опомниться, как девушка одним прыжком очутилась за спиной у Олдерли и резко толкнула его.
Генри Олдерли шагнул вперед, но под ногой у него был лишь воздух. Он с криком рухнул вниз.
Так мы с госпожой Ловетт остались одни на вершине башни собора Святого Павла, внизу простирались руины Лондона, а тишину нарушали только завывания ветра.
Сначала мы оба не двигались с места.
Я попятился обратно в каморку и на ощупь спустился по ступеням. Мне нужны были свет и оружие. Второй фонарь стоял на своем месте. А на полу должен валяться кинжал — Ловетт пинком ноги отправил его в каморку, когда я выронил свое оружие.
Я заметил кинжал в углу — там, где лежал Олдерли. Я вспомнил: перед тем как пленник бросился на Кэтрин Ловетт, по камню царапнуло что-то металлическое. Видимо, Олдерли воспользовался кинжалом, чтобы освободиться: он водил руками туда-сюда, и лезвие разрезало шнур, связывавший его большие пальцы, а вставая, пленник уронил кинжал.
Сначала я поднял оружие. Фонарь стоял в нише у двери. Когда я взял его, свет озарил застывшую в дверях Кэтрин Ловетт. Красноватое сияние заливало ее лицо. Она стояла, съежившись и завернувшись в плащ, и плакала. Казалось, меня девушка не замечала.
— Госпожа Ловетт, — обратился к ней я. — Госпожа Ловетт!
Теперь ее широко распахнутые глаза испуганно глядели на меня. Мы будто снова вернулись в тот день, когда повстречались в первый раз больше двух месяцев назад возле объятого пламенем собора Святого Павла. Тогда огненное зарево тоже окрашивало наши лица в красный цвет. А потом Кэтрин Ловетт плюнула в меня и укусила за руку.
Но теперь мне было известно, что она убила по меньшей мере двоих и покалечила третьего, своего кузена Эдварда Олдерли. Что ж, по крайней мере сейчас при ней нет ножа.
— Сэр, — выговорила девушка. Ее голос был слаб, но она явно старалась держать себя в руках и не давать волю чувствам. Кэтрин Ловетт сглотнула и облизнула губы, собираясь с силами. — Сэр, вы уже дважды приходили мне на выручку. Полагаю, в этот раз я должна вас поблагодарить.
Один шаг вниз. Потом второй.
Кэт следовала за худощавым молодым человеком с высокими скулами и блестящими глазами. Она с трудом переставляла ноги. Держась за стену, девушка медленно брела вниз по нескончаемой винтовой лестнице.
Марвуд. Так он представился. Кэт только что переспросила, как его фамилия. Но сейчас у нее в одно ухо влетало, а из другого вылетало. Всего несколько минут назад Кэт была полна сил и готова на что угодно. Теперь же эта неизвестно откуда взявшаяся бодрость исчезла и остались только усталость, холод и дурнота.
Кэт продрогла, и ее трясло, совсем как господина Хэксби. Руки и ноги отяжелели и плохо слушались, а голову, казалось, заволокло серым туманом. «Значит, вот она какая — старость?» — подумала Кэт.
Марвуд держал фонарь высоко над головой, чтобы освещать путь не только себе, но и ей. Примерно через каждые десять шагов он останавливался и поворачивался к ней:
— Госпожа?..
Вот Марвуд в очередной раз замер. Кэт молча глядела на него, размышляя о том, до чего же ненавидит это место. Собор — каменная гробница, кладбище неуслышанных молитв и растворившихся в воздухе призраков.
— Господин Хэксби ждет внизу. Точнее, должен ждать.
— Ах вот как.
— Он в… трифории, я правильно сказал? Там я его оставил. — Марвуд говорил шепотом, но так, чтобы Кэт было хорошо слышно. — Мы пришли за вами. Господин Хэксби найдет для вас крышу над головой — если пожелаете, конечно. Или можем отвезти вас к госпоже Олдерли — разумеется, не прямо сейчас, а когда все уладим.
Упоминание о тете застигло Кэт врасплох.
— Вы знакомы с госпожой Олдерли? Вы говорили с ней?
Марвуд кивнул:
— Тетя желает вам добра. Полагаю, о делах мужа ей почти ничего не известно.
— Кто вы такой, сэр? — устало спросила Кэт. — Почему я должна вам верить?
Оставив ее вопрос без ответа, Марвуд отвернулся, и они продолжили спуск в темноту по бесконечной лестнице.
Господина Хэксби в трифории над северным трансептом не оказалось, но под средокрестием мелькал огонек его фонаря. Кэт молча шла за Марвудом по проходу к арке, ведущей на последнюю лестницу. Несколько минут спустя они наконец шагнули на пол собора Святого Павла.