Когда служанка ушла, Хэксби вполголоса спросил:
— Как мне вас найти?
— Я снимаю комнаты у печатника Ньюкомба в Савое, сэр. Но туда не приходите. Лучше отправьте записку.
Протянув мне фонарь, чертежник выпустил меня из дома.
— Всего вам наилучшего, — прошептал он.
Во дворе «Трех петухов» царила кромешная тьма. До рассвета было еще далеко. К тому же стоял пронизывающий холод. За прошедшие несколько часов я выпил немало вина, но пьяным себя не чувствовал. Однако я ощущал тянущую пустоту внутри. Может быть, причина в голоде, но больше похоже на страх.
По темному переулку я почти наугад добрался до Стрэнда. Там кое-где горели огни, а несколько ранних повозок везли в город продукты. Я зашагал в сторону Савоя. В такой час и двери и окна в доме Ньюкомбов были закрыты. Однако кухонная дверь оказалась не заперта. Сегодня четверг, и Маргарет пришла пораньше, чтобы помочь служанке со стиркой и вымыть пол в судомойне.
Ставни на окнах кухни были открыты, из труб шел дым. Я постучал в дверь черного хода. Открыла мне Маргарет. С тех пор как в понедельник вечером Сэма отпустили, я ее не видел и не знал, как она меня встретит. Однако при виде меня Маргарет улыбнулась, сделала книксен и впустила меня в дом.
— Благодарю вас за то, что были так добры к Сэмюэлу, — произнесла она, закрыв дверь. Маргарет понизила голос, чтобы ее не услышала служанка в другом конце кухни. — Не припомню, когда в последний раз держала в руке золотую монету.
Я пожал плечами, смущенный незаслуженными изъявлениями благодарности.
— Хозяева уже встали?
Маргарет покачала головой:
— Но хозяйка скоро спустится.
Желая укрыться от цепкого взгляда госпожи Ньюкомб, я взял свечу и по черной лестнице поднялся в комнаты, которые делил с отцом.
Батюшка еще спал. Полог на его кровати был задернут, однако из-за занавесок доносился храп.
Я достал из-под плаща папку, которую обнаружил в кармане Ловетта, когда осматривал тело. Она была сделана из свиной кожи, и с одной стороны почти по всей ее поверхности растеклось красноватое, еще влажное пятно.
Подойдя на цыпочках к столу, я поставил на него свечу, а рядом разложил содержимое папки: три письма и вексель, в котором было указано имя ростовщика в Норвиче.
Подобные сделки пересмотру не подлежат, а значит, дочери Ловетта от векселя никакой пользы. Остается изучить письма. Два оказались зашифрованы и состояли из набора букв, чисел и символов. Если бы эти послания не были адресованы Джайлзу Колдриджу, я бы и вовсе не догадался, что передо мной письма.
А третье, похоже, было старше других: бумага пожелтела и стала хрупкой, один уголок осыпался. Это послание единственное было написано на чистом английском.
Господину Олдерли
Лиденхолл, Лондон,
31 января 1648/9
Сэр, вчера вы оказали государству величайшую услугу, заняв место Томаса Ловетта, когда тот занемог. Брендон умело обращается с топором, однако он слаб и труслив. Вчерашнее действо не состоялось бы, не будь рядом с ним решительного человека, присутствие которого придало Брендону силу духа. Я не могу во всеуслышанье выразить вам благодарность, которой вы заслуживаете, но знайте, что я вам очень обязан. Да будет слава Божья.
Засим прощаюсь, сэр.
Ваш покорный слуга
Оливер Кромвель
Тональность храпа у меня за спиной изменилась. А моя голова вот-вот готова была лопнуть. Только этого недоставало! Мало нам других треволнений! Я отчаянно нуждался во времени, чтобы как следует поразмыслить над тем, что я узнал. Как это письмо попало к Ловетту?
Меня сразу же осенило: тут явно не обошлось без Джема Брокхёрста. Джем был предан Ловеттам. Он жил в Барнабас-плейс и занимал такое низкое положение в домашней иерархии, что был почти невидимкой.
Выходит, Джем выступал не только в качестве посыльного и опекуна дочери Ловетта, но и в качестве его шпиона? Доказательствами я не располагал, однако эта гипотеза быстро обросла фактами и предположениями, притянувшимися к ней, будто железные гвозди к магниту. Допустим, Джему удалось завладеть письмом, и…
Но зачем же Олдерли подвергал себя риску, храня письмо такого рода? Попав не в те руки, оно стало бы для него смертным приговором. Олдерли — человек предусмотрительный и тщеславный, рассудил я. Возможно, он допускал, что король не усидит на троне и Республика вернется. И тогда адресат подобного письма сможет извлечь из него немалую выгоду.
Допустим, что…
Храп затих.
Я взял свечу и бумаги и пересел к камину. Допустим, именно по этой причине Ловетт вернулся в Англию после многолетнего отсутствия: он рассчитывал, что у него в руках окажется изобличающее доказательство, способное погубить и Олдерли, и все его семейство. Предположим, Джем передал Ловетту письмо лично — нельзя доверять такой бесценный документ третьему лицу — вечером, перед тем как загорелся собор Святого Павла. Очень может быть, что тогда же Ловетт велел Джему передать Кэтрин, что отец будет ждать ее в назначенный час. Может быть, может быть…
Одну за другой я сжег бумаги — сначала вексель, потом два зашифрованных письма. В камине они чернели и распадались на части вместе с таившимися в них секретами. Взяв кочергу, я растолок их, и от бумаги остался один мелкий пепел.
Но письмо Кромвеля я сохранил. Предположим, я отдам послание Чиффинчу, чтобы тот показал его королю. Чем это обернется для всех нас — для госпожи Ловетт, для Эдварда Олдерли, для Оливии Олдерли и, главное, для моего отца и для меня?
А что будет, если я сожгу изобличающее письмо вместе с остальными?
Отец выпустил газы, а потом у меня за спиной застучали друг о друга кольца, на которых висел полог. Сложив письмо Кромвеля, я затолкал его в щель в боковой части шкафа, где лежала наша одежда.
— Кто здесь? — Голос батюшки испуганно дрожал. Он еще раз выпустил газы. — Кто вы такой?
— Я Джеймс, сэр. Ваш сын.
— Мне снился сон. Я опять был молодым, а ты — маленьким мальчиком. Мне приснилось, что я несу тебя на плечах.
— Помню, сэр. Прекрасно помню. Но вставать пока рано, за окном темно. Поспите еще.
Снова задергивая полог, я поднял свечу, и свет на короткое время залил лицо моего батюшки. Он лежал с закрытыми глазами и улыбался. Прежде чем выйти из дома, я бросил окровавленную папку в кухонный очаг. Маргарет дала мне испеченную с утра булочку и кружку со слабым пивом, а затем проводила меня до двери.
— Вас что-то тревожит, сэр, — заметила она таким будничным тоном, словно говорила о погоде.
— Такие уж нынче времена — тревожные. Передайте Сэмюэлу, что я справлялся о нем.
Знакомым путем я дошел до Чаринг-Кросс, а оттуда — до Уайтхолла. Передо мной выросло здание Банкетного дома, в окнах уже горел свет.
Пепел и кровь. До чего же ненавистно мне было это строение из камня и стекла! При виде его я опять становился ребенком, и все мои детские страхи возвращались. Вот я снова сижу на отцовских плечах, а на помосте передо мной убивают короля. Кровь и пепел.
Несмотря на ранний час, во дворце кипела жизнь. Вечером состоится бал в честь дня рождения королевы. Слуги и торговцы заполнили Большой двор. Из Большого зала доносился стук молотков.
Я долго и настойчиво стучал в дверь личных покоев господина Чиффинча, и вот наконец мне открыл сонный слуга. Я умолял его разбудить хозяина и передать от меня послание. Как и почти вся прислуга в Уайтхолле, лакей отличался напыщенностью и упрямством и ответил на мои мольбы отказом, велев ждать снаружи, пока господин Чиффинч не пожелает встать, и нанести визит в более приличное время. В ответ на мои возражения слуга стал грозиться, что прикажет избить меня и вышвырнуть на улицу.
И тут я увидел, как по лестнице со свечой в руке спускается Чиффинч собственной персоной, одетый в великолепный халат из узорчатого шелка и турецкий тюрбан.
— Что за шум, Мартин? — рявкнул хозяин. — Кого это принесло посреди ночи? Вы что, ума лишились?
— Сэр, я должен вам кое-что сообщить, — обратился к нему я.
— Что? — Потирая глаза, Чиффинч вгляделся в темноту. — Марвуд, это вы?
— У меня новости, сэр. Срочные. Они предназначены только для ваших ушей.
— Если меня побеспокоили из-за пустяков, вы оба об этом пожалеете.
Я посмотрел на слугу. Тот глядел на меня исподлобья. Чиффинч приказал Мартину развести огонь в гостиной и вскипятить воды. Он провел меня наверх в свою комнатушку — внутрь не проникал ни один сквозняк, и там еще со вчерашнего вечера сохранилось тепло. Велев мне зажечь побольше свечей, Чиффинч взял одеяло и уселся в кресло.
— Ну? Вы нашли Олдерли?
— Да, сэр. Но он мертв. И Ловетт тоже.
Чиффинч тихонько присвистнул:
— Вы уверены? Как это произошло? Где?
— На развалинах собора Святого Павла. Вместе с Олдерли Ловетт тайно проник на территорию собора и, угрожая пленнику кинжалом, заставил его подняться на башню. Там между ними, видимо, завязалась борьба, а поскольку сердцевина башни полая, они рухнули с вершины на пол, прямо в средокрестие. Оба погибли.
— Черт побери. — Чиффинч почесал лысую голову под тюрбаном. — Вы видели их тела своими глазами? Вы точно уверены, что они мертвы? И тот и другой?
— Да, сэр. Перед тем как они рухнули вниз, Ловетт ударил господина Олдерли ножом. Трудно судить, что его убило — рана или падение. А что касается Ловетта, то у него пробита затылочная часть черепа.
— Король будет недоволен, — произнес Чиффинч. — Его величеству нужно было, чтобы Ловетт предстал перед ним. Король желал посмотреть ему в глаза. Когда вы узнали о случившемся?
— Ночью. Я встретился с господином Хэксби…
— С кем?
— Это чертежник, который работает с доктором Реном. Он живет возле Стрэнда, во дворе «Трех петухов».
Чиффинч кивнул:
— Помню.
— Он предложил тамошней служанке работу в своей новой чертежной мастерской — та показалась ему девушкой порядочной и неглупой. Но оказалось, что за прислугу себя выдавала госпожа Ловетт, однако господин Хэксби, разумеется, об этом не подозревал.