Поллаки не брезговал и делами, связанными с международной политикой. В июне 1861 года, за несколько лет до Гражданской войны в Америке, он был нанят североамериканским консулом в Бельгии Стэнфордом для слежки за конфедератами, закупавшими оружие в Европе (секретарь дипломатической миссии в Лондоне Бенджамин Моран отозвался о нем как о "немецком еврее…, который действует как частный детектив, и которого С[тэнфорд] имел глупость нанять"), а в 1870 году, после начала осады прусской армией Парижа, Поллаки наводил справки в отношении экспорта оружия во Францию и обнаружил, что вечером 6 сентября [напомню, что осада началась 7 сентября — С. Ч.] пароходом «Fanuie» из Саутгемптонских доков в Гавр были отправлены доставленные из Бирмингема 227 ящиков, содержавших 4540 винтовок Снайдера (с приложенным к каждой штыком); впрочем, на тот момент запрет на поставку оружия, которым и был, видимо, вызван интерес Поллаки, уже сняли.
Более пятидесяти лет Поллаки был лондонским корреспондентом «Международной полицейской газеты» — так он указывал в рекламных объявлениях, так утверждалось и в его некрологе, но мне, признаюсь, не удалось найти ее следов в газетных каталогах Французской национальной и Британской библиотек, а также Библиотеки Конгресса. Правда, искал я не достаточно настойчиво, возможно, это была какая-нибудь австрийская или германская газета.
6 марта 1882 года в «Таймс» появилось странное объявление:
«Слух, что я мертв, неверен». Неизвестно, что стояло за этим объявлением, возможно, оно было связано с его сообщением от 6 января в любимой колонке в «Таймс» некоему «Сэру Т.»: «На нашей последней встрече было условлено, что вы пришлете мне свой адрес. Я еще не слышал его от вас.»
Надо полагать, именно это объявление насчет слуха о смерти привело к повторяющемуся в современных исследованиях утверждению, что Поллаки отошел от дел в 1882 году. Последняя его реклама появилась в «Таймс» 7 апреля 1882, в действительности он оставил свой бизнес на два года позже, хотя в газетах его деятельность больше никак не отражалась. В январе 1884 он дал объявление в «Таймс» о продаже своего дома, а в конце апреля трижды пропечатал там извещение о прекращении занятий сыском:
«М-р Поллаки находит необходимым публично объявить, что он УДАЛИЛСЯ от ДЕЛ; что все записи и переписка с бывшими клиентами уничтожена; и что любой человек, заявляющий, что является его преемником, делает это обманным путем. 25 апреля 1884 года». Именно 1884 год как год отхода Поллаки от дел называет и запись брайтонского переписчика в переписной ведомости 1901 года.
Продав дом в Паддингтон-Грин, Игнатиус Поллаки перебрался в Суссекс, в пригород Брайтона Престон, где прожил с женой до самой своей смерти в феврале 1918 года. Он был неплохим шахматистом, и его часто видели в публичной шахматной комнате во дворце Роял-Павильон, построенном Георгом IV в бытность его принцем-регентом.
В Суссексе он продолжал внимательно следить за положением с иммиграцией в Англию подданных других стран. Он предлагал Мелвиллу Макнотену план по введению континентальных линиях регистрации пребывающих на, который бы позволил вести учет иностранцем, не создавая особых неудобств респектабельным гражданам. В 1907 году, в связи с обсуждением «Закона об иностранцах», он написал в «Таймс» ряд писем, подписанных «Ritter von Pollaky», где яростно выступал за регистрацию иностранцев.
Эта тема была весьма болезненна для него, потому что самому ему было в свое время отказано в британском гражданстве из-за сомнительности его профессии, и не помогла даже ссылка на то, что его нанимал сам премьер-министр Пальмерстон. Австрийское гражданство не помешало ему, однако, принести присягу в качестве «специального констебля» X-дивизиона (что-то вроде народного дружинника) в 1867 году, когда власти, напуганные взрывом Клеркенуэллской тюрьмы. срочно формировали в Лондоне отряды самообороны против ирландских повстанцев.
В конце жизни британское гражданство Поллаки все-таки дали, и 17 сентября 1914 года, спустя месяц после начала Первой мировой войны, среди прочих натурализованных иностранцев он был приведен к присяге.
Часть 3
К сожалению, о методах розыска, которые применял Поллаки в дополнение к публикациям объявлений в газетах, практически ничего не известно. Частные детективы вообще не стремились раскрывать их широкой публике. Но из редких упоминаний в прессе можно утверждать, что их методы мало чем отличались от полицейских: наружное наблюдение, опросы свидетелей, собственные агенты в криминальной и околокриминальной среде.
Это не удивительно, коль уж костяк частных детективов составляли бывшие полицейские. Однако частные детективы позволяли себе заходить в своих розысках значительно дальше, чем это было доступно полиции. Майор Артур Гриффит вспоминал о деле, возникшем как следствие бракоразводного процесса, в котором было вынесено условно-окончательное постановление о расторжении брака, которое вступало в силу по прошествии трех месяцев, если не будет отменено по соглашению сторон.
Жена была признана виновной в прелюбодеянии и лишена права опекунства над единственным ребенком от брака, но, заранее предполагая такой исход процесса, она привлекла своего друга, который ожидал решения в суде. Как только было зачитано постановление о разводе, тот вскочил в хэнсомский кэб и помчался к леди домой, где взял ребенка и доставил его на вокзал Виктория как раз к вечернему почтовому поезду на континент, которым мать с ребенком отправились на юг Франции.
Известная адвокатская фирма, представлявшая интересы мужа, тотчас наняла частного детектива и пустила его в погоню за беглецами с поручением во что бы то ни стало возвратить ребенка. Детектив очень скоро напал на след сбежавшей жены — она не поехала дальше Монте-Карло. Однако сыщик счел невозможным похищать ребенка, вместо этого он сумел подружиться с матерью, все ближе сходясь с ней, и в конечном счете женился на ней. Теперь у него, как писал Гриффит, «не было никаких трудностей с завершением своего поручения, и — возможно, с полного согласия дамы, — он вскоре отослал ребенка домой.»
В анонимной статье «Политические шпионы», опубликованной в журнале «Корнхилл Мэгэзин» в декабре 1881 года, приводился отрывок из воспоминания нашего соотечественника, выпустившего «несколько лет назад в Женеве» томик воспоминаний под псевдонимом «Николай Зарубов», в которых тот описывает, как частная сыскная контора помогла ему в похищении нескольких русских подданных и в доставлении их из Англии вопреки всем законам.
Частный сыщик-консультант Шерлок Холмс за работой. Рисунок Сидни Паджета к рассказу "Тайна Боскомской долины". Журнал "Стрэнд", 1891
Описанное Зарубовым дело состояло в следующем: случился в 1874 году в высшем петербургском обществе скандал. Некий молодой князь, тесно связанный со двором, настолько был очарован одной дамой, что доверил ей кое-какие важные государственные бумаги. Дама, не будь дура, попробовала воспользоваться столь удачным стечением обстоятельств, чтобы добиться для своего мужа высокого поста.
Однако она не догадалась оповестить кого-либо, что бумаги у нее, и потерпела фиаско, после чего тайно сбежала с мужем в Лондон. Разочаровавшийся в своей любовнице князь признался шефу русской полиции (надо полагать, это был шеф жандармов Дубельт, бывший также главноначальствующим III отделения), какое опасное оружие он вложил в ее руки. Зарубова отправили преследовать беглецов, поскольку опасались, что те намерены продать бумаги британскому правительству.
Зарубов прибыл в Лондон спустя два дня после них и сразу связался с частной сыскной конторой, в которой нанял четырех детективов или скорее четырех головорезов. Задача Зарубова состояла в том, чтобы любым образом вернуть государственные бумаги, а также, если удастся, и сбежавшую пару.
Выяснив, в какой гостинице поселилась пара, он хладнокровно отправился туда с четырьмя помощниками и пожелал видеть управляющего, которому заявил, что он явился с ордером об экстрадиции арестовать двух человек, виновных в большом грабеже драгоценностей за границей. Говоря это, Зарубов показал бумагу, которая была похожа на ордер, подписанный английским судьей, и объявил о намерении доставить преступников в Скотланд-Ярд. Управляющий, кажется, ни на минуту не усомнился в рассказанной истории и показал им сразу частную комнату, где обедали русские. Увидев Зарубова, беглецы вскочили, но, к несчастью для них, он мог говорить, хоть и немного, по-английски, а их неистовые протесты на французском были истолкованы неправильно.
Пока они протестовали, что Англия была свободной страной и что они не делали ничего дурного, на их запястьях были защелкнуты наручники, а управляющий, казалось, полагал, что это просто обычное поведение обнаруженных воров. Его больше беспокоил неоплаченный счет, поэтому когда Зарубов предложил уладить это дело, он бросился из комнаты, говоря, что он возвратится со счетом через пять минут. Как только управляющий ушел, карманы русской пары были обысканы, после чего Зарубов вошел в смежную спальню, где перерыл багаж, пока не нашел чемодан, в котором находились разыскиваемые важные бумаги.
Дама обладала значительно большим присутствием духа, чем ее муж, она кричала и боролась, пока в рот ей не запихали салфетку. Муж опустился на стул, дрожащий и бледный как смерть, и мог только стонать по-французски: «Mercy, mercy». Когда Зарубов заполучил бумаги, он позвал одного из головорезов в спальню, чтобы тот помог ему связать и запереть различные коробки; по возвращении управляющего было послано за парой четырехколесных кэбов, и арестованные, вместе с их багажом, были спущены вниз.
Дама продолжала выступать; но управляющий, которому оплатили счет, велел говорившему по-французски официанту известить ее, что она сможет защищаться перед судьей. Таким образом муж и двое мужчин сели в один кэб, а Зарубов, дама и двое других — во второй. Когда багаж был погружен на экипажи, громким голосом было дано указание ехать в Скотланд-Ярд.