Он уже не боялся такой перспективы, потому что знал, теперь, когда ему показали путь в рай, он всегда сможет сюда вернуться.
Цепляясь за эту мысль, Лидиард плыл сквозь жидкую землю, терпеливо, исполненный восхищения, расслабившийся от удовольствия, пока его руки не устали.
Он остановился, благополучно прибившись к твердой скале, и сделал передышку, чтобы поразмыслить, не в таких ли условиях спят древние Творцы. Прежде Лидиард представлял себе, как они падают в мир теней, теперь же вообразил, как они попадают в холодное удобство и утешение компактного камня. Не сотворили ли они пристанище из этой мантии мира, которая была плотью под его хрупкой поверхностной оболочкой? Не оказался ли Дэвид теперь в их Царствии Небесном, приготовленном для нищих духом, для тех, кто мечтал о справедливости, так, чтобы они могли сделаться истинной солью земли?
Однако слишком скоро Лидиард обнаружил, что и здесь нет для него покоя, как не могло его быть и в мире теней. Снова должен искать он возможности соединиться с миром людей или с миром снов. И снова он услышал мысли другого существа, которое могло вернуть его назад, и открыть, кем он мог бы быть.
И на этот раз Лидиардл испустил молчаливый крик, мольбу, прося не об избавлении от зла, но умоляя ощутить очищающий огонь любви и необходимости.
Он воскликнул: Корделия!
И крик был услышан немедленно.
3
Корделия Таллентайр находилась в бунтарском настроении. Когда она дошла до низкой стены, служившей границей садов Чарнли Холла с южной стороны, она почувствовала, что-то ее буквально гонит от дома, наполненного добрыми заботами миссис Остен, и принуждает искать убежища от тирании обстоятельств.
Довольно скверно, думала она, что ее отец вынужден отвечать на вторжение в дом на Стертон Стрит удалением ее оттуда, и к разрушениям ему приходится прибавить оскорбление, отсылая дочь в такое место, по сравнению с которым сумасшедший дом был бы верхом терпимости.
Эта новая обида добавилась к уже накопившемуся негодованию, которое и без того было велико. Возвратившись из Египта, ни отец, ни жених не соглашались объяснить ей, что это же было за происшествие, в которое они оказались втянуты, хотя именно оно, по всей вероятности, привело и бедного Дэвида на грань помутнения рассудка. Несмотря на все их попытки скрыть от ее свои тайны, она вынужденно оказывалась свидетельницей того, как Дэвида схватил безобразный толстяк. Ей даже пришлось застрелить какого-то человека, как раз в тот момент, когда он превращался в какое-то чудовищное животное, и все-таки сэр Эдвард отказался объяснить ей, что происходит. Вместо объяснения, которого она, безусловно, заслуживала, ее отослали в сопровождении доктора Гилберта Фрэнклина в Чарнли Холл, дав самые общие инструкции, здесь она не должна никому мешать и тихо прозябать в стороне от событий. Тем временем, баронет отправился по какому-то тайному делу, но куда и какая надежда могла быть на то, что ему удастся разыскать и спасти Дэвида, Корделия не имела ни малейшего представления.
Лидиард, внезапно окунувшийся в этот бурлящий котел негодования, был одновременно удивлен и встревожен. Он и не предполагал, что Корлделия способна на столь сильное и всепоглощающее чувство. Для него, как и для всего общества, она была спокойной и благопристойной девушкой, и хотя частенько поддразнивала его, но он никогда не видел ее в ярости. Теперь же Дэвид впервые осознал, сколько усилий уходило у нее на то, чтобы сохранять свою маску вежливости и благовоспитанности, и какое в ней таилось глубокое желание вырваться за границы привычной жизни.
Корделия тихонько остановилась возле стены, откуда могла смотреть через лужайку, отделявшую земли поместья Остена от Бренты. Она смотрела на тот берег реки, на ограду, гораздо более высокую, скрывавшую большую часть Хадлстоун Мэнора, притворяясь, будто наслаждается легкими прикосновениями бриза к своим щекам. Про себя же она вспоминала грохочущие выстрелы, это она сама стреляла каких-нибудь сорок часов тому назад, ощущая отдачу оружия, видя, как пуля поражает тело превращающегося монстра. Предупрежденная слухами, Корделия знала в тот самый момент, когда нажимала на курок, это один из баснословных лондонских вервольфов, она ощущала возбуждение от того, что попала в него, сознание одержанной победы, вызвало чувство настоящего триумфа, и это было для нее просто чудом.
Было ли это ощущение, размышляла Корделия, тем, что знакомо всем мужчинам? Тем, что они так привыкли ценить? Было ли оно тем, из-за чего они так радостно шли на войну? Корделия почувствовала, что впервые начинает понимать это животное торжество безрассудства, которое было чисто мужским ощущением.
Лидиард не мог разделить с ней это понимание. В действительности, наблюдая за этой мыслью сквозь темное окно ее восприятия, он впервые в жизни задался вопросом, насколько велико это торжество, и стоит ли оно того, чтобы так называться. Он искал в ее теперешних мыслях доказательство того глубокого и непреодолимого чувства, которое было любовью Корделии, но оказалось, что он ошибся или в глубине, или в непреодолимости, а может быть, даже в природе этих эмоций. Лидиард не сомневался, не мог сомневаться, в том, что Корделия действительно его любит, но, тем не менее, именно воспоминание о собственных действиях было главным в ее внутреннем восприятии, а вовсе не сочувствие к своему похищенному возлюбленному и его сложной ситуации.
Корделия неторопливо пошла дальше, ступая по тропинкам размеренным шагом, пока не вышла к фасаду дома, а от него повернула на заасфальтированную дорожку, тянущуюся от входа в дом к садовой калитке. Она бросила беглый взгляд на увитые плющом стены и зарешеченные окна, почти ожидая увидеть обеспокоенное лицо, наблюдающее за ее передвижениями, но нет, там никого не оказалось. Очевидно, Остен и Фрэнклин погрузились в напряженную беседу, пользуясь отсутствием Ккорделии, чтобы обсудить то, о чем не должны упоминать при ней.
По тропинке к ней приближался какой-то молодой человек, наверное, торговец, подумала Корделия, судя по его пальто и шляпе. На лице у него застыло странное выражение детской невинности, и вместо того, чтобы опустить глаза, приблизившись к девушке, как можно было ожидать, он смотрел прямо на Корделию.
Она почувствовала, как будто тонкие иголочки какого-то неясного опасения начали покалывать ей кожу, но это не был реальный страх, Лидиард же, по контрасту, вздрогнул от настоящей тревоги, откуда-то зная, что эта встреча окажется совсем не к добру.
Молодой человек остановился по другую сторону от калитки, как будто бы собирался войти в сад. Корделия не сделала никакого движения, чтобы ему открыть, но ждала, пока он объяснит ей, что ему надо.
— Мисс Таллентайр? — спросил он.
Он спросил это крайне вежливо, но Корделию удивило, что ему известно ее имя, а еще больше ее удивило, как он ее узнал. Должно быть, он явился с вестью от сэра Эдварда, решила она. Но это заключение никоим образом не совпадало с ощущением Лидиарда.
— Кто вы? — спросила Корделия нейтральным тоном.
— Меня зовут Кэптхорн, мисс, Люк Кэптхорн. Я работаю в Мэноре, помогаю присматривать за сиротами.
Это удивило Лидиарда так же, как и Корделию.
— Откуда вы меня знаете? — с некоторой резкостью спросила она.
— Мистер Харкендер сказал мне, что вы здесь. Осмелюсь сказать, мисс, вы, наверно, знаете, мистер Харкендер умеет своими способами обнаруживать разное, ни один обычный человек не способен на такое, а то, что он обнаруживает, иной раз заставляет его тревожиться. Он говорит, лондонским вервольфам известно, где вы находитесь, и от этого вам ничего хорошего ждать не приходится. Он послал меня передать вам, что здесь небезопасно, и напрасно ваш отец отправил вас сюда.
Корделия смотрела на Люка Кэптхорна таким же взглядом, каким могла бы разглядывать красивую змею, она не чувствовала к нему отвращения, но он ее напугал. Что-то было тревожащее в слишком открытом взгляде, но более всего ее страшили его слова.
— Да о чем это вы толкуете? — Она пыталась, правда, безуспешно, держаться холодно и презрительно, но сердце ее трепетало от смятения.
— Они ведь захватили мистера Лидиарда, верно? — спросил Кэптхорн, от которого не скрылось ее беспокойство. — Его захватили вервольфы, хотя мистер Харкендер предупреждал, чтобы он был осторожнее. Мистер Харкендер приглашал приехать в Уиттентон, но сэр Эдвард его не отпустил. Поверьте мне, мисс Таллентайр, в Англии есть один-единственный человек, способный бороться с лондонскими оборотнями, и это мистер Харкендер. Вы в большой опасности, мисс, вот меня и послали, сказать вам об этом. Только мистер Харкендер может объяснить вам, почему.
Корделия почувствовала, что краска, должно быть, совсем ушла с ее щек, но твердо решила не показывать и даже не ощущать никаких других симптомов смятения. Лидиард горячо желал — увы, тщетно! — услышать ее затаенные мысли или почувствовать ее сердце. Он видел, что паутина жутких снов вот-вот поглотит ту единственную, кого он любит, и кошмар начнется всерьез.
— А какое до этого дело мистеру Харкендеру? — спросила Корделия у Люка Кэптхорна — И какое вы имеете к этому отношение?
— Мистер Харкендер сможет найти вашего жениха, если захочет. Вервольфы ему не друзья, они похитили еще и его юного воспитанника, который был вверен моим заботам в Приюте. Мистер Харкендер хочет вернуть Габриэля, и говорит, что сможет выручить и мистера Лидиарда. Он и так это сделает, если сможет, но должен быть уверен, что вы в полной безопасности еще до того. Вам необходимо отправиться в Уиттентон, мисс Таллентайр. Это единственный путь.
Корделия колебалась, и ее колебания обернулись для Лидиарда настоящей агонией. У нее с языка чуть было не сорвались слова, обращенные к вторгшемуся посетителю, чтобы он уходил, но она не осмеливалась их произнести, поскольку не могла проверить, говорит ли он правду. Должно быть, ее растерянность стала совершенно очевидной.