– Шешдесят шиллингов. По семь шиллингов шесть пенсов в неделю.
– Надеюсь, вы не против получить бумажными купюрами? – Миссис Страффорд вынула из ридикюля три фунтовые банкноты. – Они ничем не хуже монет.
Женщины заговорили о чем-то еще, а я сгорал от любопытства: что там, в этом старом доме? Я, мисс Лэм, обожаю всяческие следы былого. Прямо за лестницей находилась кладовая; уже с порога я ощутил едва слышный запах старинных бумаг, который бодрит меня лучше любых лекарственных трав. Разве можно сравнить благоухание цветка с восхитительным запахом пыльного, никогда не проветриваемого помещения? В углу комнаты стояла массивная деревянная конторка. Я открыл ее и обнаружил пачки документов – отдельные листы, листы, сложенные стопками, листы, связанные бечевкой…
Вдруг за моей спиной возникла миссис Страффорд:
– Как?! Еще бумаги? О, господи, мой муж в них просто погряз.
– Вероятно, их в доме полным-полно. Что я могу?…
– Что вы можете с ними сделать? Можете взять их себе, мистер Айрленд. Вы нашли мне этот дом. Так возьмите себе бумаги.
С минуту я размышлял, тупо глядя сквозь закопченное окно на маленький мощеный дворик.
– Нет, это было бы нечестно. Давайте договоримся иначе. Если я нахожу что-либо, представляющее ценность для меня, но не для вас, я оставляю этот документ себе.
– Согласна.
– Так легко соглашаетесь?
– С тем, что вам никогда не принадлежало, расставаться ведь легко. Вот вам ключи домоправительницы от всех комнат, мистер Айрленд. Когда вы закончите работу, дом пойдет с молотка.
На следующее утро, сказав отцу, что иду на Боулейн осматривать библиотеку одного джентльмена, я вернулся на Найтрайдер-стрит. Я уже вам говорил: мне не хотелось даже словом обмолвиться об этом приключении. Начав с самого верха, я тщательно обследовал комнату за комнатой. По большей части они не были обставлены, кроме комнатушки, в которой ютилась дряхлая экономка, но все же имелось несколько сундуков и ящиков, и в них я тоже обнаружил старинные бумаги. Мне стало совершенно ясно, что мистер Страффорд был страстным собирателем манускриптов. Чего только я там не нашел! И списки умерших по различным районам Англии, и длинные свитки со словами актерских ролей, и дипломатическую переписку, и даже страницы ин-фолио из старинной иллюстрированной Библии.
Если я вас утомил, мисс Лэм, пожалуйста, так и скажите. Однако лишь на второе утро я откопал там документ, подписанный Уильямом Шекспиром. Тот самый, который вам только что показал отец. Поначалу, не заметив подписи, я отложил его вместе с другими бумагами. Но что-то в нем, видимо, привлекло мое внимание. Быть может, чересчур близкое соседство «У» и «Ш». Я снова взял в руки пергаментный лист, а час спустя уже нес его в нашу книжную лавку. Лучшего подарка отцу и придумать было нельзя. А не далее как вчера я обнаружил еще и печать.
– Та женщина про печать знает? – полюбопытствовала Мэри, прежде безмолвно слушавшая Уильяма.
– Миссис Страффорд? Конечно. Правда, она не оценила печать по достоинству. Шекспир ее вообще не интересует. Ей чужда наша… увлеченность.
– Но не ее мужу.
– Я не уверен, что он скрупулезно отбирал документы; не исключаю, что просто скупал все, что ему попадалось. Мне предстоит обшарить еще много сундуков и ящиков. Я счел своим долгом рассказать отцу о бумагах Страффорда, но в подробности входить не стал. Я же его знаю. Он может проговориться.
– Как я вам завидую!
– Чему, мисс Лэм?
Никто никогда не говорил ему ничего подобного.
– У вас есть в жизни цель. Благородная цель.
– Я бы не называл это столь высокими словами.
– По-моему, они здесь более чем уместны.
– Тогда могу ли я надеяться, что буду идти к… этой цели… вместе с вами?
– Как это?
– Я бы приносил вам свои находки. Они доставляют радость отцу, доставят радость и вам.
– Правда? Вы в самом деле готовы их мне показывать?
– Разумеется. И с большой охотою. А вы, естественно, можете рассказывать о них брату.
Они уже дошли до Кэттон-стрит, но расставаться не хотелось. И Мэри зашагала с ним обратно по Хай-Холборн. Уильям Айрленд вызывал у нее необычайный интерес – так, по крайней мере, она мысленно себе говорила, – но что именно пробудило этот интерес, и сама не могла бы объяснить. Чутье подсказывало ей, что Уильям рос без матери, но по каким признакам она это поняла, тоже было загадкой. Вероятно, его излишняя горячность наводила на мысль о потаенной неуверенности в себе. Позже, в разговоре с братом, она обмолвилась о его «жалостном взгляде»; Чарльз посмеялся над ее сентиментальностью, но Мэри была уверена, что выразилась точно.
– От жалости до любви один шаг, – заметил он.
– Не говори глупости, Чарльз! – Щеки у Мэри порозовели. – Он нуждается в защите.
– От чего?
– Трудно сказать. Такое впечатление, что между ним и окружающим миром идет борьба. Он считает себя обиженной стороной и от своего не отступится.
Глава пятая
Расставшись с Мэри Лэм на углу Хай-Холборн и убедившись, что она растворилась в толпе, Уильям Айрленд направился в книжную лавку, где застал отца в полном одиночестве. Постукивая каблуками лаковых штиблет по дощатому полу, Сэмюэл Айрленд расхаживал по магазину взад и вперед.
– Мистер Малоун передал тебе привет. Он пошел к своему окулисту.
– Он доволен находкой?
– В восторге. В полном восторге. – Сэмюэл Айрленд дошел до стены и лишь затем повернулся к сыну: – Когда ты в следующий раз увидишься со своей покровительницей?
Отцу Уильям сообщил о своих находках куда меньше того, о чем успел поведать Мэри Лэм; сказал лишь, что в библиотеке одной пожилой дамы он случайно нашел купчую на особняк, а дама взамен разрешила ему брать себе некоторые вещи, представляющие для него интерес. Для нее же это были всего лишь «бумажки». Но она взяла с него клятву: ни при каких условиях не разглашать ее имени. Уильям прекрасно знал отца: Айрленд-старший, человек экспансивный и велеречивый, имел склонность к самым сумасбродным прожектам. Так, повинуясь внезапному порыву, он вовлек в историю с шекспировским документом Эдмонда Малоуна.
– Я пообещал зайти через несколько дней.
– Несколько дней?! Да ты понимаешь ли, что мы от нее получили?
– Печать.
– Это золотая жила. Самая настоящая. Ты представляешь, каких денег такие бумаги могут стоить на аукционе?
– Об этом я и не думал, отец.
– Как и твоя покровительница, надо полагать, иначе она никогда не отдала бы их в полное твое распоряжение. Не вернее ли называть ее твоей благодетельницей? – Если в голосе отца и проскользнула насмешливая нотка, Уильям предпочел ее не заметить. – Она, стало быть, выше подобных мелочей?
– Она мне их просто дарит. Я же вам говорил: я нашел купчую на дом, составленную на имя ее покойного мужа…
– Для тебя эти «мелочи» тоже не имеют материальной ценности? – спросил Сэмюэл Айрленд и вновь зашагал по магазину. Уильям видел, что отца переполняет странная энергия, необычная решимость, которой он и не скрывает. – Позволь спросить тебя, Уильям. Чувствуешь ли ты в себе силы стремиться к большему? Добиваться успеха в жизни?
Это уже был не вопрос, а прямой вызов.
– Полагаю, такие силы во мне есть. Смею надеяться…
– Тогда не упускай подвернувшейся тебе возможности. Не сомневаюсь, что там найдется еще немало других шекспировских бумаг. Официальный документ, да еще с печатью, – это не случайное совпадение. Ты должен их отыскать, Уильям. – Он отвернулся и стал поправлять стоявшие на полке книги. – Не обязательно ставить о них в известность твою покровительницу. Мы сможем продать их и без лишнего шума.
На спинке отцовского сюртука Уильям заметил седой волос, но удержался и стряхивать его не стал.
– Их нельзя продавать, отец.
– Нельзя? Почему?
– Я не хочу наживаться на ее великодушии.
Уильям видел, что отец попытался распрямить и без того прямую спину.
– А мое мнение… мои чувства… тут в расчет не принимаются?
– Само собой разумеется, я всегда готов выслушать ваши советы, отец, но это для меня – вопрос принципа.
– Молод ты еще рассуждать о принципах, – не поворачиваясь к сыну, отрезал Айрленд-старший. – Или ты полагаешь, что принципы обеспечат тебе лучшую жизнь?
– По крайней мере, не худшую.
– Уж не хочешь ли ты весь век тянуть лямку в лавке? – С этими словами отец повернулся, по-прежнему не глядя на сына, подошел к прилавку и ладонью смахнул с него пыль. – Неужели у тебя нет иных устремлений, кроме как стать торговцем? – Уильям хранил молчание, и отец продолжил: – Если бы у меня в начале моей взрослой жизни был такой же патрон, такой же благодетель, уж я бы этой возможности не упустил.
– Какой возможности?
– Подняться повыше.
– И как же?
– Открыв счет в банке. – Он глянул на сына. – Ты имеешь представление о том, что такое нищета? Я начинал без единого пенса в кармане. Каждый кусок хлеба доставался с боем. Учился я в бесплатной школе на Монмут-стрит. Впрочем, я тебе об этом рассказывал. – Уильям и впрямь уже слышал эту отцовскую историю. – Чтобы стать уличным лоточником, я выпрашивал деньги, брал в долг по паре шиллингов. Процветания я ждал долго, но все же дождался. Как ты сам знаешь.
– Знаю.
– Но сможешь ли ты повторить мой путь? Представляешь ли себе, с чего начать?
Сэмюэл Айрленд стал медленно подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, словно никак не мог отдышаться.
Когда отец скрылся в своей комнате на втором этаже, Уильям подошел к рыжей восковой печати Шекспира, взял ее в руки и горько заплакал.
Три дня спустя Уильям вошел в магазин, насвистывая «Милую Жюли», и побежал наверх, в столовую. В камине уже пылали угли, рядом сидели отец с Розой Понтинг: они составляли список знакомых, которым стоило (с пользой для них и для себя) послать на Рождество бутылочку поссета