– О нет, вы ошибаетесь, отец. Сколько раз за последние месяцы я плакал от радости! От наплыва чувств.
– Очень верно сказано. – Мистер Малоун поднялся со стула. – От наплыва чувств. В таком случае позвольте мне опять спросить: откуда у вас эти сокровища?
– Ответить я не вправе.
– Вынужден повториться. Вы можете сообщить нам источник сих документов? Открыть их происхождение?
– Я могу сказать лишь то, что уже говорил отцу. Мой благодетель не желает оглашать свое имя, ибо огласка вызовет всяческие толки и неумеренный интерес публики к особе, которая предпочитает вести уединенную, затворническую жизнь.
– Этот джентльмен может рассчитывать на наше полное доверие и преданность, – добавил Сэмюэл Айрленд. Уильям удивленно посмотрел на отца. – Он просил проявлять крайнюю сдержанность в высказываниях, что и было ему обещано. Наш священный долг, сэр, – хранить верность данному слову, лишь так мы можем рассчитывать на подобные драгоценные дары.
– Глубоко сожалею. Впрочем, не сомневаюсь, что в благовоспитанном обществе ваша позиция встретит горячее одобрение. – Малоун уже собрался было уходить, но вдруг замешкался. – Кстати об обществе. У меня к вам предложение, мистер Айрленд. Нельзя ограничиваться лишь чтением новых рукописей Шекспира. Их необходимо видеть. Нужно выставить их на широкое обозрение.
– Я немножко опередил вас, сэр. Мы с сыном решили, что они будут выставлены здесь. – Уильям снова удивленно глянул на отца. – Это скромное помещение станет Шекспировым святилищем. Ты именно так выразился, правда, Уильям?
– Сейчас, отец, мне слова вообще не идут на ум.
– Святилище Барда.
– Как я рад. Как счастлив. – Малоун утер еще мокрое от слез лицо. – Непременно поместите объявление в «Морнинг кроникл». Эту газету читают все. Вы позволите, мистер Айрленд, направить в ваше святилище одного-двух почитателей Барда? Еще до публикации объявления?
– Разумеется, сэр. Будем только рады.
Когда Эдмонд Малоун ушел, Уильям повернулся к отцу:
– Что это вы наговорили про мою благодетельницу? Джентльмен?! Слишком уж вы старательно заметаете следы.
– Мистеру Малоуну приятно думать, что мы ему доверяем.
– Мне плевать, что мистеру Малоуну приятно, а что нет, – отрезал Уильям и бахнул кулаком по полке. – И о каком таком святилище вы толковали?
– Я до поры до времени об этом помалкивал, потому что хотел сделать тебе приятный сюрприз. – Уильям даже не узнал собственных слов в устах отца. – Неужто не понимаешь? Святилище вызовет такой огромный интерес, что от посетителей не будет отбоя.
– Будет, если их не надоумят, что именно надо посещать.
– Оставь свои шуточки, Уильям. Нам необходимо серьезно подготовиться. Документы следует разложить так, чтобы публика могла их рассматривать без помех.
– Здесь? В лавке?
– В моем заведении. Лучшего места не найти. Прилавок у нас накрыт стеклом, есть еще и полки. В витрине поместим вывеску: «Музей Шекспира». За небольшую входную плату…
– Нет! Никакой платы!
– Но плата должна быть, хотя бы мизерная! У двери можно поставить Розу.
– Ни в коем случае! Никаких денег. Ни за что.
Сэмюэла Айрленда удивила горячность сына.
– Ну, если уж ты так не хочешь…
– Не хочу.
– Тогда больше мне сказать нечего.
– И прекрасно.
– Замечу лишь одно. Я ведь, Уильям, человек очень скромного достатка. Ты наши доходы знаешь. На одних книгах разбогатеть невозможно.
– Я не желаю вас слушать, отец.
– Нынче впервые подвернулась возможность поправить наше положение. Шекспир и сам был человеком деловым. Жил на свои доходы. Думаешь, он нас осудил бы?
– Все это делается отнюдь не ради денег, отец.
– А ради чего?
– Ради вас.
– Признаюсь, ничего не понимаю.
Смущенный собственной откровенностью, Уильям рассмеялся:
– Вы мне напоминаете слепого Тиресия.[81] Которого ведет мальчик-поводырь.
– Ты читаешь мои мысли, я как раз это и собирался сказать.
– Такое, отец, мне не в новинку. – Уильям вдруг опустил голову: – Хорошо. Будь по-вашему, выставим находки здесь. Но только, если вы примете мое условие не взимать никакой платы. Я с радостью все покажу, разумеется, соблюдая необходимые меры предосторожности.
Айрленд-старший на миг отвел глаза и уставился в пространство. Больше посетителей – значит, больше покупателей. Многие ученые мужи и страстные поклонники изящной словесности, движимые любопытством и горячей любовью к литературе, впервые придут на Холборн-пассидж, где их глазам предстанут не только рукописи Шекспира, но и выставленные на полках книги. Затея, выходит, все равно стоящая.
– Согласен! – сказал он. – Склоняюсь перед твоей мудростью.
Долго ждать не пришлось: в тот же день к ним, по совету Эдмонда Малоуна, явился один из его близких друзей, Томас Роулендсон. Это был пожилой художник-карикатурист, одетый в небесно-голубой сюртук, темно-бордовый жилет и зеленые клетчатые брюки. Отдуваясь, он вошел в лавку и рассыпался в извинениях.
– Я не ошибся? Здесь находится тот кусочек земли, где Шекспир лишь недавно пустил корни? Прошу простить, но меня направил к вам мистер Малоун. А вы, верно, мистер Айрленд?
Уильям протянул было посетителю руку, но вперед решительно шагнул Сэмюэл Айрленд:
– Мы оба имеем честь носить эту фамилию, сэр.
– Рад слышать. Неужели мистер Малоун вам обо мне ни словечком не обмолвился? Я Роулендсон, сэр.
– Вас, сэр, знают все почитатели Шекспира.
Сэмюэл Айрленд намекал на сделанную Роулендсоном серию эстампов, иллюстрирующих сцены из пьес Барда. Гравюры были изданы в альбоме под названием «Галерея Шекспира».
– На этот труд меня подвигла высшая сила. Сами понимаете какая.
– Мы польщены, ваш визит – большая честь для нас, мистер Роулендсон, – сказал Сэмюэл Айрленд, пожимая художнику руку.
– Зовите меня просто Том.
– В нашем музее вы первый посетитель. Правда, нас вы застали немножко врасплох, мы еще не вполне готовы к приему публики.
С Роулендсона градом катился пот.
– Не найдется ли у вас лимонаду? Или имбирного пива? Жажда, понимаете, одолела.
– Может, чего-нибудь покрепче? – спросил Уильям, уже заметивший на лице гостя признаки пагубного пристрастия. – Стаканчик виски, сэр?
– Немножко. Капельку. Самую чуточку. Только, сделайте одолжение, с содовой.
Уильям поднялся наверх, в столовую, достал из резного буфета хрустальный графин и щедро плеснул в стакан; затем принес из расположенной рядом кухни кувшин с водой и разбавил виски. Роулендсон ждал напитка с нетерпением и продолжил речь, только когда выпил все до дна.
– Малоун говорит, у вас есть письмо к госпоже Хатауэй.
– А в нем еще и прядь волос Барда.
С этими словами Уильям взял у Роулендсона пустой стакан.
– А можно мне?…
– Вы о чем, простите?
– Хочется просто коснуться его волос.
– Можно.
Уильям достал из-под прилавка символический дар любви и протянул гостю.
– То самое письмо? Неужто впрямь от самого Шекспира? Волосы как у вас, сэр. Русые, с огненно-рыжим отливом.
Он как-то странно, почти застенчиво глянул на Уильяма, но тот уже шел наверх. Там он опять налил в стакан виски, добавил немножко воды и поспешил назад. Сэмюэл Айрленд стоял посреди лавки в одной из своих излюбленных поз: ноги расставлены, спина прямая, большие пальцы засунуты в кармашки жилета. Роулендсон тем временем читал записку Анне Хатауэй.
– Прекрасно, – сказал он. – И как верно подобраны слова! Младая любовь. – И продекламировал фразу, относившуюся, по всей видимости, к пряди волос: – Ни золоченая безделка, что венчает главу царственной особы, ни высочайшие почести не даровали бы мне и половины той радости, какую принес сей скромный поступок, сделанный ради тебя.
Роулендсон вернул записку Уильяму и жадно потянулся к стакану.
– Восхитительно, сэр! – воскликнул он. – Я имею в виду письмо. Очень трогательно. Так и забирает. Я опять же говорю про… – Он визгливо расхохотался. – На редкость верный тон у этого послания. Еще бы глоточек, если можно. Чуть-чуть. Просто капните на донышко.
– У нас есть и другое сокровище, – не меняя позы, сказал Сэмюэл Айрленд. – Полный текст «Лира».
– Написанный его рукою?
– По нашему мнению, да. – Уильям снова наполнил стакан гостя. – Но все неприличности он убрал.
Роулендсону вспомнилась строка из трагедии:
– «О, боги!» – воскликнул он и, уточнив: – Акт второй, сцена вторая, – тяжело опустился на стул.
– Однако произносит эти слова Регана, сэр.
Роулендсон с восхищением посмотрел на Уильяма:
– Какой у вас острый ум, мистер Айрленд. И обаятельная улыбка.
– Среди прочих Бард изменил и это восклицание. В найденном тексте оно звучит так: «О, силы святые небесные!» «Благословенные» пришлось убрать, чтобы сохранить поэтический размер.
Сэмюэл Айрленд достал рукопись «Лира» и с едва заметным поклоном подал ее Роулендсону. Художник отставил стакан, поднялся со стула и взял манускрипт. Руки его заметно дрожали.
– Видите, как пылает мое лицо. Это его огонь обжигает меня. – И тут, к изумлению Уильяма, Роулендсон опустился на колени. – Теперь я могу спокойно умереть. Целую рукопись Барда и благодарю Бога за то, что Он дал мне дожить до этого счастливого мига.
– Пожалуйста, встаньте, – стал уговаривать гостя Сэмюэл Айрленд. – Пол не слишком-то гладок. Вы можете поранить ноги.
Подозревая, что художник пришел к ним уже сильно под мухой, Уильям помог ему встать, и Роулендсон крепко вцепился в его руку.
– О, господи, – бормотал он, пошатываясь. – Какая мощь и какое изящество! Вы оказали мне большую честь, мистер Айрленд, показав свои сокровища.
– Нет, честь оказали нам вы, – возразил Сэмюэл Айрленд, не желавший прозябать в тени сына.
– Вы человек искусства, сэр, – заметил Уильям. – Вы способны оценить эти сокровища по достоинству.