Мистер Чарлзуэрт был очень рад (и притом искренне) видеть инспектора Кокрилла — никакого подозрения в недружелюбных чувствах и оскорбительных намерениях не возникло в его бесхитростном сердце. Он пожал старику руку, спросил о преступлениях в Кенте, как будто речь шла о шалостях в начальной школе, и весело отозвался о деле Джезебел, которое они расследовали вместе, очевидно, позабыв, кому оно обязано своим раскрытием. Кокрилл, только что убеждавший семью Эванс быть откровенными с полицией, подавал им плохой пример. Он случайно оказался в Лондоне и случайно заглянул к своим друзьям Эвансам...
— Я застал их в печальной ситуации и подумал, что, возможно...
— Мы подумали, что Кокки, возможно, сумеет объяснить вам, как глупо предполагать, что Томас мог убить Рауля, — прервала Роузи, — и помочь вам узнать, кто это сделал.
Кокрилл энергично это отрицал. Чарлзуэрт заявил, что был бы только рад обсудить дело с инспектором, но слова Роузи явно вернули его с неба на землю. Они вышли в сад вдвоем.
— Откровенно говоря, инспектор, мне не нравится это дело.
— Мне тоже, — сказал Кокрилл.
— Он выглядит славным парнем, — продолжал Чарлзуэрт. — И тем не менее...
Они сели на сырую каменную скамейку возле тутового дерева, подстелив макинтош Кокрилла, и предложили друг другу сигареты.
— Вы должны признать, что история с телефонным сообщением весьма сомнительна.
— Не вижу, каким образом вы можете основывать на ней обвинение. Всякое случается. Возможно, эта глупая девушка-секретарша, Мелисса, забыла, что записала сообщение, или же впала в панику и отрицает это. Может быть, она знает, что записала его неверно.
— Она производит впечатление странной девушки, — задумчиво промолвил Чарлзуэрт. — Хотел бы я знать, почему она не вставляет заколку в волосы.
— Когда девушка позволяет волосам свисать на лицо, это верный признак комплекса неполноценности.
— В таком случае, девушка по имени Вероника Лейк{26} тоже им страдала, — усмехнулся Чарлзуэрт. Если старик ударится в психологию...
К ним подошел сержант Бедд, ступая большими ногами по заросшей садовой дорожке бесшумно, как слон в джунглях. Его мешковатый темно-серый костюм также напоминал слоновью шкуру. При виде инспектора Кокрилла смуглое квадратное лицо сержанта расплылось в улыбке, и он сел на пень у их ног, словно мальчик.
— Что вы думаете об этом деле, сержант? — спросил Кокрилл. — Кстати, Томас Эванс — мой друг.
— Дело выглядит паршиво для вашего друга, инспектор, но, как я говорил мистеру Чарлзуэрту, торопиться незачем. Если это «внутренняя работа», то ее проделали доктор Эванс или его жена — в конце концов, она была в доме с убитым. Вопрос в том, действительно ли это «внутренняя работа».
— Как насчет парадной двери?
— Ее было достаточно толкнуть, — сказал Чарлзуэрт. — Самая чокнутая семейка, какую я когда-либо видел. Все вечно забывают свои ключи...
— «Все» означает Роузи, — вставил Кокрилл.
— Очевидно. Как бы то ни было, в дневное время они только закрывают дверь, но не запирают на ключ.
— Это было вечернее время, — заметил Кокки.
— Да, но Роузи еще не вернулась.
— Значит, посторонний мог просто толкнуть дверь и войти?
— Да. Тем более вечером, в тумане.
— Если кто-то наблюдал за домом, то он знал, что дверь не заперта, — сказал Бедд. — И увидев, что доктор ушел...
— Ему могли даже передать ложное сообщение, — чересчур энергично предположил Кокрилл.
— Могли, — согласился Чарлзуэрт.
Сержант Бедд, сидя на шатком пне, смотрел на них, как ребенок-переросток на взрослых, и размышлял вслух.
— Преступник наблюдает за домом. Он знает, что миссис Эванс поднимается наверх каждый вечер, видит, как остальные выходят из дома, и думает, что она там одна. Как только наверху зажигается свет, он открывает дверь и входит. Французишка, услышав звук, выходит в холл, преступник ударяет его по голове тем, что оказалось под рукой, и смывается. — Сержант пожал плечами. — Правда, он не оставил никаких следов, но на нем могли быть перчатки и туфли на резиновой подошве...
Однако для этой версии имелось одно препятствие. Мистер Чарлзуэрт и инспектор Кокрилл настороженно косились друг на друга. Если бы старик о нем не догадался... Если бы молодой выскочка его бы не заметил...
— Но беда в том, — продолжал сержант Бедд своим глубоким басом, — что мастоидный молоток не был под рукой.
Господа Чарлзуэрт и Кокрилл одновременно заявили, что именно это они и собирались сказать.
Наверху в детской Матильда сидела на краю стула, впихивая кусочки печенья в непослушный рот Эммы. Габриель сидел у ее ног в напряженном ожидании крошек с хозяйского стола. Эмма, как часто бывало, когда жизнь становилась слишком сложной, что-то монотонно бубнила, действуя на нервы. Томас, сидя на каминной решетке, пытался выудить шпилькой крючок и резиновую ленту, которая соединяла две изогнутые руки целлулоидной куклы.
— Тебе не кажется, что этот ребенок был бы более счастлив в зоопарке?
— Думаю, мы бы все были там счастливее, — вздохнула Тильда. — Тогда мы, по крайней мере, могли бы разрывать сырое мясо когтями и зубами, а это больше соответствовало бы нашей натуре.
Резинка в сотый раз соскользнула со шпильки.
— Чего я не могу понять, Тильда, так это каким образом он позвонил по номеру Тедварда. Он ведь ничего о нем не знал.
— Номер написан большими цифрами над каждым аппаратом в доме, а рядом с ним написано большими буквами «ДОКТОР», на случай, если Мелисса останется одна в доме и что-нибудь случится с Эммой. Должно быть, это сразу попалось ему на глаза.
— Да, но ты была наверху. Почему он не позвал тебя?
— Возможно, он пытался, — сказала Матильда, слегка побледнев при мысли об этом.
— Конечно, его голос звучал очень слабо, — продолжал Томас. — По крайней мере, так говорит Роузи. Очевидно, если никто его не услышал...
— Он заметил надпись «Доктор» и телефон прямо перед собой. Когда я его увидела, моей первой мыслью было позвонить врачу... Если ты не хочешь печенье, Эмма, его съест Габриель... Вопрос в том, Томас, как он мог это сделать с раздробленной головой.
Томас подцепил неуловимый крючок, с триумфом надел на него резинку и поднялся.
— Там было столько крови, дорогая, что ты не могла видеть, насколько сильно она была раздроблена.
— Достаточно, чтобы убить его. — Матильда вздрогнула.
— Да, но с травмами головы люди ведут себя по-разному. У некоторых бывают «периоды просветления» — они могут делать вполне разумные вещи, иногда сами того не сознавая. Это не значит, что они не умрут.
— Выходит, бедный Рауль умер далеко не сразу... Эмма, ешь печенье! Господи, когда-нибудь я вышибу этому ребенку мозги!
Томас искал вслепую второй крючок для резинки.
— Лучше найди другой способ. По-моему, одного вышибания мозгов более чем достаточно. — Он оторвал взгляд от куклы и улыбнулся. — Не раскисай, дорогая. Я знаю, что он был твоим другом, но...
Матильда посадила девочку на колени и начала вытирать ей лицо.
— Ради бога, Томас, не демонстрируй доброту и не заставляй меня рыдать. Рауль не был моим другом — во всяком случае, теперь. Конечно мне жаль, что он мертв, но больше всего мне жаль, что его убили в нашем доме. Понимаю, что это не слишком любезно: в конце концов, он был нашим гостем, но ты знаешь, что я имею в виду... — Она оборвала фразу, не то смеясь, не то плача.
— Знаю, — кивнул Томас.
— Эмма, пей молочко!.. Но, Томас, уже точно установлено, что он был жив около десяти минут после того, как его ударили?
— Возможно, даже больше. Тедвард добирался сюда двадцать минут после его звонка и говорит, что, когда увидел его, он умер только что. Полицейский врач подтвердил это, когда осматривал тело.
— Если бы только я спустилась, выйдя от бабушки, прежде чем пойти к Эмме!
— Ты не смогла бы ничего сделать, Тильда. Он все равно бы умер, а после телефонного разговора почти наверняка был без сознания. Ты бы увидела, как бедняга цепляется за бюро с трубкой в руке, становясь все слабее, а потом падает на пол. Какая разница, был он тогда жив или мертв? Он ничего не сознавал — можешь не сомневаться. — Томас снова улыбнулся и склонился над куклой.
«Что происходит у тебя внутри? — думала Матильда. — Что твориться у тебя в голове? Ты умудряешься уделять все внимание этой чертовой кукле, но при этом мыслишь четко и логично. Что ты знаешь обо мне, о Рауле и о Роузи? Если ты заподозрил, что я изменила тебе с этим типом, не мог ли ты проломить ему голову? Что касается Роузи...» Тильда вспомнила, как Томас расспрашивал ее о неожиданном появлении Рауля Верне, как цеплялся к тому, что она хотела остаться наедине с Раулем, как последовал за Роузи в холл. «Разве ты не останешься повидать этого француза? Ты знала этого человека в Женеве?» «Если тебе интересно, то я знала его слишком хорошо», — с раздражением ответила Роузи. Томас вернулся в кухню, угрюмо глядя в свой стакан. Но когда после убийства она сообщила ему новости о Роузи, зная, что во время расследования это наверняка выйдет наружу, он заявил, что ни о чем не подозревал. И все же, неужели даже такой сдержанный и непроницаемый человек, как Томас, мог так сосредоточенно соединять руки и ноги целлулоидной куклы, когда в его голове и сердце было только убийство? Матильда забрала пустую кружку у Эммы, снова посадила ее к себе на колени, прислонила к плечу головку девочки и вытерла ей розовые ручонки.
— Как странно, Томас! — воскликнула она вскоре. — Ты вставил руки и ноги задом наперед!
Политическим убеждениям Деймьяна Джоунса дома мало симпатизировали.
— Чем ты занимался вчера вечером на вашем собрании с этими жуткими иностранцами, Деймьян? Потом ты весь день был белым как бумага. Я уверена, что это неспроста. Вы ничего скверного не замышляете? — Миссис Джоунс жила в постоянном страхе перед насильственными действиями в отношении членов правительства его величества со стороны группировки Деймьяна, которая в действительности была настолько хилой, что, если бы представляла собой единственную угрозу, министр внутренних дел мог бы спокойно спать по ночам. — А вчера ты вернулся из офиса, прихрамывая!