На следующий день в полицейском суде ему позволили переброситься несколькими словами с Матильдой, сидя на жесткой деревянной скамье рядом с другими заключенными, также разговаривающими с друзьями и женами, в маленькой холодной комнате, пахнущей пылью и дезинфекцией, с покрытым чернильными пятнами столом в центре и скамьями вдоль стен. Потом его отвели в зал суда, где магистрат в штатском восседал за массивным столом на помосте под резным королевским гербом, и поместили на скамью подсудимых, такую узкую, что он едва мог на ней сидеть. Обстановка была в высшей степени неформальной. В зал постоянно входили и выходили, а из коридора снаружи, где свидетели ждали, как пациенты в поликлинике, доносился шум, все усиливающийся, пока молодой новичок-полисмен не высунул курчавую голову и не крикнул: «Тише, пожалуйста!», после чего втянул голову назад и подмигнул коллегам: мол, неплохо для первой попытки, а? Мистер Чарлзуэрт, прислонившийся к стене, внезапно оживился, занял место свидетеля и кратко отчитался о вчерашних событиях в участке.
— ...Затем заключенному предъявили обвинение, но он сказал, что на данном этапе нет смысла, что-либо говорить.
Чарлзуэрт умолк, вцепившись в барьер свидетельского места и напряженно глядя в лицо магистрату.
Последний шевельнулся за своим столом.
— У вас есть какие-нибудь вопросы, доктор Эванс?
Томас огляделся вокруг.
— Едва ли. — Он посмотрел в глаза Чарлзуэрту, и тот едва заметно качнул головой. — Нет, благодарю вас. — Странный объект для поисков указаний, но все же...
— Вы обращаетесь за юридической помощью?
«Какого черта мне задают вопросы, которые я толком не могу понять? — подумал Томас. — Очевидно, они так привыкли к своему жаргону, что им кажется, будто его понимают все».
— Я только хотел бы повидать своего солиситора{29}, — ответил он. (Бедный мистер Верден —. интересно, как ему это понравится?)
После этого Томаса отвели мимо комнаты ожидания вниз к камерам ждать, пока разберутся со всеми заключенными, прежде чем отвести их в Брикстонскую тюрьму. Он мельком увидел лицо Матильды с растянутым в деланной улыбке ртом и глазами, полными слез. Томас не догадывался, каким маленьким и отважным выглядит он между двумя высокими конвоирами, с его бледным лицом, растрепанными светлыми волосами и руками, сердито засунутыми в карманы пиджака. Он улыбнулся Матильде в ответ, и она подняла руку с торчащим кверху большим пальцем, словно говоря: «Все будет о’кей!»
«Но пока что меня отправляют в тюрьму, — с тоской подумал Томас. — Это не так уж забавно».
Был ветреный ноябрьский день. Кокрилл кутался в старый макинтош, переступая с ноги на ногу, чтобы согреться, в ожидании, пока Чарлзуэрт выйдет из здания полицейского суда. Наконец он появился вместе с сержантом Беддом.
— Здравствуйте, инспектор. Вас-то я и хотел видеть. — Чарлзуэрт ткнул пальцем в сторону паба. — Пошли — поговорим там.
В баре-салоне, еще почти пустом, он усадил гостя за круглый столик с медным ободком и спросил, что тот будет пить.
— Принесите нам три кружки горького, Бедд, будьте хорошим парнем. Я хочу поговорить с мистером Кокриллом. — Он обернулся к старшему коллеге. — Полагаю, вы здорово на меня злитесь?
— Я не имею права на что-либо рассчитывать, — отозвался Кокки. — Мне кажется, вы могли предупредить меня, прежде чем предъявить ему обвинение, но, очевидно, у вас были свои причины.
— Все произошло слишком быстро. Когда мы с вами расстались вчера, я не собирался обвинять доктора Эванса, но, вернувшись с Мейда-Вейл, узнал, что на циновке в автомобиле кровь той же группы, что у убитого. Что мне оставалось делать?
— Я не жалуюсь, — сказал Кокки. — Просто мне было бы легче поговорить с миссис Эванс. Ведь они мои друзья.
— Знаю и клянусь, что, если бы у меня тогда было хоть малейшее намерение предъявить ему обвинение, я бы предупредил вас. Откровенно говоря, я сам удивлен. Но против фактов не попрешь — кровь идентифицирована, а он заявляет, что не возвращался к машине после того, как увидел труп. Я не мог продолжать допрос без предупреждения.
— Но ведь он врач, — проворчал Кокрилл, — и, возможно, весь день работал по колено в крови.
— Но не в этой — где плавают куски мозга.
— Мозга?
— Ну, не то чтобы куски серого вещества, — признал Чарлзуэрт, откинувшись на спинку стула и ища в кармане пачку сигарет. — Но следы. К тому же врач общей практики не работает по колено в крови, если только не имеет дело с несчастным случаем, но такого, по его словам, давно не происходило. Когда я допрашивал его, он был бледен и запинался — словом, обычные признаки. — Чарлзуэрт протянул пачку. — Сигарету?
— Нет, спасибо. — Кокрилл достал табак и бумагу и начал скручивать сигарету. — Значит, вы обвинили его в убийстве?
— А как еще кровь могла попасть в машину?
Сержант Бедд вернулся с тремя кружками в огромных лапах и поставил их на столик. Они машинально подняли кружки, словно провозглашая тост за здоровье друг друга, но Кокрилл даже не поднес свою кружку ко рту.
— Он кого-то защищает — вот и все.
— То же самое сказала его жена. О’кей, но кого именно?
— В деле замешаны три женщины — четыре, если считать старую леди.
— Женщина тут ни при чем, — возразил Чарлзуэрт.
— Вот как? Докажите!
— Это доказывает телефонный звонок: «Кто-то вошел и ударил меня мастоидным молотком».
— Роузи не уверена: возможно, он сказал «человек вошел и ударил меня мастоидным молотком».
— Тем более это была не женщина, — весело заявил Чарлзуэрт.
— Ладно, пускай будет «кто-то».
— Хорошо. Итак, Рауль Верне стоит в холле, кто-то входит и ударяет его молотком. Заметьте: «входит», а не «спускается». Таким образом, это исключает двоих, потому что обе миссис Эванс, старая и молодая, были наверху или, во всяком случае, в доме, так что он не сказал бы «вошел».
— Одна из них могла выйти и войти снова, — заметил Кокрилл. — И как бы то ни было, Роузи могла неправильно расслышать — на нее полагаться нельзя. — Тем не менее он отнюдь не хотел навести подозрение на миссис Эванс или Матильду.
— Ладно, отбросим слово «вошел». Верне стоит в освещенном холле — миссис Эванс не выключила свет, поднимаясь наверх. Допустим, на него нападает Матильда Эванс. Стал бы он говорить «кто-то»? Конечно нет — он сказал бы «Матильда подошла и ударила меня». То же самое относится к Роузи Эванс — только она, разумеется, отпадает вовсе. Старую леди он тоже не назвал бы «кто-то» — сказал бы «старуха вошла и ударила меня». Вы со мной согласны?
— Да, — кивнул Кокрилл. — Приходится согласиться.
— А если бы Мелисса Уикс подошла к вам и огрела вас по голове, вы бы назвали ее «кто-то»? Нет, вы бы сказали «девушка» или «какая-то паршивая девчонка».
Может, это звучит неубедительно, — задумчиво продолжал Чарлзуэрт, — но мне это кажется неоспоримым. Раз убийцей не может быть ни одна из четырех женщин, значит, это мужчина. А единственный другой мужчина...
Кокрилл уже пришел к тому же выводу, но другим путем. Убийцей должен быть врач, а единственный другой врач... Единственный другой мужчина и врач находился на расстоянии полумили на другом конце телефонного провода — в этом, по крайней мере, можно не сомневаться.
Кремовые пузырьки зашипели вдоль ободка кружки, когда Кокки поставил ее на стол, уставясь в янтарные глубины глазами такого же цвета. Напротив него Чарлзуэрт также смотрел в свою кружку.
— Я очень сожалею, инспектор, но ничего не поделаешь. Мне было тяжело арестовывать его и сообщать об этом миссис Эванс — они оба мне нравятся. Судя по всему, убитый — не такая уж большая потеря, тем более если он соблазнил эту девушку, но так это или нет, Томас Эванс, очевидно, этому верил. Он врач и, должно быть, заметил, что с ней что-то не так, а тут еще этот иностранец внезапно появляется из Женевы, миссис Эванс хочет поговорить с ним наедине, а девушка старается избежать с ним встречи и уходит в туман... Доктор Эванс обожает младшую сестру и считает ее невинной, как белая лилия, но соблазненной и покинутой. Он выходит из дома, ждет, пока не зажжется свет наверху, означающий, что жена оставила визитера одного в гостиной, входит в холл, достает из ящика бюро оружие и молоток, вызывает Верне в холл, заставляет его подойти к телефону, направив на него пугач, и ударяет его молотком, потом идет к автомобилю в окровавленных ботинках, ездит немного поблизости и возвращается домой, изображая ужас. — Чарлзуэрт оторвал взгляд от пива, с беспокойством посмотрев на маленького инспектора. Все отлично сходится — это должно быть правдой! В миллионный раз он тайком спрашивал себя, не слишком ли поспешил с предъявлением Томасу Эвансу обвинения. Но, черт возьми, улики были только против него. — Убийцей был мужчина и, вероятно, врач. А единственный другой мужчина и врач, фигурирующий в деле, находился на расстоянии полумили, когда Рауль Верне звонил по телефону.
Пепел задрожал на кончике сигареты Кокрилла и серой снежинкой опустился на стол. Он рассеянно смахнул его, оставив серое пятно, и мечтательно произнес:
— Если Рауль Верне звонил по телефону.
Чарлзуэрт бросил на него резкий взгляд.
— Если? Но мы отлично знаем, что он звонил. — Сержант Бедд с сомнением пробормотал какое-то слово, и Чарлзуэрт подхватил его. — Сговор? Вы ведь не подозреваете сговор между доктором Эвансом и этой девушкой?
— Нет, — сказал Кокрилл. — Роузи слишком неподходящая персона для сговора. Она бы все выболтала через две минуты. Кто-то говорил с ней по телефону, но был ли это Верне? А если не был... — Его глаза радостно блеснули при этой мысли.
— Конечно это был Верне! — сердито воскликнул Чарлзуэрт. — Почему это не должен быть он?
— Только потому, что Верне был иностранцем.
— По-вашему, иностранец не мог воспользоваться телефоном? Судя по всем отчетам, он говорил на хорошем английском — возможно, без выкрутасов, но ведь никаких особых выкрутасов в сообщении не было.