Но старую миссис Эванс им тоже не удалось бы повесить.
В доме на Мейда-Вейл миссис Эванс решила помочь полностью деморализованной Мелиссе, приготовив что-нибудь на ужин — например, простые креп-сюзетт{33}. Она приступила к делу вскоре после полудня, чтобы дать тесту время отстояться, но процесс шел медленно, и все вокруг было усыпано мукой. Теперь мука совсем не такая, как в дни ее молодости, думала миссис Эванс, рассеянно стряхивая ее со стола юбкой; ее хлопья летают повсюду, как снежинки. К тому же в доме не оказалось ни апельсинов, ни ликера, а Матильда не позволила ей взять даже полбутылки детского апельсинового сока. Сердито бормоча себе под нос, миссис Эванс бродила по кухне, приводя все в еще худшее состояние. Блины были маленькими и круглыми, а вафли тонкими, но они казались состоящими в основном из дырок, а это, очевидно, было неправильно. Под влиянием внезапной идеи миссис Эванс подошла к кухонному зеркалу, не без труда стащила с парика кружевную шапочку и попыталась соорудить на ее месте нечто вроде оладьи. Эффект был потрясающим — надо поскорее это запатентовать, так как преимущества несомненны. В голове у миссис Эванс вертелась целая серия остроумных реклам: подобные головные уборы дешевы, удобны, не требуют ни стирки, ни глажки, от них легко избавиться путем поглощения, они бесценны, если вас одолеет голод во время долгого путешествия поездом или блужданий в пустыне... Можно приготовить целую пачку в понедельник и пользоваться ею всю неделю. «Он оладью в день съедает, значит, прачка отдыхает!» Увлеченная полетом фантазии, миссис Эванс забыла о своем артрите и подняла правую руку, чтобы снять с головы оладью, но рука безвольно упала. Пока она медленно удаляла оладью и возвращала на место кружевную шапочку левой рукой, искорки смеха гасли в ее блестящих старческих глазах. Полицейские не так глупы и рано или поздно поймут, что она не могла поднять одну из своих немощных рук и размозжить человеку голову, не важно стояла она на лестнице или нет. Они не повесят ее за это преступление и не отправят ни в тюрьму, ни в психушку. «Мне придется придумать что-нибудь получше, — думала миссис Эванс, — если я собираюсь спасти его...»
Мелиссе повешение тоже не грозило. Съежившись на диване в полуподвале, она плакала от отчаяния, но только при мысли о тех ужасных вещах, которые наболтала вчера вечером, о том, как обманула доверие подруги, о презрительном выражении на лицах тех, кто всегда был добр к ней, а не из страха перед виселицей. В конце концов, ей было достаточно произнести одно слово, назвать одно имя, чтобы оправдать себя, — сделать это так же легко, как вчера вечером она перечислила хронику грехов Роузи, сообщить им ужасную правду, поведанную ей убийцей. Мелисса могла разоблачить убийцу, рассказать о признании, так что им никогда ее не повесить...
То же самое относилось и к Деймьяну Джоунсу. Полиция ничего не знала о нем — не знала о его внезапной склонности к хромоте, о том, как любимый жилец миссис Джоунс, мистер Херви, тащился вверх по лестнице, волоча ноги после утомительного рабочего дня, проведенного в поисках клиентов для своей страховой фирмы, о собрании в доме на Мейда-Вейл в тот туманный вечер. Полиция никогда не будет связывать Деймьяна с этим преступлением, так как лишь одна персона может сообщить им, что он был там, и эта персона не проронит ни слова. Так что его они не смогут повесить...
Матильде тоже не предстояло быть вздернутой, ибо у нее не было никаких мотивов для убийства Рауля, а если бы она его убила, то не позволила бы мужу ни одной минуты страдать вместо нее. Им никогда не повесить за это преступление ни Матильду, ни Деймьяна, ни Томаса, ни Тедварда, ни старую миссис Эванс, ни Мелиссу. И никогда не повесить Роузи...
Инспектор Кокрилл поднялся в маленькую комнату Роузи, освещенную только уличным фонарем. Роузи откинулась на подушку и произнесла голосом умирающей, что чувствует себя больной и ему лучше уйти.
— Я уйду, когда ты ответишь мне на один вопрос, — сказал Кокки, остановившись у ее кровати. — Только ты в состоянии помочь нам, Роузи: сказать, мог Тедвард убить Рауля Верне или нет? Я говорю не «убил ли он его», а «мог ли убить». А теперь скажи мне правду.
— Я очень плохо себя чувствую и не могу отвечать ни на какие вопросы, — отозвалась Роузи. — Пожалуйста, уйдите и дайте мне поспать.
— Это ведь я, Роузи, а не официальная полиция. Ты сама позвала меня на помощь, но я не могу ничего для тебя сделать, если не узнаю правду. Я не верю, что Тедвард мог убить Верне, но если ты не скажешь мне честно, входил он в дом один или нет, я не в состоянии продолжать.
Роузи закрыла глаза. Кокки схватил ее за плечо и привел в сидячее положение.
— Не играй со мной в игры, Роузи, не старайся выиграть время. Я не уйду из этой комнаты, пока не получу ответ.
— Я не знаю, о чем вы говорите, — сердито сказала Роузи. — Оставьте меня в покое.
— Входил Тедвард в этот дом один или нет?
Она повернула голову на подушке, издав протяжный стон.
— Мне очень плохо. Я хочу спать.
— Я дам тебе поспать, когда ты произнесешь одно слово — да или нет.
— Я приняла снотворное и не могу разговаривать.
Кокрилл стукнул кулаком по столику у кровати.
— Перестань придуриваться! Да или нет?
— Да или нет — что? — пробормотала Роузи, проводя вялой рукой по лицу.
Он схватил ее за руку.
— Входил Тедвард в этот дом один?
Рука выскользнула из его пальцев.
— Конечно входил, — сказала она наконец, снова подняв руку и положив ее на сердце детским жестом. — Пожалуйста, Кокки, уйдите и дайте мне поспать. Я все вам рассказала. Да, он входил сюда один. — Ее глаза снова закрылись, а рука соскользнула на простыню.
— Хорошая девочка, — удовлетворенно произнес Кокрилл и вышел из комнаты.
Они никогда бы не повесили Роузи, ибо она кричала «Волки?» слишком часто, и тот, кто даже теперь мог спасти ей жизнь, удалился, ни о чем не подозревая и оставив ее умирать.
Глава 13
Инспектор Кокрилл, временно постаревший от потрясения, приковылял к телефону и позвонил Чарлзуэрту.
— Приходите немедленно, — кратко сказал он. — Роузи Эванс мертва.
— Мертва? Роузи Эванс? Каким образом она могла умереть?
— Престала дышать. — Кокки в слепой ярости швырнул трубку на рычаг.
Матильда, больная и заплаканная после ужасной ночи, выполняла домашние обязанности в ступоре горя и раскаяния — горя о внезапно оборвавшейся юной жизни, о еще недавно здоровом теле, теперь лежащем неподвижно, о Томасе, чье сердце будет разбито, и раскаяния в своем необдуманном гневе, в недостатке понимания, терпения и любви. Тедвард сидел в кабинете, стиснув руками голову, серый и неподвижный, как камень. Мелисса внизу громко рыдала, заявляя, что это ее вина. Старая миссис Эванс сидела наверху у кровати мертвой внучки, погруженная в тихое горе человека, который пережил многих. Врач, вызванный ночью Тедвардом, ходил взад-вперед по гостиной с давно потухшим камином, повторяя снова и снова, что он очень сожалеет и сделал все возможное, но к тому времени, как он прибыл сюда, было уже слишком поздно. Матильда принесла ему кофе.
— Простите, но больше ничего нет — в доме некому готовить, кроме меня.
— Ради бога, дорогая миссис Эванс, обо мне не беспокойтесь!
— Потом я постараюсь наскрести какой-нибудь завтрак.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — повторил врач.
— Вы сообщили инспектору Чарлзуэрту...
— Мне пришлось сообщить ему, что причина смерти, на мой взгляд, — чрезмерная доза какого-то абортифациента. Я не мог этого не сделать.
— Конечно, — беспомощно вздохнула Тильда. — Мне кажется, мы уже достаточно вынесли без того... — Она умолкла, не сказав: «Без того, чтобы Роузи умерла, поставив нас в такое положение».
Приехал Чарлзуэрт, скрывая беспокойство вспышкой активности, градом вопросов, запретов и распоряжений. Врач представился ему.
— При сложившихся обстоятельствах доктор Эдвардс чувствовал, что не должен самостоятельно принимать меры. Кажется, он близкий друг семьи, а тут еще история с убийством... По-моему, он был прав.
— В котором часу вы прибыли сюда?
— В два часа ночи. Миссис Эванс услышала, как девушка двигается наверху где-то после полуночи, и поднялась к ней, но, по-моему, дело уже тогда зашло слишком далеко. У девушки была сильная рвота. Они многое сделали до моего приезда, но положение было безнадежным.
— Не знаете, она что-нибудь говорила?
— Мне — ничего. Когда я ее увидел — и, по-видимому, когда миссис Эванс вошла к ней, — она уже была без сознания. Кажется, они не знают, что произошло.
— Как ей удалось раздобыть абортифациент?
Доктор продемонстрировал большой белый носовой платок, превращенный в сверток, и медленно развязал узел.
— Я обнаружил это в мусорной корзине в ее комнате и решил передать представителям власти — вытащил их и завернул в платок. Это не составило труда, так как все были заняты больной. — Он выглядел пристыженным. — Конечно это выглядит подлым, но что мне оставалось делать?
Дюжина крошечных белых пакетиков, которые используют фармацевты, с надписью: «Яд! Принимать по назначению врача», а также с именами и адресами разных аптекарей.
— Вероятно, очень маленькие дозы, — сказал доктор. — Сами по себе они безвредны. Но целых двенадцать!..
— Должно быть, она обошла несколько аптек. — Чарлзуэрт прочитал адреса: Пэддинггон, Бейсуотер, Уэстборн-Гроув, Мраморная Арка... — По ним можно проследить ее маршрут.
— Но где она достала столько рецептов?
Рецепты Роузи достала у Томаса. Они были выписаны на бумаге с отпечатанным сверху и написанным от руки внизу его именем — двенадцать рецептов на маленькую дозу патентованного средства. Все аптекари заявили, что вчера к ним приходила молодая леди и показала должным образом оформленный рецепт. Если у полиции имеются сомнения, они покажут оригиналы... Двенадцать рецептов, собранные вместе, привели к смерти их предъявительницы...