– За все заплачено? – спросила мать у курьера.
– Заплачено, включая доставку.
– Я пока не уверена, куда это поставить и что с этим делать, поэтому просто оставьте в прихожей и дайте мне подумать. И может быть, скажете сантехнику, чтобы не приходил?
– Он уже в пути, мэм.
– Что ж, скажу ему сама.
Когда они ушли, Эйлиш с матерью и Мартином остались сидеть на кухне.
– А кто будет оплачивать счета за электричество? – спросила мать. – Эти приборы питаются электричеством. Они будут его есть! Холодильник будет крутить счетчик день и ночь. Ты вернешься загорать в свою Америку, я мне придется оплачивать счета!
В то время как мать приобрела несвойственную ей напористость, Мартин, напротив, стал нервным, дерганым, неспособным усидеть на месте. У него был старый «моррис-майнор», который часто не желал заводиться. Вернувшись домой из Англии, Мартин на компенсацию, которую ему выплатили за падение на работе, купил домик в Куше в десяти милях от города. Домик требовал ремонта. Каждый день он перемещался между ним и домом своей матери. В обед прогуливался по городу или сидел в пабе. Вечером, если был трезв, мог встать посреди фразы и объявить, что уезжает, а холостые хлопки в системе зажигания, рев двигателя, который просыпался не сразу, и звуки удаляющегося автомобиля придавали еще большую драматичность его внезапным отъездам.
Застав брата одного, Эйлиш спросила, не кажется ли ему, что их мать изменилась.
– Она такая только с тобой, – ответил брат.
– Почему?
– Кто ж ее знает.
Со временем Эйлиш поняла, почему мать не страдает от отсутствия в доме холодильника. Каждый день она отправлялась за продуктами: к Хейсу на Корт-стрит и мисс О’Коннор напротив либо подальше, в мясные лавки Мартина Дойла или Билли Кервика на Рыночной площади. Мать настаивала, чтобы Эйлиш ходила с ней, и теперь им обоим приходилось протискиваться мимо громоздких приборов в коридоре. Эйлиш пыталась убедить ее пользоваться хотя бы стиральной машиной, которую уже установили, но мать заявила, что ей требуется время подумать. Перед каждым выходом из дома мать наряжалась, надевала лучшие туфли и шляпку, которую, стоя перед зеркалом, скрепляла старомодной шляпной булавкой. Она также требовала от дочери, чтобы та выглядела нарядно. Когда на улицах и в магазинах люди хвалили красоту Эйлиш или говорили, как рады ее видеть, мать старалась как можно дольше поддерживать разговор.
– Скоро мы перезнакомимся со всем городом, – говорила Эйлиш. – И они разглядывают меня так, словно я прилетела с Луны.
– Приятно, что они так с тобой любезны.
Когда она сообщила матери, что Нэнси позвала ее на свадьбу Мириам, мать совершенно не впечатлилась.
– Бог знает, кого еще она пригласила.
– О чем ты?
– Рядом с ее закусочной вечно ошиваются какие-то оборванцы. Напиваются в пабах, где им еще наливают, являются к Нэнси за рыбой с картошкой, а потом вокруг лужи рвоты или чего похуже, если бывает что похуже.
– Разве это вина Нэнси?
– Она никому не отказывает. Любит деньги. Кстати, я хотела тебе кое-что показать.
Мать вышла из комнаты. Эйлиш слышала, как она медленно поднимается по ступенькам. Завтра, решила она, надо будет подумать, чем еще ее порадовать. Мать вернулась с банковской книжкой, открыла и показала Эйлиш. Сумма на депозитном счете была куда больше того, что миссис Лейси могла накопить со своей скудной пенсии.
– Меня не нужно спасать от бедности, – сказала мать.
– Но откуда взялись эти деньги? – спросила Эйлиш.
– Они мои. И принадлежат только мне.
– Но как ты… – Эйлиш не сумела закончить фразу.
– Твой брат Джек выкупил у меня этот дом. Два года назад, когда он приезжал из Бирмингема, мы договорились, что дом принадлежит мне до конца жизни, а после меня тут будет жить Мартин, пока не придет его время встретиться с Создателем. А дальше дом будет принадлежать Джеку или его семье. Это соглашение устраивает всех, поскольку Джек в деньгах не нуждается. Когда дела идут хорошо, на него работает более пятидесяти человек. Я решила рассказать тебе об этом по двум причинам. Во-первых, чтобы ты не думала, будто я нуждаюсь в благотворительности. Во-вторых, чтобы ты не рассчитывала на свою долю в доме, когда я отойду в мир иной.
– Я и не рассчитывала.
– Вот и славно.
Дни тянулись бесконечно. Автомобиль, который Эйлиш арендовала в дублинском аэропорту на деньги Фрэнка, стоял у порога. Она предлагала матери прокатиться, но та отказалась.
– Залезть в машину я еще сумею, но обратно уже не выберусь. И что тогда делать? То-то будет зрелище!
Поначалу разговор между матерью и Мартином за столом заинтересовал Эйлиш. В Сент-Джонс-Виллас жила женщина по имени Бетти Парл, работавшая в страховой компании на Мейн-стрит. Каждое утро она проходила мимо дома на Корт-стрит, с гордым видом держа элегантный зонтик. Элегантностью отличался и ее костюм. Крашеные иссиня-черные волосы, толстый слой косметики на лице.
– А ты знаешь, что мне про нее рассказали? – спросила мать Эйлиш. – Оказывается, эта Бетти написала папе римскому! Это было после смерти ее матери, вся ее семья уехала из города, и она осталась наедине со своими зонтиками, нарядами, косметикой и крашеными волосами, и ей стало грустно и одиноко. И что вы думаете? Она написала папе римскому! И рассказала ему о себе. Представь, какая у них в Ватикане суета, но они тут же разбудили папу. Вставайте, пришло письмо от Бетти Парл!
Когда она рассказала про Бетти Парл во второй, затем в третий раз, а Мартин все так же смеялся, раззадоривая мать, до Эйлиш дошло, что он слышит эту историю постоянно. К концу первой недели все истории ее матери успели повториться по нескольку раз. Впрочем, иногда объекты ее насмешек менялись.
– Джози Кэхилл остановила меня на улице, чего обычно не делает. Поначалу я не поняла, с чего бы это, а потом сообразила, что она хотела похвастаться своим младшеньким, который учится на врача. Он как раз закончил первый курс. Ни у кого из Кэхиллов отродясь не было мозгов. Я чуть было не сказала это Джози напрямик. Да и с ее стороны похвастаться нечем. Помню, как ее отец развозил уголь, а брат выгуливал борзых.
– А что плохого, если мальчик собирается стать врачом? – спросила Эйлиш.
– Но если он откроет практику в городе, никто к нему не пойдет!
– Может быть, он найдет другое место.
– Надеюсь. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из Кэхиллов тыкал в меня пальцем.
Мать вставала в восемь, а к девяти уже убирала посуду после завтрака. В половине второго был главный прием пищи, и после этого заняться было решительно нечем. Эйлиш не считала себя вправе прокатиться на машине или прогуливаться в одиночку. Она приехала домой, чтобы побыть с матерью.
Однажды вечером, когда мать рано улеглась, что случалось частенько, Эйлиш услышала, как подъехал Мартин. Она уже поняла, что брат не пьет, если собирается садиться за руль. Мать рассказала ей, что в прошлом году у него отобрали права на полгода. Сегодня брат казался не таким дерганым, как обычно, и согласился выпить с ней чашку чая. Она спросила его о местных пабах, чтобы завязать разговор, но, когда Мартин принялся расписывать любимые места, поняла, что может, не вызывая подозрений, мимоходом упомянуть в разговоре Джима Фаррелла.
– Мать говорит, ты разбила ему сердце, – отозвался Мартин.
– Мало ли что она говорит.
– У него хороший бизнес. Джим открыл большое помещение в задней части паба и взял бармена в помощь Шейну Нолану. Я еще не встречал никого, кому не нравился бы Шейн Нолан.
– А что сам Джим?
– У него собираются все старожилы, и молодежь подтягивается. По выходным к стойке не подобраться. Я бываю там в середине недели.
– Я слыхала, у него есть кто-то в Дублине.
– Он ездит в Дублин по четвергам, но к девяти возвращается, а все выходные работает. Так что непонятно, где он находит время на девушек.
– Все-то ты про всех знаешь!
– Это я люблю. Мимо меня и муха не пролетит.
При матери Эйлиш не стала бы расспрашивать Мартина про Джима Фаррелла. И сейчас она замолчала на случай, если Мартину придет охота развить эту тему, но он вскоре укатил домой в Куш, ничего ей больше не рассказав.
Мать ни разу не упомянула о Джиме. Она также не горела желанием узнать новости о Тони и его семье, и даже попытки Эйлиш заговорить о Розелле и Ларри не встретили интереса. В письмах Эйлиш рассказывала о своей работе в мастерской Дакессяна, но, когда как-то раз упомянула своего босса, мать не поняла, о ком речь. Эйлиш надеялась, что со временем ее отношение изменится, но пока вынуждена была признать, что матери ее американская жизнь не интересна.
Когда мать показала ей фотокарточки большого дома Джека в пригороде Бирмингема, а также карточки его жены и детей, Эйлиш задалась вопросом, куда подевались присланные ею снимки Розеллы и Ларри. Тем временем мать сходила за другим альбомом, но то были фотокарточки Пата с семьей в доме поскромнее. До конца дня мать говорила только о Пате с Джеком и их семьях в Англии. Эйлиш узнала, в какие школы ходили ее племянники и племянницы, где они проводили каникулы, а еще, что старшая дочь Джека учится в университете на естественнонаучном факультете, а старший сын Пата хорош в математике.
Теперь Эйлиш понимала, что ей не следовало приезжать до юбилея. Она пыталась вспомнить, почему решила приехать на месяц раньше детей. Отчасти она хотела сбежать от Тони и его матери на время, пока не выяснится поточнее, что они замышляют. Однако она не подумала, каким долгими будут ее дни, как будут тянуться послеобеденные и вечерние часы и насколько ей будет нечем заняться в родном доме.
По прибытии она коротко сообщила Тони, что добралась благополучно. Об арендованном автомобиле не упомянула, чтобы он лишний раз не беспокоился о деньгах. Она старалась, чтобы ее слова не звучали слишком холодно, но и не написала, что скучает. Несколько дней спустя она уже строчила куда более пространные письма Розелле и Ларри, а также Фрэнку. Пока Эйлиш писала, она представляла себе обычное утро в их тупичке в Линденхерсте. Летом она просыпалась раньше всех, а к тому времени, когда вставали остальные, успевала позавтракать. Проснуться бы сейчас там! Потом встретиться с мистером Дакессяном и выслушать отчет о прочитанной им исторической книге, встречах с постоянными клиентами и запчастях, которые он срочно заказал по телефону. Все это время Эйлиш помнила, что ее комнаты ждут хозяйку: спальня, кухня, гостиная. Ждут знакомые звуки: вот Ларри играет с двоюродными братьями, вот автомобиль Тони въезжает задом на подъездную дорожку, а вот и голос самого Тони, входящего в дверь.