– Я не могу представить этот дом без тебя, – промолвил Тони.
Эйлиш вспомнила, как Ларри, увидев, сколько одежды она взяла с собой, спросил: а что, в Ирландии нет стиральных машин? Сейчас бы она ответила, что нет. Ни у ее матери, ни у Мартина их не было, как и холодильников. Когда она зашла в дом, чтобы сделать себе сэндвич, то обнаружила, что масло растаяло. Оставалось лишь надеяться, что к вечеру оно затвердеет. Вернувшись к шезлонгу, Эйлиш ощутила исходящий от земли жар и пряный аромат трав и клевера.
На нее больше не падали прямые солнечные лучи, но от жары кожа стала липкой, и это напомнило ей, как летом отец брал напрокат машину и они ездили сюда всей семьей. Удивительно, как они впятером помещались на заднем сиденье маленькой машинки. Роуз терпеть не могла холодную воду и наотрез отказывалась искупаться вместе со всеми.
Наверняка вода уже остыла, подумала Эйлиш, но все же вернулась в дом, переоделась в купальник, а платье натянула сверху. Она шла через поля к дорожке, где приметила спуск к пляжу. Ларри позабавило бы, что ей даже не пришло в голову запереть дверь, а ключи от машины она оставила на столе.
Тепло от песчаной почвы вернуло ее в те летние воскресные утра, когда отец еще не успевал снять пиджак, а братья уже несли на пляж клюшки для херлинга, надеясь найти соперников среди местных. Ферлонги, Мерфи, Манганы, Галлахеры – она помнила всех, как будто это было вчера!
Как бы тщательно ни вырубали ступени в известняковых скалах, как бы ни укрепляли их шпалами, на последнем отрезке лестница сменялась песком, и Эйлиш пришлось сбежать на пляж, ни за что не держась.
Она решила прогуляться в сторону Нокнесиллога и Моррискасла, радуясь, что берег в тени. Оставив сандалии у скалы, Эйлиш босиком побрела по пляжу.
Незадолго до ее отъезда Ларри принялся с подозрительным видом ходить за ней по пятам, пока она не спросила, не хочет ли он ей что-нибудь сказать.
– Карло говорит, вы с папой разводитесь. А когда тетя Лена узнала и сказала дяде Энцо, он взял с меня обещание, что я забуду слова Карло.
– Эта семейка когда-нибудь займется собственными делами?
– Я пообещал, что ничего тебе не скажу.
– Я никому не собираюсь передавать твои слова.
– Так это неправда? И говорить не о чем?
– Ты хочешь побыстрее оказаться в Эннискорти?
– Ты меняешь тему. Когда я так делаю, вы вечно на меня набрасываетесь.
– Кто это вы?
– Ты и Розелла.
– У нас с твоим отцом трудные времена.
– Я в курсе. Но вы не собираетесь разводиться?
– Не знаю.
– Мне надо было тебе сказать, что меня все устраивает. Мне нравится, что мы вместе, и пусть я иногда жалуюсь, когда вы с Розеллой меня критикуете, на самом деле я не против. Я бы не хотел ничего менять.
Эйлиш не знала, что ответить. Сын внимательно за ней наблюдал. Промолчать или сказать, что ей некогда это обсуждать, было нехорошо. Очевидно, Ларри следил за ней и искал подходящий момент, когда она будет не слишком занята.
– Я надеюсь, что все наладится, – сказала она.
– Хочешь сказать, все будет по-прежнему?
– Я не хочу, чтобы в моем доме жил ребенок чужой женщины.
– Понимаю.
– И твой отец это знает, и твоя бабушка.
– И что нам теперь делать?
– Если бы я знала, я бы тебе сказала. Честно.
– А когда ты узнаешь?
Эйлиш не отвечала.
– Я думаю, что ребенок родится, когда нас здесь не будет, – сказал Ларри.
Она кивнула.
– Это значит, мы никогда сюда не вернемся?
– Ты всегда сможешь сюда вернуться.
– Но не ты.
Ей хотелось сказать Ларри, что из него вышел бы неплохой полицейский или адвокат и стоит обсудить его будущее с дядей Фрэнком, но она видела, с какой серьезностью смотрел на нее сын. А значит, и отвечать придется серьезно.
– Лучше бы твоя бабушка в это не вмешивалась.
– А если тот человек просто оставит ребенка у нас на пороге, а нас не будет дома? Что ей тогда делать?
– Я в этом не виновата.
– Но тебе придется решать, что делать.
– Я еще не решила.
– Я надеялся, что уговорю тебя сказать…
– Что?
– Что-нибудь. То или другое.
– Но мне нечего тебе сказать. Это чистая правда. Самое главное, ты должен помнить, что я люблю тебя и Розеллу, и отец вас любит, и это не изменится никогда.
Она потянулась к сыну, чтобы его обнять, и на какое-то мгновение Ларри сжал руками ее плечи, но затем развернулся и с понурым видом вышел из комнаты.
За Нокнесиллогом задул легкий бриз. Что бы она ни делала в этот день у моря, Эйлиш не могла выбросить из головы привычные мысли и рассуждать о себе отдельно от своих близких. Дома Розелла и Ларри, да и Тони постоянно то крутились рядом, то сходили с орбиты. До сих пор она не сознавала, что чувствовала их, даже когда была одна. Они и сейчас были с ней рядом.
За несколько дней до отъезда Эйлиш твердо решила, что сама доберется до аэропорта. Она не желала, чтобы Тони ее отвозил. Не хотела слушать его извинения и оправдания, а больше всего его слова, что он якобы еще не решил, как поступить, когда ребенок родится. И он, и его мать давно все решили. Просто не считали нужным ей говорить.
Когда Эйлиш спросила мистера Дакессяна, нет ли у него на примете знакомого с машиной, тот предложил сам отвезти ее в аэропорт.
– А что, Тони не сможет? Думаю, ваш свекор с радостью посадит вас в свою машину – пусть и наполовину сломанную – и отвезет в любой аэропорт, который вы назовете. А если они не смогут, так я сам отвезу.
Эйлиш пожалела, что упомянула о наемном водителе. Она изучила доску объявлений в супермаркете, но никто не предлагал таких услуг. Порылась в телефонном справочнике и записала несколько номеров такси, но звонить не стала.
Неделю-другую свекровь держалась в стороне, но за два дня до отъезда подошла к ее кухонной двери.
– Я всего на секунду. Тебе сейчас не до меня. – Франческа положила на кухонный стол небольшой сверток. – Это подарочек для твоей матери. От одной матери – другой. Он совсем крохотный. Я знаю, у тебя тяжелый чемодан.
Эйлиш улыбнулась, представив, как Ларри рассказывает бабушке о тяжелом чемодане, который помогал снести вниз.
– Она будет в восторге, – сказала Эйлиш.
– Ну, не преувеличивай, – ответила свекровь.
Эйлиш не предложила Франческе присесть или перекусить.
– Розелла и Ларри только и говорят что о предстоящей поездке. Надеюсь, твоей матери будет кому помочь с уборкой. Непросто подготовить дом к приему гостей.
Интересно, подумала Эйлиш, если они проведут вместе весь вечер, будет ли каждое слово, сказанное Франческой, звучать одинаково властно и покровительственно?
Она пожалела, что не придумала четкого плана, как самой добраться до аэропорта. Было бы гораздо проще, если бы ее отвез Тони, захватив с собой Ларри, но тогда сын всю дорогу будет следить за родителями, прислушиваться к каждому замечанию, чтобы понять, как обстоят дела.
Вечером накануне Тони спросил, не нужна ли ей помощь в день отъезда.
– Нет, все готово.
– Нам следует выехать пораньше, чтобы ты не торопилась.
– Ты меня отвезешь?
– А кто еще тебя отвезет? Или ты не хочешь со мной ехать?
– Ты прав. Нам следует выехать пораньше.
Прогуливаясь по берегу, она заметила в косых солнечных лучах известняковый валун, который во время прилива был скрыт под водой. Вероятно, валун скатился со склона. Эйлиш прислонилась к нему и посмотрела на море. Неплохое место, чтобы искупаться.
С первых дней знакомства Эйлиш поняла, как легко Тони порой прочитывает ее мысли. Иногда ей было трудно хранить от него секреты. Но поскольку Тони предпочитал не спрашивать, то чаще притворялся, будто знает только то, что она сама ему рассказала.
Он должен был понимать, что Эйлиш отсчитает время от предполагаемой даты рождения и поймет, что ребенка зачали в ноябре или декабре. Для нее с Тони это время тоже стало особенным. Много лет, пока дети были маленькими, они всегда занимались любовью. А потом перестали. Был год, когда они почти не спали вместе. И неожиданно в последние месяцы прошлого года между ними что-то произошло. Эйлиш недоумевала, откуда в них столько страсти. Просыпаясь по утрам, она чувствовала, как Тони придвигается к ней, и они занимались сексом, пока не приходило время вставать. Так продолжалось до Рождества. Потом, когда она узнала о беременности другой женщины, ей пришло в голову, что роман Тони пришелся как раз на это же время.
По дороге в аэропорт они не разговаривали, Эйлиш только попросила Тони следить, чтобы Ларри возвращался домой не позже девяти и давал отцу подробный отчет, где был.
– Он не умеет лгать, – сказала она и только потом сообразила, что ее слова можно истолковать как обвинение Тони, который в этом отношении отличался от сына.
– Твоя мать, – сказал он, – должно быть, ждет не дождется, когда впервые увидит внуков.
Замечание такого рода могла бы отпустить его собственная мать, пытаясь разрядить обстановку, и Эйлиш не видела причин отвечать. На самом деле ей хотелось сказать – тихим, твердым, сдержанным голосом: если ребенок проведет в доме его матери хотя бы одну ночь, она, Эйлиш, никогда к нему не вернется, найдет другое жилье и заберет с собой Розеллу и Ларри. По сути, это означало развод.
Эйлиш понимала, что после этих слов между ними все изменится. Раньше она осторожничала. Теперь, пока они пробирались сквозь поток машин, репетировала речь про себя.
Она могла бы сказать ему: если ты примешь этого ребенка, я уйду от тебя и детей заберу. Или так: я не хочу, чтобы твоя мать взяла ребенка, можешь ли ты обещать мне, что этого не случится? Эйлиш прокручивала в голове множество вариантов, но ни один не казался ей правильным.
Наконец она поняла, в чем проблема. Тони знал, что она собирается ему сказать, и всячески мешал ей начать разговор, не сводя глаз с дороги. Он не делал ничего такого, что она могла бы оспорить или раскритиковать. Ничего не отражалось на его лице; Эйлиш не могла угадать, о чем он думает, по тому, как он дышал или вел машину. И все же она видела, как Тони создает вокруг себя ауру ранимости, даже непричастности, которая мешала ей сказать что-нибудь жесткое и непоправимое.