Джим решил спуститься на пляж и прогуляться вдоль берега. На обратном пути он снова тут остановится, и, если повезет, Эйлиш выйдет из дому или покажется в окне. Он сразу даст понять, что не собирается доставлять ей неудобства. Если без предупреждения возникнуть на ее пороге, объяснить это будет сложнее.
Увидев, что она идет ему навстречу по берегу моря, Джим понял, что, заметив его, Эйлиш в любом случае встревожится. Он нарушил ее уединение. Однако она уже успела его разглядеть, так что поздно было сворачивать. Ее волосы были мокрыми от воды, синее платье, полотенце под мышкой. Пока Джим пытался придумать, что ей сказать, накатила волна, и он едва увернулся. На миг ему показалось, что этого просто не может быть. Он уткнулся глазами в песок, а когда поднял голову, она стояла рядом, и выражение ее лица было не сердитым или испуганным, а скорее озадаченным, почти веселым.
– Как ты узнал, что я здесь? – спросила она.
– Мартин зашел в паб. Он мне сказал.
– И ты сразу поехал сюда?
– Я увидел тебя на улице, и мне стало тревожно, что у нас не будет шанса…
– Как поживаешь?
– Хорошо. Рад тебя видеть.
– Ты проводишь меня обратно?
Если бы кто-нибудь их сейчас встретил, подумал Джим, то принял бы за местную парочку, но, украдкой взглянув на нее, решил, что вряд ли. Эйлиш не походила на местную, ее платье не могло быть куплено в Ирландии. Естественная стрижка, которую подчеркивали мокрые волосы, выделяла ее, как и гладкость кожи. Однако главным было не это, а непринужденность и уверенность, которые она излучала.
Ее лицо заострилось; в уголках рта Джим разглядел несколько морщинок. Но глаза сияли, а когда она повернулась к нему и решительно заговорила, взгляд стал сосредоточенным.
– Говорят, у тебя в Дублине женщина.
– Кто тебе сказал?
– Все об этом знают.
– Кроме меня.
– Поэтому ты покраснел?
Джим не знал, что ответить. Он не знал, действительно ли ей рассказали, или она выдумала это, чтобы нарушить молчание.
– А как ты поживаешь?
– Я жена и мать.
– Ты надолго сюда?
– Еще четыре-пять недель. Мои дети приедут в начале августа.
О приезде мужа она не упомянула, и это обрадовало Джима. Ему не хотелось бы встретить Эйлиш на улице с ее американцем.
– Как поживает твоя мать?
– У нее все хорошо.
Джим хотел было спросить, что она делает здесь одна, но любой вопрос казался неуместным. На самом деле ему хотелось знать, вспоминала ли она о нем и не жалела ли, что много лет назад с ним не осталась.
– Тебе нравится внизу?
– Тут так спокойно, так уединенно.
У лестницы она нашла свои сандалии. Он помог ей подняться по осыпающемуся песку на первую ступеньку. Когда Джим подал ей руку, то решил, что, вероятно, спустился сюда именно за этим – еще раз к ней прикоснуться, увидеть ее улыбку, когда она к нему прислонилась. И медленно подняться за ней на обрыв.
– Волосы никак не высохнут, – сказала она. – В этом климате всегда так.
В переулке Джим понял, что она делает. Своей естественностью, этими незамысловатыми словами она лишала его возможности задавать вопросы. Когда лучи заходящего солнца упали ей на лицо, улыбка Эйлиш стала похожей на маску. Впрочем, голос звучал непринужденно.
– Нельзя сказать, что у тебя появился акцент, – заметил он.
– Я иногда пытаюсь говорить с американским акцентом, но мои дети утверждают, что выходит по-ирландски.
– Они уже бывали в Ирландии?
– Нет, никогда.
– А ты? С тех пор, как уехала?
– И я никогда, с тех самых пор.
Джим знал, что ни он, ни она ничего не забыли. Он мечтал провести с ней все эти годы, но время ушло. На миг ему захотелось, чтобы она узнала про него и Нэнси. Пусть не думает, будто без нее он не жил на свете. Джима осенило, что, поскольку они видятся в последний раз, он должен что-то сказать. Но, подумав, решил, что не стоит. Говорить было не о чем, по крайней мере он был не в состоянии сформулировать что-нибудь незначащее, что-нибудь легкое и незамысловатое.
– Ты выглядишь грустным, – заметила она.
– Мне грустно тебя видеть.
– Не стоит грустить. Все вышло так, как и должно было быть.
– А ты когда-нибудь…
– Что?
– Не знаю. Когда-нибудь думаешь обо мне?
Произнеся эти слова, Джим сразу понял, как бестактно они прозвучали. Как будто он просит жалости, каких-то утешительных слов. Эйлиш задумалась; Джим видел, что она решила не отвечать. Раньше она была мягче. Могла бы обойтись с ним повежливее. Сейчас, когда они стояли рядом с ее машиной, было ясно, что она хочет поскорее от него избавиться. Эйлиш протянула руку. Это все, что она могла ему предложить. Обниматься с ним она явно не собиралась. Он больше не скажет ничего, что может смутить их обоих.
– Надеюсь, я тебя не слишком удивил, – сказал Джим.
– Вовсе нет.
– Я решил, что нам надо увидеться, а в городе это будет труднее.
Эйлиш не ответила, и Джим пожал протянутую руку. Затем поднялся по переулку к своей машине; бензопила визжала, рассекая воздух все с той же яростью. Он постоял какое-то время, разглядывая горизонт, прежде чем достать ключи, открыть дверцу и сесть в машину.
Часть четвертая
1
– Да, с похмелья. Неужели трудно хотя бы один день вести себя по-человечески? Один-единственный! И не говори мне, что у тебя нет похмелья. Я же вижу, что есть!
Голос Лауры, которая кричала на Джерарда, доносился с нижней площадки лестницы. Нэнси осталась на кухне. Скоро она поднимется и хорошенько рассмотрит себя в зеркале, встроенном в дверцу платяного шкафа. И Мириам, и Лаура одобрили ее наряд.
Джерард обещал сестре, что будет готов через пять минут, и Лаура удалилась в гостиную к Мириам, которая уже час как была готова.
Нэнси порадовалась, что уговорила Лауру ехать на машине, хотя до собора можно было спокойно дойти пешком. Ей не хотелось, чтобы люди останавливали их по дороге. Добравшись до места, она постарается держаться в стороне. Все внимание должно быть приковано к Мириам в ее длинном платье, простой вуали и простых белых туфлях на высоком каблуке.
К алтарю сестру поведет Джерард.
У дверей в ожидании машины Нэнси вспоминала, как шла к алтарю под руку с собственным отцом. Она почти пожалела мать Джорджа, которая слишком громко сетовала, что ее сын мог выбрать кого получше. Соседи передали ее слова матери Нэнси, и Нэнси подумывала обсудить это с миссис Шеридан за несколько дней до свадьбы, а потом решила не обращать внимания. Она помнила, как Эйлиш Лейси приехала в собор вместе с матерью и Джимом Фарреллом и как все были уверены, что они следующие на очереди. Однако больше всего Нэнси запомнилось чувство нескрываемого торжества на лице матери Эйлиш. Сама свадьба осталась в памяти как мешанина лиц и голосов, люди пытались перекричать музыку, Джордж все время ловил ее взгляд и улыбался. Никто не знал, что они проведут первую брачную ночь в отеле «Стрэнд» в Росслере. В те времена, как и сейчас, такие вещи держались в секрете. Лишь недавно она рассказала об этом Мириам, и та забронировала тот же отель, сообщив об этом только матери. Даже Лаура не знала.
– Во всем виноват Джим Фаррелл, – сказала Лаура, когда они ехали по Мейн-стрит.
– В чем именно? – спросила Нэнси.
– Джерард просидел в его пабе до двух ночи. Расслаблялся после работы, видите ли.
– А Джим ему наливал?
– Джим отправился спать, оставив ключи тому парню, Энди.
Перед собором Нэнси остановил брат жениха, сообщивший ей, что его мать уже приехала.
Поскольку Уэддинги жили ближе к Нью-Россу, чем к Эннискорти, Нэнси познакомилась с миссис Уэддинг, когда та пришла посмотреть на подарки, разложенные в новой гостиной Нэнси. Мириам устроила этот визит, чтобы будущие родственницы узнали друг друга поближе, но интерес миссис Уэддинг к подаркам оказался настолько всеобъемлющим, что она едва пригубила чай. Она показывала на комплекты простыней и полотенец, коробки со столовыми приборами, бокалами и прикроватными лампами, спрашивая, кто именно их подарил. А услышав каждое новое имя, начинала расспрашивать, кто это, пока Нэнси не взмолилась про себя, чтобы она поскорее ушла.
– Что за Кирби? – спросила она, когда Нэнси сказала, что набор посуды «Пирекс» подарила Кирби.
– Медсестра, – ответила Нэнси.
– А это не Сара Кирби, которая уехала в Англию? – снова спросила миссис Уэддинг. – Из тех Кирби? Мне говорили, сейчас она живет дома. В Бри был парень, двоюродный брат моей невестки, который сходил по ней с ума.
– Нет, это другая Кирби, – ответила Нэнси.
Сейчас миссис Уэддинг стояла перед собором с двумя женщинами, которые явно приходились ей сестрами. На них были платья из какого-то блестящего материала, сшитые деревенской портнихой. Миссис Уэддинг была в бледно-голубом, ее сестры – в желтом и розовом.
Обернувшись, Нэнси заметила Эйлиш Лейси, которая стояла в группе женщин, умудряясь, однако, держаться в стороне. Трудно поверить, что на ней тоже было желтое платье, как и на сестре миссис Уэддинг, насколько ярче, чище и моднее оно смотрелось. Жакет Эйлиш был черным, как ее сумочка, туфли и шляпка-таблетка.
– Нэнси, как приятно здесь быть, – сказала она.
– Какая удача, что ты оказалась дома, – ответила Нэнси, воздержавшись, как и Эйлиш, от улыбки, смеха или ненужных слов.
Она почувствовала, что вела себя слишком сдержанно, но, возможно, такой тактики и следует придерживаться, когда люди начнут к ней подходить. Оглянувшись, Нэнси увидела, что Эйлиш присоединилась к группе женщин, внимательно слушает одну из них, кивает, но сама ничего не говорит. В молодости, когда Нэнси тесно общалась с Эйлиш и видела ее каждый день, она не замечала в подруге ничего особенного. Теперь Эйлиш выделялась. Это была совсем другая женщина. Что-то случилось с ней в Америке, заключила Нэнси. Знать бы, что именно.
Увидев Джима, Нэнси обратила внимание, что он подстригся и облачился в строгий серый костюм. Она понимала, что должна перестать беспокоиться о том, как пройдет этот день, как она выглядит и что подумает Джим. У нее было все, чего можно хотеть. Мэтт, жених Мириам, юноша трудолюбивый и порядочный. У них есть все шансы стать счастливой парой. А у Нэнси есть Джим, и скоро они счастливо заживут вместе. Еще год назад казалось невообразимым, что впереди у нее новая жизнь.