Глава V. Берлин (Октябрь 1915 года)
Направляясь на своем, уже довольно обшарпанном от частой езды по фронтовым дорогам «даймлере» по Унтер-ден-Линден к Дворцовой площади, шеф германской разведки подполковник Вальтер Николаи, заметив изредка снующих по проспекту людей с серыми изможденными лицами, вспомнил вдруг, что творилось здесь год назад, когда после объявления войны России празднично одетые и возбужденные берлинцы шествовали к Дворцовой площади, чтобы приветствовать своего кумира кайзера Вильгельма. Тогда у ворот российского императорского посольства толпа до хрипоты воспевала гимн «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес!». Слышалась площадная ругань в адрес России и ее союзников. Главный проспект Берлина был похож на реку, вышедшую из берегов, которая, шумно перелившись через Дворцовый мост на остров Шпрееинзель, затопила собой все пространство Дворцовой площади… В этот пасмурный осенний день площадь была пуста. Лишь по периметру ее сновали взад-вперед шуцманы и однообразно одетые в серые пальто и котелки вездесущие «топтуны», которые выстраивали по периметру площади посуровевших за последнее время берлинцев, недовольных повсеместно вводимой карточной системой на продовольствие.
Резиденция императора готовилась торжественно и хлебосольно принять героев победоносных сражений на Восточном фронте. Но шеф германской разведки знал об этом немного больше, чем все остальные. Он знал, что кайзер вызвал в Берлин Гинденбурга, Людендорфа и начальника Генерального штаба Фалькенгайна не только для того, чтобы поблагодарить за блестяще проведенную операцию по освобождению исконно прусских прибалтийских земель, а в большей мере затем, чтобы подвести итоги заканчивающегося года и наметить стратегию германской армии на 1916 год. Накануне этого секретного совещания Вильгельм признался Николаи, что очень бы хотел, чтобы «восточник» Гинденбург и «западник» Фалькенгайн, умерив свои амбиции, наконец-то помирились. В ответ на это Николаи привел слова Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток и вместе им не сойтись, пока не предстанет небо с землей, на Страшный Господень суд», на что кайзер, окинув его своим пронзительным взглядом, изрек исторические слова: «Только Богом избранная Германская империя, объединив Восток и Запад, наконец-то покончит с этим извечным противоречием! Но, даже если, по воле провидения, великогерманскую идею мирового господства нам не удастся воплотить в этой жизни, то, видит Бог, это непременно совершат наши ближайшие потомки». Вездесущий адъютант тут же занес эти пророческие слова в свой блокнот чтобы позже запечатлеть их на скрижалях истории.
Николаи, глядя не реденькие группки людей, расставленные полицейскими вокруг Дворцовой площади, вспомнил, как в день объявления о начале войны в патриотическом угаре восторженно орала толпа. Народу было столько, что яблоку негде было упасть. Сквозь несмолкаемый гул слышны были восторженные крики и здравицы сытых и радостных бюргеров, рабочих и фермеров. Площадь то и дело озарялась магниевыми вспышками вездесущих фоторепортеров. Все с надеждой смотрели на балкон, где по большим праздникам обычно являлся народу кайзер. Тогда Николаи с большим трудом протиснулся к самому балкону, на котором вскоре во всем своем величии и блеске появился император Вильгельм II в полевой форме и, словно Наполеон, заложив руку за обшлаг мундира, орлиным проницательным взором окинул бурлящую площадь.
«Для Германии настал грозный час испытаний! – громогласно объявил он. – Окружившие фатерлянд со всех сторон враги заставляют нас защищаться. Да не притупится меч возмездия в наших руках… Я призываю вас пойти в церковь, преклонить колени перед Богом, справедливым и всемогущим и помолиться за победу нашей доблестной армии»…
«Неужели я был неправ, когда отговаривал кайзера от похода на Россию, – мелькнула у Николаи неожиданная мысль, но он ее тут же отбросил ее, воодушевленный угаром летних побед, хотя в глубине души прекрасно понимал: все это лишь последние потуги Германии, до предела истощенной войной. В отличие от центральных империй Россия, даже потерпев, казалось бы, самое сокрушительное за время войны поражение, нашла силы, чтобы не только остановить германские войска на своей исторической границе, но и благодаря своим неограниченным людским и материальным ресурсам, а также помощи союзников, имеет все возможности уже в ближайшее время возродить свою былую мощь. Донесение от агента, живущего в Петрограде, о том, что в районе Красного Села полным ходом идет формирование двух русских армий, Николаи получил второго дня и не знал, как на предстоящем победоносном совещании сообщить об этом кайзеру. Чтобы не быть „черным гонцом“, принесшим хозяину дурную весть, Николаи накануне совещания представил в Генеральный штаб справку об обстановке на Восточном фронте, где указал и о ожидаемом пополнении русских войск. А чтобы подсластить горькую пилюлю, которую Фалькенгайн, чтобы раздосадовать своего главного оппонента Гинденбурга, непременно подсунет кайзеру, он приготовил приятный сюрприз, который обязательно обрадует императора. Кроме очередного доклада, который Вальтер знал наизусть, в черной папке у него были отпечатанные фотографии британского сухопутного многопушечного „линкора“ – танка. Начальник разведцентра в Голландии лейтенант Шрагмюллер сумела поставить свое разведывательное дело так, что ее агенты не только сфотографировали прибывшие в обстановке небывалой секретности на Западный фронт стальные чудовища, но и раздобыли техническую документацию на них. Но это еще не все. От своего Лондонского агента Николаи узнал обнадеживающую весть о том, что военный министр Китченер посмеялся над детищем Черчилля – танком, назвав его „продуктом недопустимого вмешательства моряков в сухопутные дела“, и заявил, что даже восемнадцатифунтовые снаряды мигом справятся с этим чудовищем. В результате этого производство танков было приостановлено, и на Западный фронт вместо ожидаемой армады поступило всего лишь несколько опытных образцов».
Этот факт особенно согревал душу подполковника, который, усиливая и расширяя сеть агентурной разведки на Западном театре военных действий, так и не смог принять личного участия в победоносной войне на Востоке. Но это не умаляло его бравурного настроения, ведь, несмотря ни на что, это его агенты довольно результативно поработали там, своевременно информируя штаб Гинденбурга о передвижениях русских войск и состояниях военных коммуникаций, что тоже во многом способствовало победоносному шествию германской армии в Польше и Прибалтике.
В кабинете императора, окна которого выходили в парк, все стены были завешаны картами с западного и восточного театров военных действий, правда, в отличие от прежних, которые Николаи видел раньше, все они были испещрены жирным стрелами, пронзающими территории стран Антанты насквозь.
Когда Николаи по приглашению генерал-адъютанта вошел в кабинет кайзера, тот, не обращая на него никакого внимания, озабоченно изучал карту северо-восточной части Европы, также испещренную жирными, острыми, как лезвие ножа, стрелами, направленными в глубь России. Через несколько минут подойдя к окну, он резко распахнул его створки и подставил свое разгоряченное лицо прохладному ветерку, поднимающемуся со Шпрее.
Подполковник, ожидая, когда кайзер обратит на него внимание, молча стоял перед огромным столом, заваленным картами более крупного масштаба, которые тоже рассекали острые и безжалостные стрелы, и внимательно наблюдал за маневрами кайзера, теряясь в догадках, в хорошем или плохом он настроении.
– Вы видели, что происходит сегодня на улицах Берлина? – услышал он неожиданный вопрос.
– Не знаю, как на окраинах, а на Унтер-ден-Линден сегодня обычная утренняя суета. Народ спешит по своим делам, особо не засиживаясь в остериях, – ответил недоуменно Николаи.
– Почему на улицах, как это было раньше, не звучит музыка, не развеваются флаги? Ведь мы победили русских или нет?! – грозно воскликнул император, пронзая своим гипнотическим взглядом Николаи. Тот, зная правила игры, склонил голову, словно защищаясь от пронзительного взгляда кайзера, и как можно почтительней ответил:
– О да, Ваше Величество, мы победили! Но, несмотря на то, что утренние газеты вышли с праздничными заголовками, полуголодную чернь трудно заставить веселиться, особенно когда пусто не только в карманах, но и в желудках. Да и сухой закон этому не очень-то способствует…
– Но ведь еще и года не прошло с тех пор, как народ в патриотическом угаре готов был на руках носить своих генералов-победителей, – угрюмо заметил император.
– Sis transit Gloria mundi[6], – с сожалением промолвил Николаи. – Народ готов носить на руках любого, кто даст ему хлеба и зрелищ. А пока что ему приходится все туже и туже затягивать пояса.
– Надо было выгнать на Унтер-ден-Линден хотя бы чиновников, уж они-то просто обязаны проявлять патриотизм за мои марки, – пробурчал недовольно кайзер, – ну, хотя бы к тому времени, когда к моей резиденции подъедет кортеж победителей.
– Чиновники и переодетые в гражданское платье резервисты в нужное время непременно появятся на проспекте и на Дворцовой площади, – подобострастно доложил Николаи, – я уже отдал необходимые распоряжение главному полицмейстеру.
– Вот за что я вас, Вальтер, люблю, так это за то, что вы в своей работе всегда мыслите на шаг вперед остальных моих советников, – удовлетворенно промолвил император и дружески похлопал его по плечу. – Присаживайтесь, Вальтер. Как говорят русские, в конечностях – неправда, правильно я говорю?
– Не совсем, Ваше Величество. Русские говорят: «В ногах правды нет».
– Ну, вам виднее, – не стал настаивать кайзер, – а мне предельно ясно то, что, будучи в России, вы зря времени не теряли, так же, как и сегодня ваша Петроградская агентура. Из докладов моих генералов я знаю, что неплохо поработала не только ваша дешифровальная служба, но и подготовленные в Кенигсберге разведчики и диверсанты. Вы заслужили самую высокую награду.