жно, что среди наших агентов завелся „крот“ или хуже того, какая-то из организаций уже провалена и перевербована. Конечно, нельзя игнорировать и возможность того, что агенты случайно подцепили эту информацию на стокгольмском тайном рынке международного шпионажа, который Вальтер Николаи частенько использует для распространения слухов и продажи ценной дезинформации. Ведь мне уже не раз приходилось сталкиваться с этим. И, несмотря на это, клюнул на приманку немцев, введя в заблуждение начальника штаба и излишне впечатлительного генерала Рузского. Хоть одна польза от этого внезапного наваждения, – удовлетворенно подумал Баташов, – главнокомандующего стоящего назначили».
Наконец-то разрешив для себя немецкий ребус с многими неизвестными, Баташов удовлетворенно воспроизвел на губах первые аккорды марша «Прощание славянки» и только после этого занялся штабной рутиной. Работа над аналитической запиской заняла много времени, и, чтобы не добираться заполночь домой, он остался ночевать в кабинете, расположившись по привычке на роскошном кожаном диване, раздобытом где-то расторопным штаб-ротмистром Свиньиным.
«Хозяйственный и рачительный муж будет у моей дочери», – подумал генерал, засыпая…
Ослепительно-холодное солнце, только-только позолотив главный купол Софии, медленно, словно нехотя, вставало из-за дремучих новгородских лесов, пробуждая от долгой зимней ночи все и вся. Один из его вездесущих лучиков с любопытством заглянул сквозь щелочку меж плотными шторами в святая святых штаба Северного фронта – кабинет генерал-квартирмейстера Баташова. Не заметив ничего любопытного в простенькой обстановке комнаты, в которой кроме стола и кожаного дивана в самом темном углу стоял массивный сейф германской фирмы «Peltz» Dusseldorf, наполненный самыми важными военными и государственными секретами, лучик легонько позолотил худощавое лицо мирно сопящего на диване человека. Но и этого нежного прикосновения было достаточно для того, чтобы ресницы спящего вздрогнули, а рука автоматически исчезла под подушкой, где находился небольшой браунинг с перламутровой рукояткой.
– А-а это ты шалишь… – прикрылся рукой от назойливого взгляда светила генерал Баташов. – Я только-только прижал к груди свою любимую женушку, а ты прервало мой сон на самом интересном месте. – С этими словами он резво вскочил с дивана, сделал с десяток приседаний и только после этого направился в умывальную комнату.
Часы показывали без четверти девять, когда Баташов, верный своему принципу просматривать документы перед аудиенцией у начальства, уютно устроившись за столом, раскрыл аналитический отчет о работе, проделанной разведывательным и контрразведывательным отделами за короткое время его руководства.
Не успел он пролистать и двух страниц, как раздался стук в дверь, и на пороге с красными от мороза и улыбающимися лицами появились Свиньин и Воеводин.
– Доброе утро, Евгений Евграфович! – чуть ли не в один голос приветствовали Баташова офицеры.
– Здравия желаю, господа, – ответил на приветствие генерал. – Я вижу, вы времени зря не теряли и отдохнули на славу, а это значит, что и потрудитесь отменно. Это сегодня не лишне, ибо задачи перед нами стоят немаловажные и довольно срочные. А пока присаживайтесь рядком да потолкуем ладком.
– Наиглавнейшая наша сегодняшняя задача, – начал генерал после непродолжительной паузы, – окончательно разобраться с подозрительными депешами, поступившими в последнее время от наших зарубежных агентов о формировании в районе Ковно ландверского корпуса. Кстати, последнюю из них я получил уже после того, как вы ушли. Вот, ознакомьтесь…
– Евгений Евграфович, второго дня, перед отъездом в Псков, я был ознакомлен с подобной телеграммой из Стокгольма, направленной и в адрес Западного фронта, – заявил неожиданно Воеводин.
– Значит, это уже четвертая информация! – воскликнул Баташов. – Не кажется ли вам это подозрительным?
– С учетом трех полученных вами ранее, все эти депеши наводят на мысль, что кто-то стремится распространить заведомо ложную информацию, – задумчиво промолвил Воеводин, – а это возможно лишь в двух случаях. Или наши агенты попались на приманку немцев и через доверенных посредников купили эту информацию или были раскрыты и перевербованы. Кстати, я еще вчера хотел сообщить вам пренеприятное известие, поступившее неделю назад в КРО Западного фронта из Варшавы. Семь оставленных там ранее агентов раскрыты и расстреляны на центральной площади…
– Это же настоящая катастрофа! – воскликнул Баташов. – Агентов непременно кто-то предал. Я не поверю в то, что тщательно законспирированную организацию германская контрразведка уничтожила одним ударом.
– Вы правы, предварительное следствие показывает, что нити ведут в Скандинавию, – согласился Воеводин. – После ликвидации варшавских агентов немцы расстреляли еще двух неизвестных, которых за неделю до этого привезли из Стокгольма.
– Ну что же, мне кажется, все проясняется… – задумчиво промолвил Баташов. – Недавно разбирая бумаги разведывательного отдела фронта, я наткнулся на письмо нашего военного атташе в Швеции, который предупреждал, что группа агентов Северного фронта в Стокгольме, посещая увеселительные места и вращаясь в обществе подозрительных лиц, ведет себя настолько неосторожно, что обращает на себя внимание не только местных жителей, но и полиции. Такое поведение может привести к расшифровке их перед германской контрразведкой, которая, воспользовавшись стесненным материальным положением этих агентов и отсутствием над ними твердого руководства, может переманить их на службу в свою организацию. На этом письме стояла резолюция Рузского: «Проверить, при необходимости прекратить финансирование и исключить из всех списков». По моей настойчивой просьбе, начальник штаба намеревался отправить в Стокгольм агента-контролера, но из-за довольно сложной обстановки на фронте до сих пор не отправил.
– Но в связи с новыми обстоятельствами теперь просто необходимо отправить доверенного человека, чтобы дознаться, откуда «ноги растут», – подал голос доселе молча слушавший старших товарищей штаб-ротмистр Свиньин. – И этим контролером непременно должен быть я!
Генерал и подполковник молча переглянулись.
– Ты отдаешь себе отчет в том, что эта поездка, если попадешься немцам, которых в Швеции больше, чем в любой другой нейтральной стране, может слишком плохо для тебя закончиться? – спросил Баташов, окинув штаб-ротмистра пытливым взглядом. – Ведь это тебе не поездка на Французскую Ривьеру.
– Я тоже думаю, что Алексею не след ехать в Стокгольм, в это общеевропейское осиное гнездо, которое переваривало и более подготовленных разведчиков, – решительно заявил Воеводин. – Я уже дважды побывал в Скандинавии и имею достаточный опыт наблюдения за агентами и ухода от слежки немцев и местной полиции.
– Но я знаю Стокгольм и Копенгаген не хуже вас, Иван Константинович! – обиженно воскликнул Свиньин. – Я неоднократно бывал там у своих тетушек, вышедших замуж за шведских подданных. Даже в Берне живут мои дальние родственники, от которых еще до войны я постоянно получал рождественские открытки. Под видом отставного офицера я всегда могу остановиться у них. И это не вызовет ни у кого подозрения.
Баташов и Воеводин снова переглянулись.
– Ну что же, – промолвил задумчиво генерал, – в твоих словах есть резон. Насколько я знаю ты прекрасно говоришь не только на шведском языке, но и на немецком…
– Знакомые немцы говорили, что у меня берлинский диалект, – не сдержавшись, радостно выпалил Свиньин.
– А перебивать старших – верх невежества, – сурово одернул офицера Баташов. – В тебе еще слишком много этакого юношеского запала и ребяческого романтизма, что в конце концов может привести не только к провалу всей нашей операции, но и твоей погибели. Что я потом скажу твоим родителя и Лизоньке? Ведь она ждет не дождется тебя живого. Да и нам с Варварой Петровной тоже не все равно…
– Но, Евгений Евграфович, – не сдержался штаб-ротмистр, – что вы меня все время пугаете? Как вы не можете понять, что офицерская честь не позволяет мне больше отсиживаться в штабе за вашей широкой спиной. Как я буду смотреть в глаза своим товарищам по училищу, многие из которых уже давно ротами и батальонами командуют, водят в атаку солдат и погибают…
От этих, сказанных с душевным надрывом слов в комнате воцарилась никем не прерываемая звонкая тишина.
– Я прекрасно понимаю тебя, Алеша, – глухо промолвил генерал, вставая, – и всегда знал, что в самом трудном и опасном деле могу на тебя положиться. – С этими словами он подошел к Свиньину и трижды по-отечески поцеловал, благословляя на нелегкий ратный подвиг. – Только об одном прошу тебя: где бы ты ни был, не забывай, что тебя любят и ждут слишком много людей, которые будут молиться за тебя и надеяться на лучшее…
Расчувствовавшись, генерал подошел к окну и долго смотрел вдаль, стараясь унять расходившееся сердце, и только в полной мере успокоившись, он, приняв соответствующий своему положению строгий отеческий вид, вернулся к столу.
– На подготовку даю тебе неделю, – сказал он, – подробную проработку маршрута и все профессиональные тонкости предстоящей поездки тебе доложит Иван Константинович.
– Слушаюсь, Евгений Евграфович! – вскочил подполковник Воеводин. – Но все же лучше было, если бы поехал я…
– Все решено окончательно и бесповоротно, – тоном, не терпящим возражения, произнес Баташов, – и на этом закроем вопрос, о котором должны знать только я, ты и Алеша. Штаб-ротмистр Свиньин через три дня получает расчет и якобы убывает в отпуск по случаю женитьбы. Как вы знаете, это единственная возможность срочно отправить в отпуск офицера из воюющей армии. А ты, Иван Константинович, уже в скором времени понадобишься мне здесь. – С этими словами генерал вытащил из стола черную кожаную папку и, достав оттуда испещренный красивым ровным почерком лист, подал его Воеводину.
Это был рапорт начальника КРО штаба Северного фронта Граббе на имя 2-го генерал-квартирмейстера Баташова, в котором жандармский полковник во всех красках расписывал свою деятельность по обнаружению и обезвреживанию бомбистов-социалистов. Ознакомившись с рапортом, подполковник удивленно взглянул на генерала.