Выражение лица Афины побуждало ее продолжить, и Лора никогда не отступала после промашки в бою.
– Ты знаешь, почему женщины-охотницы не вправе претендовать на силу бога? Как старейшины кланов всегда оправдывали это? – спросила Лора, выпуская пар тихого гнева, копившегося в ней годами. – Они ссылаются на исходный текст, но всегда указывают и на тебя. Мол, ты всегда воодушевляла на подвиги только героев-мужчин. Только им ты помогала обрести добытый в битве клеос – единственный клеос, который имеет значение для старейшин. Для них ты всегда была продолжением воли Зевса.
– Я была рождена из разума моего отца. Я и есть продолжение его воли.
Челюсти богини сжались, превращая ее лицо в маску ярости.
– Мое присутствие здесь и сейчас необходимо для того, чтобы понять, что происходит с теми, кто нарушает естественный порядок вещей. Кто предает моего отца.
– Неужели ты не злилась? – Голос Лоры сорвался. – Разве тебе не обидно, что даже ты не была полностью свободна в выборе того, кем или чем хочешь стать?
Богиня хранила молчание, но теперь в выражении ее лица появилось нечто, свидетельствующее о том, что она слушает, что говорила Лора.
– Ты позволяешь мужчинам использовать твои имя и образ, чтобы укреплять их правила – ты олицетворяла собой то, что дозволено только им одним, – продолжила Лора. – Но как насчет всех остальных? Тех, кого называют женщинами, и тех, с чьей личностью не так легко разобраться?
– Я не задумывалась о том, что мой дар искусного ремесла принадлежит исключительно мужчинам, – сказала Афина. – И о том, что я не признавала тех женщин, которые проявляли совершенство в уходе за домом и в заботах о своей семье.
Лора судорожно вздохнула.
– Знаешь, хуже всего то, что ты воспринимаешь себя через легенды, созданные для тебя мужчинами. Только сейчас ты утверждала, что родилась из разума своего отца, но ведь у тебя была и мать, не так ли? Метида. Богиня мудрости. Это был ее дар, а не Зевса, и он сожрал вас обеих, чтобы спасти себя, и завладел ее разумом. Отрицать свою мать – значит отрицать, кто ты есть. Отрицать, на что способны мужчины.
– Я точно знаю, на что они способны, дитя Персея, – холодно сказала Афина.
Лора вздрогнула, услышав имя своего предка.
– Ты высказываешь собственное мнение с незаслуженной уверенностью, – заявила Афина. – Только ты сейчас сражаешься не со мной. Твой гнев направлен не на меня, ты злишься на себя. Почему?
Лора пробежалась рукой по волосам, вцепляясь в пряди.
– Ты так сильно злишься. Я почувствовала это, как только увидела тебя впервые, и твоя злость лишь усиливается по мере того, как ты пытаешься ее подавить, – сказала Афина. – Ты спрашиваешь меня, почему я не сочла нужным использовать свою силу так, как ты могла бы это сделать, а сама между тем сдерживаешь собственный потенциал. Я бы никогда не подумала, что ты такая трусиха.
Я не особенная и не избранная. Лора прижала кулаки к глазам. Напоминание об этом было таким же мучительным, как и все, что произошло.
– Я не сдерживаю себя, я просто… просто не могу совершить еще одну ошибку.
Афина насмешливо фыркнула.
– Лже-Аполлон проник в твой разум и заставил тебя усомниться в самой себе. Ты знаешь, что нужно делать. А он даже не знает, как сам овладел своей силой.
При этих словах Лора встрепенулась и подняла глаза.
– Неужели ты думала, что я не раскрою правду? – спросила Афина. – Когда он так настойчиво расспрашивал тех, с кем встречался, о смерти моего брата? Иначе с чего бы ему презирать свою силу и возмущаться своей властью? И зачем бы ему понадобилось разыскивать мою сестру, зная, что она желает ему только смерти?
– Он… – неуверенно начала Лора. Она не хотела говорить об этом. Это выглядело, словно она предает Кастора. – Он не хочет, чтобы я заходила слишком далеко.
– А ты сама не способна установить этот предел? – возразила Афина. – Ты полагаешься на его суждение, а не на свое собственное?
– Он пытается защитить меня, – сказала Лора. Это то, что Кастор делал всегда, так же, как она старалась, по-своему, защитить его.
– От кого? От чего? – не сдавалась Афина. – От тебя самой? От той, кем ты можешь стать, если примешь себя такой, какая ты есть, а не такой, какой он хочет тебя видеть?
Лора доверила Кастору свою жизнь – она знала, что он никогда намеренно не причинит ей боль. Но то, как он смотрел на нее, когда догнал в Центральном парке, потрясение и отвращение на его лице…
Может, он действительно не понимал. Семь лет, которые были потеряны, никогда не казались такими долгими.
– Я ненавижу Агон, – начала было Лора.
– Нет, – перебила ее Афина. – Думаю, что нет. Ты ненавидишь то, чего он тебе стоит, но этот мир наскучил тебе. Ты принадлежишь другому миру. Это твое право по рождению. Ты всегда была предназначена для славы, но ее у тебя отняли, и ты никогда не будешь чувствовать себя удовлетворенной – цельной, – пока не получишь то, чего заслуживаешь.
Мысленно Лора услышала, как ее юное «я» снова произносит эти слова: «Мое имя станет легендой».
– Дело не в том, чтобы получить заслуженное, – с трудом выдавила из себя Лора. – Я не хочу становиться таким же монстром, как они.
– Ты не монстр. Ты воительница, – сказала Афина. – Если бы ты не была предназначена для какой-то более великой роли, ты бы погибла вместе со своей семьей.
– Не говори так, – прошептала Лора. Пожалуйста, не говори так.
Тоска терзала ее. Мысль о том, что все произошло не только по ее вине, что все было не напрасно, не давала покоя – ее душа жаждала, чтобы это оказалось правдой.
– Есть вещи гораздо хуже, чем стать монстром, – сказала Афина.
– Так ты оправдывала себя, когда решила наказать Арахну за ее гордыню? – спросила Лора. – Или когда разозлилась на Медузу?
Богиня, казалось, была сбита с толку.
– В чем ты обвиняешь меня с Медузой?
– Посейдон надругался над ней в твоем храме, и, вместо того чтобы остановить его, вместо того чтобы наказать его, ты… – Лора поперхнулась словом. – Ты постановила, что быть жертвой – это худшее преступление. Ты превратила ее в монстра, а потом послала кого-то убить ее.
– Это то, во что ты веришь? – удивилась Афина.
– Твой отец, твои братья… они пользовались женщинами против их воли. И как же ты могла отвернуться от Медузы, когда тебя саму преследовал Гефест, пытаясь взять силой? – продолжала Лора. – Они брали все, что хотели. С чего бы мужчинам-охотникам относиться как-то по-другому к женщинам и девочкам своего клана? Нас заставляют верить, что наша жизнь принадлежит нам самим, даже когда на нас надет ошейник. Даже Гил… Даже Гермес был таким. В любой момент они могут дернуть за поводок.
– Так вот почему ты отказалась от своего пути воина? Ты не хотела, чтобы тебя контролировали? Я бы подумала, что причиной такого решения стала смерть твоей семьи, но ты продолжила свое обучение, не так ли? И все же что-то заставило тебя отказаться от охоты… от этого мира.
Много лет Лора упорно отказывалась вспоминать, что произошло той ночью. Она надеялась, что, если похоронит это достаточно глубоко в своем сердце, ей не придется испытать и половины боли и страха.
Но сейчас она поймала себя на том, что слова вырываются из нее с такой силой, что казалось, этот поток уже не остановить.
– Когда отец Иро вознесся, чтобы стать новой Афродитой, у него не было сына, – начала Лора. – И временным архонтом Одиссеидов стал его брат. И первые два года, что я жила с ними, он не появлялся в поместье. Тогда я как раз сосредоточилась на своих тренировках с Иро. И говорила себе, что, даже если у меня отобрали все, остается Агон. Я все еще могла бы заслужить честь для своей семьи.
Афина наблюдала за ней, выжидая.
– А потом там появился этот новый архонт. И остался. Казалось, он был везде одновременно, его глаза были постоянно прикованы к нам. Он наблюдал за нами из окна, когда мы тренировались и спарринговали, следил за столом, когда мы ели, смотрел, когда мы плавали в озере… – Руки Лоры сжались при воспоминании. – Он находил любой предлог, чтобы прикоснуться ко мне – поправить мою осанку, когда этого не требовалось, погладить меня по руке или ноге, когда проходил мимо. Мой инструктор сказал мне никогда никому не говорить об этом, иначе архонт узнает о моей неблагодарности за его милость и внимание. Меня вышвырнули бы на улицу, не дали бы даже ножа для защиты. Без денег, без будущего.
Руки Лоры сжались в кулаки.
– Как-то вечером, после ужина, архонт велел мне пойти в его кабинет и подождать его там, – продолжила она. – Остальные за столом, должно быть, знали, что произойдет, но никто ничего не сделал. Слуги отворачивались. Иро была так взволнована. Она думала, что он собирается предложить мне место леайны.
Ей нужно было сделать глубокий вдох, чтобы подобрать правильные слова. Желчь подступила к горлу.
– В его кабинете было темно, только огонь горел в камине. Он запер дверь. Он сказал мне, что я не буду продолжать свое обучение. Что я буду служить только ему. Его потребностям.
Афина зашипела.
– Я знала, что у него было на это право. У меня же ничего не было. Не было семьи. В тот самый момент я поняла, что мое будущее полностью в его руках… это просто…
Лора сделала еще один вдох.
– Он положил свои руки на меня… Он прижался своим ртом к моим губам и пригвоздил меня к столу. Он был крупнее. Тяжелее. И я подумала, я не особенная и не избранная. На протяжении многих лет я защищалась от правды этим щитом – уверенностью, что я предназначена для чего-то большего. Но в тот момент, когда он нависал надо мной, именно тогда я поняла, чтó это был за мир. В нем всегда будет мужчина, решающий мою судьбу, будь то мой отец, архонт или муж.
Глаза богини загорелись, искры вспыхнули буйными спиралями. Это заставило Лору снова вспомнить огонь в камине кабинета, каким ярким он казался, когда ее охватил ужас.