— Отдохнуть не помешает, — потянулся Орвальд. — Покажете, где можно помыться с дороги?
— Слуга! — хлесткий приказ заморозил на месте проходящего мужичка. — Покажи гостям купальни.
— Сию секунду ваша милость, — засуетился бедолага, с поклоном тараторит: — Прошу за мной господа, сюда, пожалуйста, не извольте беспокоиться, все в лучшем виде…
— Как насчет показать мне замок? — с интересом оглядываюсь вокруг. — Выглядит мощно.
— Как пожелаешь, — легко согласился барон, резко развернулся на пятках, бросил: — Идем.
Шадовид повел меня к лестницам, а оттуда наверх, в башню, чтобы все оглядеть с высоты. Но я итак примерно увидел что здесь и как. Замок — маленький город, в чем-то похожий на мой Альсас, но куда более грубый, мощный, созданный, чтобы защищать.
Об этом кричит все вокруг, высокие, толстые внешние стены, циклопические башни с острыми зубцами, узкие переходы с одного участка на другой. Барон привел меня наверх, взмахом руки отогнал парочку воинов, что возились со стрелометом.
Отсюда внутренний двор как на ладони. Донжон замка — как еще одна твердыня, крепость в крепости. Это лишь еще раз подтвердило, что замок это маленький город. Внутри внешних стен уместились десятки зданий, мелких и высоких, жмущихся к стенам. Все здесь отдано в угоду практичной защите. Если бы замок обстреливали, ни один снаряд не попадет внутри во что-то важное. Даже гореть здесь нечему, все из серого, грубоватого камня.
Сотни людей здесь живут, занимаются своими делами. Воины на стенах бдят, вон на следующей башне возятся лучники, а внизу, во дворе, бегает невесть откуда взявшаяся ребятня. Слышны звуки рубки, как на лесопилке, но это лишь тренировка воинов на далеком полигоне. Я вижу, как мелкие фигурки долбят палками по манекенам. Только обостренное зрение позволит отсюда увидеть краску на тех манекенах, уязвимые точки, куда новобранцев учат бить.
Замок буквально кипит жизнью, чувствуется, что это дом для сотен людей, для тысяч. И его хозяин гордо оглядывает все это вместе со мной. Почуять в Шадовиде каплю гордости, это ли не чудо? В первые дни нашего знакомства я думал, что этот человек не способен на эмоции, что барон навечно заковал свое сердце в холод.
Но потом я увидел, как яростно он может ненавидеть, так яро и крепко, как может лишь лесной пожар. И только спустя годы он показал, что есть в нем и иные чувства. Но прячет их так умело, что даже магу сложно подцепить хоть толику эмоций, распознать того труднее.
— Вон там конюшни, — тыкает пальцем в здания барон. — Кузни, потом мастерская стрелометов, вон дубильня, там кожевники сидят. Пыточная под северной башней, а там казармы, если что, своих воинов там найдешь, на третьем этаже. А вон еще одна кузня, только для кэхас, там дома слуг…
Под шипящий говор барона я внимательно осматриваю здания, строя в голове карту всего замка. И мысленно содрогаюсь от шипящих звуков. Я спросил лишь раз, почему барон не желает восстановить губы, ведь сейчас для нас это возможно воплотить.
Ответ барона удивил, показал, что в нем остались еще чувства привязанности, но извращенные жестоким прошлым. Барон сказал, что это увечье служит памятью, о том дне, когда он в последний раз видел свою семью, запытанную до смерти Колдуном. Пусть останется такое воспоминание, полное боли, но яркое, какое не может дать не один памятный предмет.
По мне, так это все равно, что жить с дырой в сердце и кровоточащей раной на душе. Но таков уж барон.
— Скажи, Азидал, — прервал рассказ Шадовид резким вопросом. — Что будешь делать с кэхас?
— Ты про Указ короля, не так ли? — глупый вопрос, но он дает время собраться с мыслями.
Шадовид кивнул, не сводя пугающего взгляда черных глаз.
— Ответь мне, Шадовид, а что ты сам думаешь теперь о кэхас? Теперь, когда узнал их куда лучше и когда получил от этого народа подарок, что не смеют получить короли.
Получить такой замок бесплатно, это бесценный подарок. Насколько я знаю, после такого барону пришлось сломать свое представление о низушниках, смирить неприязнь и общаться на равных. А ведь он был первым, кто высказался против нашего союза.
— За эти годы я узнал их лучше, — медленно, словно нехотя отвечает Шадовид. — Раньше я бы легко принял это глупый закон, равняющий кэхас с тварями. Но теперь…
Барон подошел к краю башенной площадки, огладил ладонью острые края зубцов.
— Теперь я рад, что оказался неправ. Мне пришлось много общаться с кэхас, и это разрушило мои представления о них. Низушники — удивительный народ.
— Это так, — согласился я.
— Сначала я думал, что они отличаются от нас лишь ростом… Но узнав ближе, понял, это было по-детски наивно. У них своя культура, свои понятия о чести. Многое схоже, словно это люди в чем-то копировали традиции кэхас.
Я не стал говорить, что Шадовид попал догадкой в самую точку. Так и есть, на заре времен люди многое переняли в кэхас.
— Но между нами есть одно огромное различие в одном вопросе, — жестко перевел тему барон. — Кэхас не знают, что такое нейтралитет. Они иначе относятся к Добру и Злу.
— Да, это так, — признал я под вопросительным взглядом. — Даже в их языке нет слова "нейтралитет". Ты знаешь, почему?
— Нет, — спокойно признает барон. — Я лишь понял, что кэхас помнят Добро в равной степени, что и Зло. В этом наше удивительное различие. Помнить Добро так же, как и Зло… Люди так не умеют.
Шадовид буквально выдавил последние слова, полные горечи.
— Горькие слова, — признал я. — Но мудрые. Видишь ли, я кое-что знаю об этом. На днях ко мне зашел Старейшина Турдум. Они уже знают об Указе короля. Знаешь, что он мне сказал?
Внимание барона, с каким он впился в мое лицо, можно нарезать и подавать на стол.
— Чтобы ты понял его слова, немного объясню. Их Бог, Кардас, даровал кэхас понятия Добра и Зла. В каждом из кэхас словно есть невидимые весы с двумя чашами. Чаша Добра и Чаша Зла. Свое отношение к миру и каждому явлению, событию или личности, они строят через призму этих весов. Ты был прав, говоря, что кэхас не знают нейтральности. В их глазах мир ровно делится на две половины. Если они считают тебя другом, то пойдут в огонь за тебя, бросят все, чтобы помочь. И будут помнить столько, сколько удержит память поколений. А если ты враг, то будут считать настоящим Злом, и не пожалеют жизней, чтобы уничтожить. Никаких полутонов, лишь камешки на весах Добра и Зла.
— Вот как, — Шадовид не особо удивился, или же просто не позволил себе испытывать подобное. — Что-то такое я и представлял.
— Чтобы ты понял окончательно… — говорить или нет, хотя, будь что будет. — Если бы кэхас не умели помнить прежнее добро, давно бы заполыхала война меж людьми и низушниками. Их сдерживает только это и остатки Договора меж Первыми и Кэхас. Старейшина Турдум, что навестил меня, высказался кратко. Единственный камешек, что держит весы на стороне Добра — это я.
— Значит, Указ короля — последняя капля, — хмуро подытожил барон.
— Да. Если я не смогу уговорить его при личной встрече… Если Указ не будет отменен и начнет действовать на моих землях…
Продолжать не приходится. Кэхас не поднимут бунт против меня, нет, такого не будет. Просто они будут считать всех вне Альсаса врагом. И не успокоятся, пока Королевство Гондария не исчезнет с лика земли. Они пойдут войной на Гондарию, рано или поздно, может, даже втайне от меня. И сейчас, даже барон понимает, кэхас будут сражаться до последнего воина, до последней капли крови. Они умеют дружить, это так. Но пока лишь Хэнье знают, как низушники умеют ненавидеть. Не дай Даргал и людям познать этот опыт.
Время ближе к ночи, завтра мы пересечем реку и отправимся дальше, через Серебор прямиком в королевские земли, а там уже и до столицы недалеко. Дня три или четыре пути. Как раз успею денек погулять по столице, собрать парочку слухов, просто поглядеть, как там люди живут, вблизи от властителя всего королевства.
А пока же я расслабленно развалился в кресле, после прекрасной бани шевелиться лень. Попиваю вино в компании с бароном. То, что я поначалу принял за необычный донжон, оказалось замком в замке. Настоящая усадьба, сделанная под крепость. Внутри все пышет богатством, подтверждающим слухи о золотых запасах беловолосого семейства. Изумительные ковры в коридорах и залах, статуи дев и монстров, что выполнены так искусно, что кажутся живыми. Высокие вазы из Хрозалии, пустые доспехи в стиле Дафгаарда, изумительное оружие на стенах, витражи окон, что собраны из тысяч разноцветных кусочков, настоящие картины из стекла.
Поначалу красивым это все не показалось. Словно в боевую крепость набили пошлой роскоши. Но уже через час я стал находить в этом своеобразную красоту. Словно богатые, в каменьях и золоте ножны, что прячут простой, но надежный клинок.
Такими же выглядят и воины барона, только немного наоборот. Серая краска и туники на доспехах кажутся аляповатыми, неумело покрашенными. Но если обратить внимания на саму броню, то узнаешь в мимолетном блеске лучшую людскую сталь.
Поведение серых воинов тоже обманывает неискушенный взгляд. Поведение разбойников, развязная манера речи, всюду ругань и пошлые шутки, веселье, как в бандитском лагере. Но если отдалиться, то бросится в глаза жесткая дисциплина, буквально вбитая в тела суровым начальством. Никто не отлынивает, не смеет спать на постах, а за один лишь запах вина могут выпороть плетьми.
Узнал я и название замка. Барон назвал его Гландуир, на языке кэхас, отдавая им таким образом честь за постройку твердыни. Если передать смысл, то в переводе — Дом Белых Голов или Беловолосых.
Из уст кэхас звучит куда более певуче и красивее, чем из уст людей. Люди называют замок двумя словами — Глан Дуир, я же предпочитаю манеру кэхас.
— Еще вина? — спросил Шадовид, уже подливая в золотой кубок.
— Да, спасибо.
Наедине барон позволил себе снять маску. Зрелище не для слабых духом. От былой красоты остался лишь след, но когда то барон точно покорял девичьи сердца одним взглядом. Теперь же… Голые зубы в остатках подживших, черных губ, что когда-то прижгли каленым железом. Не знаю, как он ест без губ, но по манере пить примерно представляю. Просто запрокидывает голову и открывает рот, разом заливая вина из небольшого кубка, как раз на один глоток.