Она попыталась представить, что вынесет с подобных занятий юный отпрыск аристократического рода.
– Короче говоря, на своих уроках вы даете основы художественного мастерства, – обобщил лорд Ратборн.
– Так оно и есть.
– Это именно то, чего так не хватает Перегрину, – заключил виконт и наконец-то отвернулся от окна. Солнечные лучи сверкнули на волнистых волосах и осветили чеканное лицо. – Мальчику необходима база. Он брал уроки рисования, но, судя по всему, методика прежних учителей оказалась недостаточно эффективной. Возможно, ваша подойдет больше.
– Но молодому графу потребуются индивидуальные занятия, – заметила Батшеба, безжалостно подавляя пробивающийся в душе росток надежды. Ведь он всего лишь сказал «возможно». Сугубо дипломатическое выражение. Скорее всего комната кажется ему убогой, методика обучения чересчур простой и непрофессиональной, а ученицы недостойными. – Я не смогу учить вашего племянника в одном классе с девочками. Его присутствие не пойдет им на пользу. Кто-то из учениц начнет смущаться, кто-то, напротив, излишне возбудится. И все будут вести себя глупо.
– Присутствие Перегрина всегда оказывается разрушительным, – сказал лорд Ратборн. – Причем совершенно безразлично, кто именно находится рядом с ним – мальчики, девочки или взрослые. Учителя, члены семьи, матросы, военные, члены парламента – кто угодно. Мой племянник – истинный Фома неверующий. Требует доказательства абсолютно во всем. Любознателен, крайне логичен и последователен и невозможно упрям. Вопрос «почему?» звучит каждую минуту, а может быть, и чаще. Так что если вы не повысите цену за урок по крайней мере втрое, то совершите непростительную ошибку.
Это наверняка шутка! Утроить гонорар? За уроки с одним-единственным мальчиком? Даже если лорд Лайл очень постарается, он все равно не сможет оказаться сложнее Оливии – до какой бы степени ни разбаловали его родители. Оливия слишком многое унаследовала от ужасных Делюси.
– Раз так, я, пожалуй, назначу цену вчетверо выше обычной, – предположила Батшеба.
– Парень не зря назвал вас разумной леди, – заключил лорд, отходя от окна. – Значит ли это, что вы согласны заниматься с ним, даже несмотря на мое предупреждение?
Батшеба и глазом не моргнула. В свое время отец научил ее хранить непроницаемое выражение при игре в карты.
– Так вы приняли решение? – в свою очередь, спросила она.
Он обвел глазами комнату.
– Бомонду это не понравится, – просто сказал он. – Симпатии общества на стороне семьи вашего покойного мужа.
– О, – едва слышно выдохнула миссис Уингейт. Внезапно навалилась усталость. Она чувствовала себя Сизифом, который изо всех сил пытался затащить на высокую гору огромный камень. Этим камнем было прошлое; оно навалилось на росток надежды и сломало, раздавило его. Сейчас Батшеба чувствовала себя так же, как в среду перед крыльцом художественного магазина, когда имя семьи закрыло перед ней очередную дверь.
– Все эти допотопные правила и предрассудки так утомительны, – продолжил Бенедикт. – Если родители Перегрина узнают, что его учите именно вы, то немедленно впадут в истерику. Эмоциональная несдержанность и экстравагантность у них в крови. Увы, этого не исправишь. Может быть, именно поэтому они не в состоянии воспитывать собственного ребенка. Удалились в шотландское поместье, а Перегрина поручили моим заботам. Но если родственники жены положились на меня, то должны беспрекословно принимать все мои решения. – Лорд Ратборн посмотрел Батшебе в глаза и едва заметно улыбнулся. – Все, что требуется, – это принять окончательное решение. Знаете, вы сейчас выглядите точно так же, как ваша дочь, когда она рассердилась на моего племянника. Наверное, вам тоже очень хочется стукнуть меня альбомом для рисования?
– А это поможет?
На сей раз виконт улыбнулся по-настоящему. Лицо осветилось, и Батшеба подумала, что лучше бы этот человек оставался серьезным. Перейдя из состояния намека в реальность, улыбка моментально заставила сердце биться сильнее, но зато замедлила работу ума.
– Я решил, что мальчику необходимы ваши уроки, – просто заключил он. – Решил, что его успехи куда важнее глупых предрассудков и надуманных скандалов.
Бенедикт считал, что пришел в себя.
Он почувствовал ее появление в магазине еще до того, как она действительно вошла. Слышал легкие шаги, ощущал ее присутствие. Обернуться сразу было невозможно – сначала требовалось взять себя в руки.
Наконец он собрался с силами и взглянул. Чары развеялись.
Она вовсе не выглядела самым прекрасным существом на свете, как ему казалось до этого момента. Уже не казалась слишком молодой для мамы ровесницы Перегрина. Лицо, которое Бенедикт считал несравненным и незабываемым, сейчас вдруг оказалось утомленным, озабоченным и бледным, а глаза не ослепляли блеском.
Следовательно, можно было не сомневаться, что он поступает именно так, как подсказывает совесть, не обращая внимания на мнение великосветских сплетников и не думая о сцене, которую непременно устроит Атертон, как только узнает возмутительную новость. Главным аргументом должны выступать интересы молодого лорда Лайла.
Едва Бенедикт мысленно произнес эти слова, как перестал сомневаться в правильности принятого решения.
Но вот чего он не ожидал, так это отражения верности поступка во всем существе художницы. Сначала зажглись глаза, потом смягчилось лицо, а в следующее мгновение плотно сжатые губы приоткрылись и изогнулись в очаровательной, соблазнительной улыбке. Выражение усталости и озабоченности улетучилось и унесло с собой намек на возраст. Глаза засияли ослепительно синим светом, таким ярким, что хотелось зажмуриться. Да и все ее существо словно заискрилось.
Капризное воображение могло бы подсказать, что, сам того не зная, виконт произнес какое-то таинственное заклинание, которое и послужило причиной удивительного перевоплощения. Но он никогда не позволял собственному воображению капризничать.
– Вы действительно безупречны, – задумчиво произнесла Батшеба.
Безупречен. Так говорили о нем все. Как же низки стандарты совершенства!
– Да, и это ужасно нудно, – согласился Бенедикт. – Следовало бы ответить: «Никто не безупречен», но, согласитесь, это еще тоскливее. Единственное, что утешает, так это надежда: как только люди узнают об опрометчивом поступке, сразу перестанут называть меня безупречным. Замечательно! Наконец-то и у меня появится изъян.
– Понятия не имела, что недостаток так трудно приобрести, – заметила Батшеба. – К счастью, вы обратились как раз по адресу. Наверное, вам доводилось слышать, что моя ветвь рода Делюси очень богата недостатками и даже пороками.
– Если понадобится еще что-нибудь в этом роде, не замедлю явиться снова, – парировал виконт.
– Рекомендую для начала как следует освоиться с первым приобретением, – посоветовала Батшеба. – Пока что это тайный изъян. Некоторые люди считают его самым ценным.
– Один недостаток – один секрет, – заметил Бенедикт. – Уже начинаю чувствовать себя неисправимо беспутным.
– Польщена тем, что способна помочь. Но вернемся к делу. Сможет ли лорд Лайл приезжать на уроки сюда? Знаю, что путь неблизкий, но это может оказаться немалым достоинством. Здесь меньше вероятности встретить знакомых.
– Это достоинство уже пришло мне в голову, – согласился лорд Ратборн. – Вполне можно присылать его в сопровождении слуги. – «Неболтливого», – добавил он про себя. Вслух же уточнил: – И думаю, лучше пешком.
– Но ведь отсюда до Кавендиш-сквер не меньше двух миль.
– Вы знаете, где я живу?
– Кто же не знает?
«Действительно, кто?» – спросил себя Бенедикт. Жизнь проходила на виду у всего города. Уединение оставалось непозволительной роскошью.
– Две мили – сущий пустяк. Перегрину полезно двигаться, особенно сейчас. Не так давно он осознал, что знание латыни и греческого крайне необходимо будущему археологу и антиквару. В результате целыми днями сидит над книгами классиков. А если парень действительно стремится в Египет, то физическая выносливость понадобится ему не меньше, чем широкая эрудиция и специальные знания. А кроме того, не помешает привыкнуть к обществу людей, которые не «вращаются в тех же кругах», как принято выражаться.
Сказав это, виконт позволил себе улыбнуться. Если новая учительница считает его чужаком в Холборне, то просто многого не знает и о нем самом, и о Лондоне. Усилием воли Ратборн перевел взгляд с удивительного светящегося лица на окно, в раме которого виднелось лишь здание на другой стороне улицы. Все ради Перегрина. Необходимо думать только о племяннике.
Миссис Уингейт казалась целиком сосредоточенной на деле. Перечислила дни и часы, когда классная комната была свободна для индивидуальных занятий, составила перечень необходимых учебных принадлежностей, выяснила имя и адрес поверенного лорда Ратборна, которому предстояло регулярно посылать счет.
Наконец все вопросы были улажены, а поводы для присутствия исчерпаны, Еще десять минут ушло на то, чтобы забрать у Попхема приобретенную акварель. В конце концов виконт откланялся и направился в соответствующее заведение к западу от Холборна, где предстояло заключить произведение искусства в паспарту и подобрать достойную раму. Он решил, что повесит пейзаж в собственной спальне.
Глава 4
Прошло десять дней и четыре урока. За все-это время Бенедикт ни разу не переступил порог магазина мистера Попхема.
Очевидной кандидатурой на роль сопровождающего для молодого графа оказался лакей Томас, которого Бенедикт привез в Лондон из Дербишира. Лишь ему можно было поручить столь ответственную миссию. Все остальные слуги доверия не внушали.
Скромно одетый в повседневную одежду вместо расшитой золотом ливреи, Томас дожидался окончания урока в ближайшей кофейне. В назначенное время верный страж встречал подопечного у дверей магазина гравюр и эстампов.
Задача оказалась Томасу по силам, поскольку Бенедикт четко изложил племяннику простое правило: