Бенедикт рассуждал о нынешнем поведении Дариуса и о его туманном будущем, когда в камине неожиданно громко щелкнуло и рассыпалось веером искр полено. Звук и яркая вспышка вернули к действительности, и Ратборн спросил себя, не слишком ли он разговорился.
– Ты очень хорошо слушаешь, – начал было он, но замолчал и взглянул на Батшебу. Она поставила локоть на ручку кресла и положила голову на руку. Глаза оказались закрытыми, а дыхание стало спокойным и равномерным.
Ратборн грустно улыбнулся. Он, разумеется, собирался уложить ее в постель, но несколько иначе.
Встал и подошел к спящей красавице. Бережно поднял. Донес до кровати и так же бережно опустил. Снял туфли и заботливо накрыл одеялом. Она даже не шевельнулась.
Бедняжка смертельно устала, подумал он. Устала смотреть, ждать и волноваться; переживать за все и за всех, включая и его самого. За него особенно.
Он наклонился и нежно прикоснулся губами к ее лбу.
– Не беспокойся за меня, милая, – тихо прошептал он. – Непременно справлюсь. Все будет хорошо.
Ее разбудила тишина: дождь наконец перестал выбивать свою однообразную дробь. А может быть, разбудил свет. Но не свет дня, а призрачное серебряное сияние. Небо прояснилось, и она оказалась в лунном озере.
Батшеба вытянула руку. Впрочем, можно было и не проверять: и без того ясно, что его рядом нет. Нет тепла. Она вздрогнула, хотя и не от холода. Такое отчаянное одиночество не наваливалось с тех самых безысходных месяцев – первых после смерти Джека.
– Черт возьми, Джек, – прошептала она, – ты бы лучше не насмехался. Неужели моя глупость способна развеселить? Второй раз совершаю одну и ту же ошибку…
В соседней комнате раздался какой-то звук. Батшеба села в постели.
Послышались осторожные шаги.
– Кто там? – спросила она.
– Толпа пьяных солдат, – пророкотал знакомый голос. – Воры и бандиты. Вампиры и гоблины.
В проеме двери показалась высокая темная фигура.
– А может быть, всего-навсего я – топаю, как слон, а воображаю, что ступаю легко и неслышно.
– Ты ходил во сне? – поинтересовалась Батшеба.
– Думаю, что не во сне, а… наяву.
– Просил меня не нервничать и не волноваться. А сам нервничаешь?
– Если хочешь сказать, что я шагал из угла в угол, то этого не было. Не имею привычки мерить шагами комнату. Так делают звери в клетке, а джентльмены, как правило, спокойно стоят или сидят.
– И все же тебе не спится, – заметила она.
– Пытался придумать, что делать с Перегрином – вернее, с его родителями.
Ратборн сложил руки на труди и прислонился к дверному косяку. Поза так напоминала ту, в Египетском зале, когда она впервые его увидела, что вновь сорвалось дыхание.
– Совсем забыла, – отозвалась она. – Вариант с дочерью бродячего торговца уже не пройдет.
– Вот как раз решаю, не устроить ли Атертонам бурную сцену, – поделился сомнениями Бенедикт. – Можно перевернуть пару-тройку столов. Полезно также начать бегать по комнате, потрясать кулаками и рвать на себе волосы – прежде чем они успеют изобразить очередную истерику.
– Ты очень любишь мальчика, – сказала Батшеба.
– Конечно, люблю. Иначе с какой стати возился бы с ним?
Ратборну нужны дети, подумала она. Из него получится прекрасный отец.
Она не могла подарить детей. Стареющая любовница. И это вместо молодой жены, способной наполнить дом детскими голосами.
– Если хочешь, завтра, пока будем ждать наших бродяг, я сочиню для тебя сценарий душераздирающей сцены.
– Вообще-то завтра уже настало, – заметил Ратборн. – Когда я в последний раз смотрел на карманные часы, был час ночи, а после этого прошло немало времени.
– Значит, тебе давно пора в постель.
– Понятно. Тебя разбудило одиночество? Отчаянная тоска по моему присутствию?
– Я бы не стала называть это отчаянной тоской, – отозвалась Батшеба. – Скорее, смутное ощущение отсутствия.
– Огонь догорел, и постель холодна.
– Тогда понятно, в чем дело. Действительно не жарко. Ну что ж, ты большой и теплый. Вполне способен помочь.
Бенедикт рассмеялся.
Ах, как же ей будет не хватать этого низкого бархатного смеха.
– Ратборн, – поторопила она, – у нас совсем мало времени, а ты тратишь его даром.
Он вошел в комнату и направился к кровати, на ходу срывая одежду. Через несколько мгновений в лунном свете сверкало обнаженное мускулистое тело.
А уже в следующий момент он откинул одеяло и с той же яростной ловкостью принялся раздевать ее.
Она думала, что все случится стремительно и отчаянно, в одном последнем порыве безумия.
Но как только она тоже оказалась обнаженной, он лег рядом на бок и повернул ее лицом к себе. Коснулся головы, а потом нежно провел руками по лицу и шее. Спустился ниже – к груди, талии, животу. Сильные нежные пальцы погладили колени и не спеша тронулись в обратный путь, все выше и выше, словно гипнотизируя волшебным прикосновением и в то же время пытаясь запомнить.
Глаза Батшебы наполнились слезами, а ладонь коснулась густых спутанных волос, прошлась по контурам лица, ощутив мужественную определенность черт, скользнула к сильной шее и плечам. Рука своевольно продолжала путь по хорошо знакомому телу: мускулистый живот, узкие бедра. Она слегка улыбнулась, вспомнив недавнюю пьяную ночь, и по ответной улыбке поняла, что он тоже не забыл то сладкое безумие. Продолжила путешествие вдоль длинных ног – насколько доставала рука, а потом с сердечной болью отправилась в обратный путь.
«Люблю тебя, люблю тебя, люблю…»
Он привлек ее к себе и поцеловал. Поцелуй получился прохладным и в то же время сладким. Следующий оказался жарче и слаще. Температура заметно повышалась. Она переплела ноги с его ногами и прижалась еще крепче. Будущее исчезло. Не существовало даже завтрашнего дня. Она позволила рукам снова и снова исследовать его тело, как будто старалась запомнить. Разве это возможно? Вкус и аромат, прикосновение и звук так мимолетны. Один-единственный момент. Все, что дано человеку в жизни: лишь мгновение.
Она забрала все, что могла; впитала его существо, в бесконечных поцелуях и нежных ласках ощутила каждую черточку, каждый изгиб. Ласкала до тех пор, пока он не издал какой-то удивительный воинственный клич и не перевернул ее на спину.
Он вошел в нее одним мощным толчком, и мир мгновенно покачнулся. Она выгнулась, обвила ногами сильную талию, а руками сжала надежные плечи, пытаясь прижаться как можно крепче и удержаться как можно дольше. Он приподнял ее голову и начал страстно целовать. Она же раскачивалась вместе с ним до тех пор, пока горячая волна не смела те немногие мысли, которые еще сохранились, а печаль и завтрашний день – да, главное, завтрашний день – бесследно исчезли.
Осталась лишь радость единения. Двое позволили счастью захлестнуть себя, достичь вершины бытия и превзойти эту вершину. Невозможное блаженство увлекло в забвение сна – в неразрывных объятиях, в серебряном сиянии лунного света.
До самого утра в дверь Нью-Лоджа так никто и не постучал. А утром пришел Питер Делюси в сопровождении слуги. Тот держал в руках корзину с провизией.
Утро было раннее, но Бенедикт и Батшеба уже поспешно привели себя в порядок. Так торопились, что даже не успели перекинуться парой слов.
Хорошо, что Делюси не явился, пока они лежали в одной постели. Томас, который, как всегда, проснулся на заре, издалека заметил хозяйского сына и разбудил господина.
Бенедикт прекрасно сознавал, что не имело смысла каким-то образом защищать репутацию Батшебы.
В конце концов, лорд Нортвик не зря уступил им собственное любовное гнездышко. Ни у него, ни у кого-либо другого, кто видел миссис Уингейт и лорда Ратборна, не возникло сомнений в характере их отношений.
И все же Нортвик поступил великодушно и благородно.
Если граф Мандевилл узнает о том, что происходит у него под носом, сыну придется поплатиться и за великодушие, и за благородство.
Таков общий недостаток красивых поступков – со временем непременно наступает расплата.
Правило гласило: «Джентльмен поступает так, как следует, и принимает последствия собственных действий».
К черту дурацкие правила.
– Прошу прощения, милорд, – произнес Питер Делюси. Бенедикт смерил Питера непроницаемым взглядом, пытаясь понять, какую именно часть разговора пропустил.
– Честно говоря, не вижу, с какой стати вы должны извиняться, – заметил он. – Очевидно, что-то ускользнуло от моего внимания.
– Лорд Ратборн просто задумался, – пояснила Батшеба. – Этот леденящий душу взгляд вовсе не был направлен на вас, мистер Делюси. Вы просто попали в его поле. Съешьте что-нибудь, Ратборн. На пустой желудок трудно сосредоточиться. Томас, его светлости необходимо подлить кофе.
Все подчинились распоряжениям леди.
Она восседала во главе маленького стола в качестве хозяйки. Джентльмены сидели лицом друг к другу.
– Пока вы думали о своем, мистер Делюси как раз объяснял, каким образом его люди вчера потеряли детей, – заметила Батшеба.
Бенедикт вспомнил, что Питер говорил о торговце. Да, Питер Делюси рассказывал о человеке по имени Гаффи Типтон, которого агенты лорда Нортвика разыскали прошлой ночью в одной из нескольких бристольских гостиниц. Она носила звучное название «Колокольчик».
– Этот Типтон сказал, что сразу понял: дети из хорошей семьи, – продолжал Питер. – Догадался также, что они убежали. Но от кого убежали, он не знает. И вообще считает, что те люди, которые выдавали себя за сыщиков лорда Нортвика, просто-напросто злодеи.
– Короче говоря, Типтон не пожелал помочь, – сделал вывод Бенедикт.
– Прежде чем торговец что-нибудь скажет, придется послать за людьми, которые смогут поручиться за нашего агента.
– Должна сказать, что моя дорогая дочка способна за версту распознать констебля, сборщика долгов или сыщика, – заметила Батшеба. – Ей достаточно одного-единственного взгляда, чтобы понять, кто передней. Да и, честно говоря, никаких особых сложностей в этом нет.