лядеть вспышки от выстрелов. Он стал ждать их, невзирая на сильнейшую боль.
– Восхитительное самообладание, – отметил отец Арт. – Просто чудо, что при падении он не потерял обе части фиала. Он ценил их дороже собственной жизни.
– Иного я от него и не ждал, – суровым тоном произнес сэр Джеймс. – Продолжайте, милорд.
– Должно быть, в этот момент люди из Серки поняли то же самое. Они не знали, в каком состоянии Стэндиш и где именно он прячется. Но они прекрасно понимали, что он может подкарауливать их где угодно. Поэтому они постарались убраться оттуда. Сначала, конечно, медленно, потому что им приходилось передвигаться на ощупь, однако, добравшись до Олд-Шор-роуд, они прибавили шагу.
– К этому времени Стэндиш понял, что вот-вот потеряет сознание. Но ему нужно было где-нибудь спрятать фиал, так что он закопал его в песок – там, где я его и нашел.
– Милорд, – протянул мастер Шон, – но я до сих пор не понял, кто и почему убил Стэндиша.
– Ах, это… причина была ясна с самого начала. Не правда ли, отец Арт?
Его преподобие уставился на лорда Дарси.
– Прошу прощения, милорд, но если это кому и ясно, то точно не мне.
– А вам, сэр Джеймс? – повернулся лорд Дарси.
– И мне.
– Но ведь это же так просто. Хорошо, придется вернуться немного назад. Итак: дамсель Ольге, чтобы замести следы, следовало избавиться от «Бёрка». Но если Бёрк исчезнет без следа и тут же явится кто-то другой, люди непременно заподозрят, что оба они на самом деле одно лицо. Нужно что-то придумать. В «Зеленую чайку» должен пожаловать некто, с Бёрком абсолютно не связанный, причем до того, как там объявится пресловутый Бёрк.
И что мы видим? На сцене появляется кучер по имени Дангларс; этот слуга записывает в регистрационную книгу гостиницы себя и свою мистрис Жизель де Вилль. (Кстати говоря, Дангларс и Сав почти наверняка – одно и то же лицо.) Но кто видел мистрис Жизель? А никто. Она остается всего лишь именем в регистрационном журнале до следующего утра!
Первоначальный план состоял в том, чтобы мистрис Жизель вышла к ужину, после чего вместо нее появился бы Бёрк и так далее. Идея заключалась в том, чтобы все запомнили, что эти два человека – ничем не связанные друг с другом лица. Появление и вторжение Стэндиша изменило обстоятельства, которые тем не менее оказались вполне понятными.
«Мистрис Жизель» просто была обязана убить его. Посмотрим на свидетельства. Стэндиш умер – поправьте меня, если я ошибаюсь, мастер Шон, – примерно в то время, когда нашли его труп, с точностью плюс-минус пятнадцать минут.
Мастер Шон кивнул.
– Естественным образом, – продолжил его светлость, – мы всегда опираемся на время со знаком минус. Разве можно убить человека после того, как найден его труп?
Однако вблизи нет никого, кто мог бы его убить! Фермер и оба его сына в это время находились достаточно близко к дороге и могли заметить на ней любого злоумышленника, если только он не шел вдоль воды. Однако на сыром песке не осталось других следов, кроме оставленных «мистрис Жизель»!
Представьте себе: номер ноль-пять-пять, еще не оправившаяся после драки и страдающая от боли в шее, узнает от своих подручных, что они потеряли след Стэндиша. Однако ей хватило ума осмотреть место действия собственными глазами. Она немедленно облачилась в персону «мистрис Жизель», и ее лейтенант повез начальницу на берег моря. Она спускается к воде, чтобы осмотреть местность, и находит Стэндиша.
Тот тем временем, очевидно, пришел в сознание. Он открыл глаза и увидел Ольгу Половски. Он все еще держит в руке пистолет, пытается прицелиться. Опасаясь за свою жизнь, она бросается на него. Завязывается борьба. Кто-то из них нажимает курок. Finis.
– А разве фермеры не услышали бы выстрел? – спросил мастер Шон.
– На таком расстоянии, при порывистом ветре, грохоте волн да за обрывом пистолетный выстрел услышать сложно. А в нашем случае тем более, поскольку ствол пистолета едва ли не утыкался в голову Стэндиша. Нет, его невозможно было услышать.
– Но почему ее следы не приближаются к трупу ближе чем на пять ярдов? – поинтересовался сэр Джеймс. – На сухом песке не осталось ни одного отпечатка.
– Отчасти потому, что она замела свои следы, отчасти ей помог сильный ветер. Она была крайне потрясена и обеспокоена, но все же нашла время, чтобы обыскать труп в поисках фиала. И, разумеется, позаботилась о том, чтобы не оставить после себя никаких следов. Она вернулась к экипажу, чтобы посоветоваться с Дангларсом-Савом о том, что делать дальше. Когда вблизи показались фермеры, ей не оставалось ничего, кроме как прибегнуть к блефу. И сблефовала она, должен признать, превосходно.
– Да уж. – Мрачное лицо сэра Джеймса ле Лейна дышало холодом. – И где же она теперь?
– Сейчас? Куда-то едет верхом.
– Я даже догадываюсь, кто поделился с ней седлом. – Голос его дышал тем же холодом, что и лицо. – Итак, вы позволили ей уйти. Почему вы ее не арестовали?
– На каком основании? Не валяйте дурака, сэр Джеймс. Какое обвинение вы могли бы ей предъявить? Могли бы вы присягнуть в Высшем суде его величества в том, что под личиной «мистрис Жизель» скрывалась Ольга Половски? Если бы я попытался ее арестовать, даже имея на это все доказательства, то валялся бы бездыханным трупом где-нибудь в окрестных полях. Однако поскольку я не располагал таковыми доказательствами и до сих пор ими не располагаю, то нечего было даже пытаться произвести арест.
Расследование завершилось вовсе не так, как мне бы хотелось. Но вы получили назад свой фиал, чего вы, собственно, и добивались. Боюсь, гибель Ноэля Стэндиша придется списать на действия врага в ходе тайной войны. Тем более что эта смерть, как выразился вчера мастер Шон, стала результатом случайности, а не прямого и откровенного намерения.
– Но…
Лорд Дарси откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
– Оставьте, сэр Джеймс. В конечном итоге она от вас не уйдет.
После чего слегка всхрапнул.
– Черт побери! – возмутился сэр Джеймс. – Я всю ночь провел на ногах и вопреки всем стараниям ничего не нашел. А он провел ночь в постели первой красавицы всей Европы и получил ответы на все наши вопросы.
– Все зависит от подхода, – заметил мастер Шон, извлекая из своего сплошь покрытого символами саквояжа толстую и тяжелую книгу.
– Конечно, – с горечью промолвил сэр Джеймс. – Кто-то работает стоя, кто-то – лежа.
Отец Артур Лайон невозмутимо взирал в окно, явно не слыша того, что не намеревался услышать.
– А что вы разыскиваете в своем гримуаре? – спросил он чуть погодя у мастера Шона.
– Раздел: наговоры, любовные; снятие, – невозмутимо ответил тот.
Шестнадцать ключей
– Военно-морские договоренности с Румелией – вещь, бесспорно, хорошая, – проговорил лорд Сефтон с покровительственной улыбкой на круглом веселом лице. – Однако, ваше высочество, не кажется ли вам забавным, что правящий в Константинополе грек восседает на золотом троне, облаченный в имперский пурпур цезарей, и провозглашает себя ходатаем Сената и народа римского перед лицом Бога?
– Действительно забавно, милорд, – промолвил принц Ричард, герцог Нормандии, наливая в бокал бренди. – Но еще забавнее мне кажется офранцуженный варвар-викинг, занимающий древний британский престол и делающий то же самое. Но с вашей точки зрения все это политика, не правда ли?
Румяное лицо лорда Сефтона, казалось, вот-вот лопнет от ярости. Он словно собирался осадить принца: «Ей-богу, сэр! Да как вы смеете? За кого вы себя принимаете?» Но потом, словно осознав, кем именно считает себя Ричард Нормандский, побледнел и попытался утопить смущение в полном до краев бокале опорто.
Сидящий напротив лорд верховный адмирал расхохотался. Затем, все еще посмеиваясь, сказал:
– Единственная разница заключается в том, что жители города Рима придерживаются стороны Джона Английского, а не Кирилла Византийского, причем уже около семи веков. Кажется, король Генрих III стал первым императором Священной Римской империи и германской нации, так, ваше высочество?
Ричард прекрасно понимал, что адмирал предоставляет лорду Сефтону возможность прийти в себя.
– Вы правы, – согласился Ричард. – Его избрали в тысяча двести восьмидесятом году, однако королем Генрихом он стал только спустя три года, после смерти Джона II. Посмотрим… следующие четыре короля были избраны императорами, а после завершения Первой Балтийской войны в тысяча четыреста двадцатом году, при правлении Гарольда I, имперская корона была признана наследственным владением англо-французских королей династии Плантагенетов. Поэтому первым королем, унаследовавшим имперский престол и титул, стал Ричард Великий.
– Итак, – проговорил очевидно пришедший в себя лорд Сефтон. – На мой взгляд, не так уж важно, как Кирилл себя величает. Так ведь? Пока он исполняет свою роль в Средиземноморье. И в этой связи, как мне кажется, нам следует добиться какого-то взаимопонимания с османами.
– О да, нам, безусловно, придется прийти к какому-то пониманию с султаном.
Уже не в первый раз за этот вечер Ричард задался вопросом, что именно заставило его брата короля назначить Сефтона министром иностранных дел. Человек этот явно не очень умен, не скор на подъем, кроме того, провинциален: считает себя выше всего того, что, по его мнению, можно назвать иностранным. Впрочем, какими бы резонами ни руководствовался король, их следует считать благими, и если в его поступке кроется больше, чем кажется на поверхности, молодой герцог не имел желания докапываться до подробностей. Если Джон захочет просветить его, ему все скажут. Если нет… что ж, это дело его наигрознейшего и самодержавнейшего величества короля.
С другой стороны, Питер де Валера ап Смит, лорд верховный адмирал Имперского военного флота, командующий соединенными флотами, кавалер Ордена Золотого леопарда, начальник генерального штаба военного флота, был вполне приятной личностью. Человек средних лет, в темных курчавых волосах которого уже проглядывала седина. Высокий морщинистый лоб, глубоко посаженные глаза под тяжелыми веками и кустистыми бровями, широкий и странным образом изогнутый нос – словно бы залеченный после перелома без помощи целителя. Густые, щеткой, усы над широким и прямым ртом, расходятся в обе стороны как у кота. Окладистая, но коротко подстриженная борода, жесткая и курчавая, как и его усы. Его чуть надтреснутый баритон, несмотря на все старания говорить тише, всегда отдавал доносящимся с юта командным рыком.