— Лакеи получили приказ охранять вас. Весьма сожалею, но темницы здесь нет. — Ей показалось, что Маркус сожалеет об отсутствии в поместье темницы вполне искренне.
— Не сомневаюсь, что сожа… Ах! — Нелл увидела Длинную галерею. Слева тянулись окна, выходящие в темный ночной сад, а справа — портреты, висящие на уровне глаз. Симметрию нарушали газовые рожки и резной каменный камин. Забыв о споре, она смотрела на портреты как зачарованная, во все глаза.
— Давайте объявим временное перемирие и посмотрим картины, — предложил Маркус. Он не попытался взять ее под руку, но медленно зашагал вперед, давая пояснения на ходу. — Вот первый граф — зануда, но умел подольститься к королеве Анне. Вот жена того самого первого тюдоровского виконта со своим старшим сыном.
— Он совсем не похож на Генриха Восьмого, — заметила Нелл.
— Все младенцы похожи на Генриха Восьмого, — возразил Маркус. — А здесь портреты начала восемнадцатого века. — Нелл послушно осмотрела целый ряд мрачных джентльменов в величественных сюртуках и еще более величественных париках; рядом располагались портреты их жен — пожалуй, излишне пышногрудых.
— Мой отец. — Маркус остановился у портрета в полный рост. На портрете был изображен молодой человек на фоне парка, который вел в поводу жеребца. В отдалении виднелся дом. Нелл заметила, что в молодости лорд Нарборо отличался поразительной красотой.
— Вы очень похожи на отца, — заметила она, переходя к следующему портрету, не добавив, однако, что молодой граф, изображенный на нем, выглядел так, словно ему все на свете безразлично, тогда как человек рядом с ней явно обуреваем страстями, между бровями его залегали две глубокие складки, когда он хмурился. А хмурился он часто, в основном, как ей показалось, из-за нее.
— Спасибо, но вы мне льстите. Цвет лица у меня действительно такой же, — согласился Маркус. — А там, в конце, мы все вместе. — На семейном портрете художник изобразил молодую супружескую пару. Жена держала на руках младенца — должно быть, Верити. Маленькие мальчик и девочка — видимо, Онория и Хэл — играли со щенком. К подлокотнику материнского кресла прислонился серьезный, насупленный мальчик. Значит, хмурился даже в отроческом возрасте!
— Замечательный семейный портрет, — вежливо похвалила Нелл и смутно вспомнила, что когда-то они тоже вот так позировали всей семьей. Ее подкупили сладостями и посадили к маме на колени…
Где он теперь, тот портрет?
— В девяносто четвертом. Мне было девять лет. Вскоре после этого отец… заболел.
За год до того, как повесили папу. О нем ли лорд Нарборо начал говорить за ужином? Неужели из-за супружеской неверности лорд Нарборо в свое время отказался помочь другу, хотя над его жизнью нависла угроза? А может, на его решение повлияло что-то еще? Нелл решила прочесть все письма и дневник. Она уже открыла ящик Пандоры… Ей вдруг стало больно, и она чуть не упала.
— В чем дело, Нелл? — Должно быть, что-то отразилось на ее лице, когда она отвернулась от счастливой семейной группы, сидящей в залитом солнцем саду. Маркус снова протянул ей руку.
— Вы знаете, кто вы, не так ли? — сказала она, невольно выдавая замешательство и смущение.
— Разумеется! — озадаченно ответил Маркус. Естественно! Он всегда знал, кто он такой. Неуверенность в собственном происхождении или цели в жизни никогда не колебала мира Маркуса Карлоу. — А вы разве нет?
Нелл не заметила, когда он успел развернуть ее к себе и положить руку ей на плечо. И вдруг, сама того не ожидая, она прижалась лбом к его голубому шелковому жилету.
Он такой сильный, такой мужественный! Так приятно прикасаться к нему, впитывать его силу и уверенность. Нелл хотелось, чтобы ее обнимали, чтобы кто-то уверил ее: все будет хорошо, ей не нужно больше бороться, у нее хватит денег на еду и жилье, а все тайны как-то раскроются. Ей хотелось, чтобы кто-то сказал, что прошлое осталось в прошлом и больше не причинит ей боли. Чтобы ей говорили сладкую ложь, утешали ее. Она понимала, что не имеет права грезить наяву, что она не должна полагаться ни на кого, кроме себя самой, и все же…
— Нелл! — глухо произнес он, зарывшись губами в ее волосы, и его голос эхом отозвался в ней — как будто он ударил в большой колокол.
— Мне так одиноко, — вырвалось у нее, когда он обвил ее руками.
— Ш-ш-ш! — Одной рукой он придерживал ей затылок, другую положил ей на плечи. — Не обязательно все время сопротивляться…
Он понимает! Так тяжело одной… Так одиноко! Так холодно! Она приподняла лицо, чтобы посмотреть на него, сказать ему, но оказалось, что слов не нужно, потому что он начал целовать ее. Его губы утешали, ласкали, вселяли в нее спокойствие и уверенность.
Она даже не думала сопротивляться; покорно раскрылась навстречу его поцелую, чувствуя, как тает в его объятиях. Наконец-то… наконец-то!
Его дыхание все учащалось; она почувствовала, как он напрягается. Рука, которая покровительственно лежала у нее на плечах, спустилась ниже. Его пальцы гладили ее талию, бедра, затем двинулись вверх, нашли ложбинку между грудями… и он превратился в обыкновенного мужчину, еще одного мужчину, которому нужно только ее тело.
— Нет! — Она оттолкнула его так же отчаянно, как тогда в карете. От страха у нее перехватило дыхание, а сердце скакнуло куда-то в горло. — Прекратите! Остановитесь сейчас же!
Маркус отпрянул. Нелл посмотрела в его потемневшие глаза, увидела, что его губы припухли от поцелуя. Должно быть, и у нее такие же. Целуя ее, он забыл обо всем… и она тоже!
Какая она дура! Размякла, размечталась и доверилась ему… Ей нельзя полагаться ни на кого, кроме себя самой. Как она допустила? Как смогла настолько забыться?
— Нелл! — Он потянулся к ней, но она ударила его по руке.
— Нет. Нет. Я устала. Устала… Я не… Как я могу вам доверять? Любому из вас? — Она повернулась и убежала, чувствуя на себе его пристальный взгляд.
Маркус лег на диван у камина и провел руками по волосам. Ныла рана в плече, но он не обращал внимания на боль. Что на него нашло? Он не просто целовал ее, а она… она всей душой отозвалась на поцелуй, хотя кажется такой несчастной и испуганной. Зачем он так поступил? Он изнывает от желания! Хочется утешить ее, спасти… и овладеть ею.
Он заставлял себя остыть, подумать о другом. Прошло много времени, прежде чем его дыхание стало ровным, прошла боль в паху.
«Думай! — приказал он себе. — Все считают, что острый ум — твое преимущество!»
Нелл чем-то задел их семейный портрет. Вы знаете, кто вы, не так ли? Судя по всему, она не знает, кто она, — никогда не знала или сейчас не знает. В прошлом она получила хорошее воспитание, оттуда у нее благородный выговор, безукоризненные манеры, но прежней жизни больше нет. Сейчас она плывет по течению, борется с обстоятельствами и отчаянно жаждет утешения.
Утешения, но не такого, когда два тела сплетаются и превращаются в одно целое. Как только поцелуй перестал быть целомудренным, он сразу почувствовал ее сопротивление. Она откровенно отталкивала его, но не из застенчивости или девической тревоги девственницы, которая впервые сталкивается с мужской страстью.
Как-то не верится, что у нее есть опыт. Она откликнулась на его поцелуй страстно, но безыскусно… В голову приходит единственное разумное объяснение: она влюблена в своего смуглого незнакомца и не хочет предавать его, обнимаясь с другим.
Маркус вытянул ноги к огню, снова провел рукой по волосам и положил голову на подлокотник. Ему никак не удавалось успокоиться. Что делать с Нелл? Самый удобный ответ — затащить ее в постель. Но это невозможно.
Он безумно хочет ее. Не верит ей ни на грош, но хочет быть с ней. И она тоже хочет быть с ним, хотя отчаянно борется с собой… Маркус насмешливо улыбнулся, его мужское тщеславие было польщено. Но улыбка тут же превратилась в кривую гримасу. Кем бы ни была Нелл Латам, она погрязла во лжи и обмане. Пока он не выведал ее тайны, она представляет угрозу для его близких — и он сам впустил ее в свой дом и в свое сердце, чтобы она была на виду… Правильно ли он поступил?
Прошло четыре дня, Нелл постепенно начала оттаивать. Она даже научилась не обращать внимания на лакея, который вечно торчал у нее за дверью или топал за ней всюду, куда бы она ни пошла.
Леди Нарборо также преодолела неприязнь и стала держаться с ней естественнее. Наверное, она тоже боялась, что сын привез к ним в дом свою любовницу. Онория и Верити относились к ней как к подруге. Они помнили об обстоятельствах ее жизни и старались тактично не упоминать о разнице в положении и состоянии. Когда они об этом забывали, то беззаботно дарили ей платья и безделушки, как будто она была гостьей и их ровней, чей багаж в самом деле куда-то запропастился.
Маркус старался всячески избегать прямого общения с Нелл, но она постоянно чувствовала на себе его взгляд, его внимание. Он неустанно наблюдал за ней. Иногда, гуляя в саду, закутавшись в шубу и грея руки в модной меховой муфте Онории, она поднимала голову и видела Маркуса, который задумчиво смотрел на нее с террасы. Когда она перебирала клавиши фортепиано, стараясь вспомнить давно забытые уроки музыки, он сидел рядом, закрывшись «Таймс». Нелл вскидывала голову, давая понять, что все видит, и вдруг улавливала в его глазах огонь желания, из-за которого часто не спала по ночам.
Она также наблюдала за лордом Нарборо — правда, не так откровенно, как Маркус за ней. Она читала по нескольку отцовских писем в день, идя от конца к началу, но так и не поняла, что за преступление совершил ее отец, не выяснила, кто была его любовница и почему лорд Нарборо не помог ему в беде. Отец провел в тюрьме несколько месяцев и в письмах часто расспрашивал жену о детях. Заточение он переносил стойко, иногда даже пытался шутить.
Лорд Нарборо, с которым она познакомилась через двадцать лет после тех страшных событий, гордился сыновьями, обожал дочерей и, судя по всему, был по-прежнему искренне влюблен в жену. С прислугой обращался строго, но справедливо. Один-единственный раз он вспылил в ее присутствии — когда речь зашла о неверных мужьях.