Меня, естественно, ужаснуло это открытие, и я тут же заявил, что мне пора. Лорд Малквист согласился прекратить поиски, сказав, что поскольку львиная собака пробегает пятьдесят миль в час и плавает, как выдра, она сейчас может находиться где угодно между Клэпемом и Кентиш-тауном.
Мы вернулись к его лошади, и я пошел рядом с ней по Роттен-роу. Он задал мне множество вопросов о себе, и я почувствовал, что обзавелся новым другом. Он дошел до того, что спросил, куда мне можно написать, и когда мы расставались на краю Серпентина — я поворачивал через парк налево, к Стэнхоуп-Гейт, а он направлялся домой через Конститьюшн-Хилл, — то понимали, что еще встретимся.
В следующий понедельник я получил от него письмо, в котором он приглашал меня посетить его дом на Куин-Эннз-Гейт, и именно туда я отправился сегодня на встречу.
Оказалось, что это очень красивый дом, отличающийся от окружающих, так как с одной стороны от него располагались ворота для кареты и конюшня. Я заметил, что большинство остальных домов переоборудовано в конторы, но улица все равно сохранила тихую домашнюю атмосферу.
Дверь мне открыл дворецкий в ливрее (я узнал, что его зовут Бердбут и что он личный слуга и верный наперсник лорда Малквиста). Бердбут провел меня в великолепную прихожую с мраморным полом и красивой лестницей, а оттуда в прилегающую библиотеку, где меня приветствовал лорд Малквист.
Библиотека оказалась симпатичной комнатой со множеством книг, выстроившихся вдоль стен. Пылающий камин и удобная мебель. Когда я вошел, лорд Малквист сидел за письменным столом, однако чай с кексами и оладьями уже подали, и вскоре мы устроились в двух очень удобных креслах, придвинутых к камину.
Лорд Малквист был одет так же изящно, как и при первой нашей встрече, но теперь на нем был стеганый смокинг из вышитой парчи, а на ногах — марокканские шлепанцы.
Наша беседа коснулась множества тем. Должен признаться, я в ней почти не участвовал, ибо лорд Малквист, как я вскоре обнаружил, оказался прекрасным и остроумным рассказчиком, легко направляющим разговор в нужное русло, и находиться в его обществе было наслаждением. Сейчас мне трудно передать оттенок этой беседы, или воскресить в памяти слова, которые он употребил, или вспомнить, о чем именно мы говорили, но в любом случае это было восхитительно, и я поздравил себя с тем, что у меня теперь есть такой друг.
Помню, я сказал, что предвкушаю знакомство с леди Малквист, которая, к сожалению, в это время отлучилась в город. Я узнал, что у нее там масса интересов и что порой она ведет себя несколько буйно. Детей у них, похоже, не имелось. Я осмелился посочувствовать лорду Малквисту, что у него нет наследника, но, по его словам, он смирился с тем, что он последний в своем роду.
Чайную посуду убрала простоватая служанка, миссис Тревор, и вскоре лорд Малквист отвел меня наверх, чтобы мы могли продолжить беседу, пока он переодевается для визита в один из своих клубов.
Он провел меня в примыкающую к его спальне гардеробную, почти целиком посвященную искусству элегантности: вдоль ее стен выстроились поместительные шкафы, полные разнообразной одежды и обуви. Мы пробыли наверху добрых полтора часа, в течение которых лорд Малквист показал мне, как завязывать галстук (на это ушло более двадцати минут и несчетное множество забракованных галстуков), и предложил оценить — что я сделал весьма охотно — костюм, который он выбрал для сегодняшнего вечера. Темно-синий камзол в стиле эпохи Регентства и бриджи ему в тон, заправленные в ослепительно сияющие широкие сапоги до колен. Впечатление, несмотря на пышность наряда, получилось довольно умеренное — самой фатоватой деталью была идеально простая жемчужина в петлице.
Дворецкий ждал нас у лестницы в прихожей. Он протянул лорду Малквисту шляпу и трость и открыл переднюю дверь. Я с изумлением и радостью увидел, что нас ждет карета, запряженная парой лошадей. Прекрасное зрелище: лакированные деревянные детали розово-желтых тонов, отделанная серебром сбруя и облаченный в горчичное одеяние кучер. Лошади были серые.
В этом великолепии мы покатили по Бердкейдж-уок в сторону реки. Я думал, что мы проедем через Сент-Джеймс-парк, но лорд Малквист сказал, что, поскольку его карета — последний частный экипаж в городе, он старается ездить по оживленным улицам, так как почитает своим долгом показать ее «как можно большему количеству людей». Так мы пересекли Парламентскую площадь и свернули на Уайтхолл.
Приспущенные флаги и пурпурно-белые заграждения, возведенные для завтрашней торжественной похоронной процессии, напомнили нам о национальном трауре — смерть наступила на следующий же день после нашего приключения с соколом у того исторического дома. Лорд Малквист остроумно говорил о славе и величии — хотелось бы мне передать ту легкость, с которой он обращался со словами. Помнится, он упомянул какого-то французского короля — по-видимому, одного из Людовиков, — который заявил, будто история мира есть «ничто».
На Трафальгарской площади шло множество других приготовлений к похоронам. Лорд Малквист вспомнил, что лорд Нельсон копировал свою одежду с нарядов, которые носили его (лорда Малквиста) предки. Лорд Малквист также цитировал поэтов: «Никто не остров»[11] и т. д.
Впрочем, вскоре после этого произошел несчастный случай. Когда мы спускались по Пэлл-Мэлл, женщина из толпы с непонятной мне целью бросилась под нашу карету, и лошади понесли. Бедный кучер — по имени О'Хара — мог лишь направить их по Сент-Джеймс и Пиккадилли, так как пыл их ни в коей мере не угасал.
Так получилось, что когда мы подъезжали к «Риду», оттуда вышла леди Малквист, но нас она не заметила, а мы не смогли остановиться. Мы увидели, что она свернула в Грин-парк, и там — второе из двух примечательных совпадений — мы мельком заметили Ролло! И опять мы не смогли остановиться. На Парк-лейн мы едва избежали серьезного столкновения, но к этому времени лошади уже устали, и О'Харе удалось увести их с большой дороги совсем рядом с моим домом. Перед домом мы обнаружили еще одну лошадь, и мне показалось, что серые с облегчением обнаружили подобное себе существо, ибо они наконец остановились перед моей дверью.
Мы с лордом Малквистом прошли в дом, где я имел честь представить ему свою жену Джейн. Она ублажала своего друга, мистера Джонса, а вскоре прибыл и второй господин, также на лошади. Он был знаком с мистером Джонсом. Они с мистером Джонсом отбыли верхом. Тем временем человек на осле тоже остановился перед моим домом, и мы пригласили его присоединиться к нам.
Лорд Малквист прекрасно поладил с Джейн, и тотчас было решено, что обед в клубе может подождать и до следующего дня.
Надеюсь, завтра я смогу уделить больше внимания беседе с лордом Малквистом — в действительности сегодня я сделал некоторые заметки, но, к сожалению, позже моя записная книжка погибла в огне.
Глава четвертаяЗритель как герой
I
Написание дневника отняло у Муна много времени. Он сидел на кухне и печатал. Джейн домой не вернулась.
Между предложениями он раздумывал, иногда подолгу, пытаясь вспомнить позабытые разговоры, но мог проследить лишь общее развитие событий, в которые больше не верил. Лорд Малквист дал ему понять, что дневник должен скрывать свою денежную подоплеку, — это должен быть якобы личный дневник, в котором девятый граф играет случайную, хотя и главенствующую роль. Но Мун решил не упоминать ни бомбу, ни смерть Мари и генерала. Он полагал, что генерал тоже умер. Пока он печатал, бомба лежала у его локтя и довольно тикала, металлический ключ уходил в плоское днище, медленно, словно часовая стрелка, поворачиваясь в сторону забвения. Мун точно не заметил, когда нажал пусковую кнопку, но подсчитал, что время у него есть примерно до десяти или половины одиннадцатого утра. Спешить некуда.
Когда охватившее его записную книжку пламя погасло, Мун изумленно уставился на три тела на ковре (только Воскресший Христос подавал какие-либо признаки жизни — вдруг начинал бормотать, невнятно протестуя), уселся посреди лестницы в центре дома, прижал к себе бомбу и сидел тихо, как мышка, пока часом позже вода из переполненной ванны не проложила себе путь по устилавшему лестницу ковру и не добралась до него.
Сырость просочилась в его оцепенение и привела его в чувство. Он замерз. Он поднялся и почувствовал ступнями холод. Из ковра выжималась вода и смягчала засыхающую рану. Наверху ему пришлось идти вброд. Закрыв краны, он опять почувствовал, что мнимую тишину нарушает безмолвие.
В спальне он оделся очень тщательно, как будто одевал кого-то другого, кто был им. Серый костюм (его лучший, для встреч с аристократией) мокрой грудой валялся на полу. Он выбрал наугад одну из трех пар брюк и один из двух пиджаков, висевших в шкафу. Одевшись, он прохромал вниз, сжимая бомбу. Порезы на руках и на лице засохли. Нога еще побаливала, но он втиснул ее в туфлю, не разматывая платка, так что хвосты узла бились о голую лодыжку. Он проголодался.
На кухне в раковину хлестала вода из крана, но потопа не было. Пылали горелки, тихо рокотала колонка. Мун положил бомбу на стол и утихомирил кухню. Бомба тикала тихо и мягко, будто ее завернули в байковое одеяло. Мун попытался подражать ей, легонько цокая языком о нёбо.
На столе красовалась неряшливая куча банок свинины с бобами. Мун вскрыл две банки и вывалил содержимое на сковородку, к которой прилипли холодные жирные бобы с прошлого раза. Он включил плиту, подошел к окну и вдохнул деревенский воздух, который накатывался к нему от далеких холмов через длинную серую лужайку.
Покончив с едой, Мун вернулся в гостиную. Воскресший Христос все еще пребывал в пьяном обмороке, но уже храпел. Генерал лежал у кресла, вздыбив окровавленные волосы. Мун едва взглянул на него, а вот на Мари смотрел несколько секунд. Вся ее верхняя одежда сбилась в жгут под ребрами. Голый живот выглядел гладким и живым, будто вот-вот втянется воронкой пупка. Мун посмотрел на него. («Ты спокойна, ласкова, молода и мила, и я предсказываю тебе долгую счастливую жизнь, если тебе не прострелят твою маленькую грудку».) Он наклонился поправить ее платье, одернул до колен юбку.