— Магов, Престимион? — изумилась леди Терисса. — Ты?
— На карту была поставлена судьба планеты, мама.
Я был полон решимости использовать все возможные средства, чтобы покончить с правлением Корсибара.
Гоминик Халвор и его сын вышли вперед, и с ними еще более десятка высших магов Триггойна, и они произнесли заклинание, которое превратило лунную ночь в безлунную, и в темноте мы разбили армию узурпатора.
Корсибара убил его собственный маг, су-сухирис Санибак-Тастимун. Этот маг убил и леди Тизмет тоже, а потом погиб от руки Септаха Мелайна. Дантирия Самбайл, который в тот день сражался против нас, нашел меня в общей неразберихе и вызвал на поединок, чтобы самому занять трон. Но я победил его и взял под стражу. Затем ко мне пришел Навигорн и сдался, и война была закончена. В тот день погиб добрый граф Камба, который обучил меня искусству стрельбы из лука, и Кантеверел Байлемунский, и мой дорогой хитрец герцог Свор, и еще много других знатных лордов. Но война закончилась, и я наконец стал короналем.
Он посмотрел на мать. Теперь до нее дошел весь смысл его рассказа. Она молчала, потрясенная.
Потом сказала, немного собравшись с силами:
— Это действительно произошло, Престимион?
Больше похоже на фантастическую сказку или древнюю эпическую поэму. Словно читаешь «Книгу Перемен».
— Это произошло в действительности, — ответил он. — Все это правда.
— Если это так, тогда почему мы ничего не знаем об этом?
— Потому, — ответил он, — что я выкрал эти воспоминания из вашей памяти. — И тут изложил им последнюю часть истории: как он стоял среди мертвых у Тегомарского гребня и не ощущал никакой радости от своей победы, а лишь горевал о разрушенной стране, навсегда расколотой на два непримиримых лагеря.
Ибо как могли те, кто сражался на стороне Корсибара и видели, как погибли за него их товарищи, принять теперь правление Престимиона? И как он мог простить тех, кто выступил против него, часто предательским образом, как поступили принц Сирифорн, и герцог Олджеббин, и адмирал Гонивол, и Дантирия Самбайл, пообещав свою поддержку? А как насчет уцелевших родственников тех, кто погиб в этих кровавых сражениях? Не затаят ли они навечно обиду против победившей стороны?
— Эта война, — сказал Престимион, — оставила шрам на планете. Нет, хуже, рану, которая никогда не заживет. Но внезапно я увидел способ исправить неисправимое, залечить неизлечимое.
И поэтому он вызвал в последний раз Гоминика Халвора и его магов и отдал им приказ сотворить невероятное колдовское заклинание, которое стерло бы войну из истории планеты. Корсибара и его сестры якобы никогда не существовало. Те, кто погиб, умерли якобы от других причин, а не на поле боя. Никто не должен помнить о войне, даже сами маги, которые стерли ее из людской памяти, никто, кроме самого Престимиона, Гиялориса и Септаха Мелайна. И лорд Престимион якобы получил корону Горящей Звезды сразу же после конца правления Пранкипина, а никакого Корсибара не было.
— Теперь вы знаете все, — произнес Престимион.
Он снова дрожал, и лоб его пылал, как в лихорадке. — Я думал, что исцеляю мир. Вместо этого я его разрушал. Я открыл врата безумию, которое сейчас его пожирает и полную меру которого я только сегодня осознал.
Тут впервые заговорила Вараиль:
— Ты? Но как, Престимион? Как?
— Ты знаешь, как это бывает, Вараиль, когда жаркое солнце беспощадно посылает лучи и согревает воздух, а воздух поднимается, как и положено нагретому воздуху, и оставляет за собой разреженную зону? Холодные вихри прилетают, чтобы заполнить эту пустоту.
Вот я и создал такую пустоту в умах миллиардов людей.
Я изъял большой пласт реальности из их памяти и ничего не дал им вместо него И, рано или поздно, туда проникли холодные вихри. Не во все умы, но во многие. И этот процесс продолжается.
— Мой отец… — тихо произнесла она.
— Да, твой отец. И очень многие другие. Во всем этом виноват я. Я хотел исцелить, но…
Он осекся и не смог продолжать.
Через некоторое время Хозяйка произнесла:
— Подойди сюда, Престимион. — Она протянула к нему руки.
Он подошел к ней, опустился на колени, прижался щекой к ее бедру и закрыл глаза. Она обнимала его, гладила по голове, как много лет назад, когда он был маленьким мальчиком и умирал кто-то из его любимых домашних животных, или он терпел неудачу в стрельбе из лука, или отец слишком резко разговаривал с ним. Она всегда умела его утешить в те годы, и теперь утешала его, облегчала его страдания не только как мать, но и данной ей властью Хозяйки Острова, властью отпускать грехи, властью прощать.
— Мама, у меня не было другого выхода, — сказал он глухим, сдавленным голосом. — Война оставила после себя великие обиды. Они вечно омрачали бы мое царствование.
— Я знаю. Знаю.
— И все же — посмотри, что я наделал, мама…
— Ш-ш-ш. — Она крепче обняла его. Погладила по голове. Он ощутил силу ее любви, силу ее души. И начал успокаиваться. Еще через некоторое время она сделал ему знак встать. Она улыбалась.
Вараиль сказала:
— Ты сказал нам с самого начала, что это должно остаться тайной. Ты по-прежнему так считаешь? Не следует ли тебе открыть миру правду, Престимион?
— Нет. Никогда. Это только усугубит положение. — Теперь он несколько успокоился, почувствовал себя очищенным признанием, дрожь и лихорадка покинули его, в голове начало проясняться, хотя то, что он видел с обручем Хозяйки на голове, не покидало его. Он сомневался, что когда-нибудь сможет это забыть. Но то, что предлагала Вараиль, казалось ему невозможным. — Не потому, что это выставит меня в дурном свете, — сказал он, — хотя так, конечно, и будет. Но громоздить одно замешательство на другое, отнять то слабое представление о подлинной реальности, которое еще могло сохраниться у людей… — я не могу, Вараиль! Ты ведь понимаешь, да? А ты, мама?
— Ты уверен? — спросила Вараиль. — Возможно, если ты, наконец, выскажешь все, твой поступок прогонит прочь ночные кошмары и фантазии и снова вернет людям почву под ногами. Или можно снова призвать магов, пусть они снова произнесут заклинания…
Он покачал головой и умоляюще посмотрел на Хозяйку.
Та ответила:
— Престимион прав, Вараиль. Ни публичным покаянием короналя, ни с помощью магии нельзя изменить прошлое. Мы уже видели, какие непредвиденные последствия вызвал шаг, порожденный исключительно добрыми намерениями. Мы не можем рисковать, чтобы это опять повторилось.
— Все равно, мама, теперь нам придется бороться с этими последствиями, — сказал Престимион. — Только — как? Как?
8
Пока они, остались на Острове, и Престимион не строил планов немедленного отъезда. Все еще господствовали западные ветры, дующие со стороны Алханроэля, так что обратное плавание было бы трудным и медленным, если бы они отправились сейчас.
И еще он чувствовал себя измученным и опустошенным, потому что все яснее сознавал, какую катастрофу вызвал и как велика вероятность, что исправить ничего не удастся. Это пятно, опасался он, ляжет на его имя в грядущих веках.
Много лет назад он постепенно пришел к пониманию того, что у него есть возможность стать короналем и что он способен справиться с этой должностью; и тогда он стал стремиться к ней всем сердцем. И, несмотря на небольшую отсрочку по вине Корсибара, он действительно получил корону, как до него Стиамот, Дамланг, Пинитор, Вильдивар, Гуаделум и все остальные, чьи имена высечены на огромной плите перед Домом Записей в Лабиринте. Они взошли на трон и правили более или менее успешно, и каждый из них оставил свой след в истории планеты и зримые доказательства своей власти, прибавив к Замку нечто ощутимое: тронный зал Стиамота, Стадион Вильдивара, сторожевую башню Ариока и тому подобное. А потом они становились понтифексами, а когда их время истекало, старели и умирали Но хоть кто-нибудь из них стал причиной катастрофы, подобной той, что устроил он?
Его место в истории будет уникальным. Он хотел, чтобы правление лорда Престимиона вошло в историю, как золотой век; а вместо этого умудрился потерять трон еще до того, как получил его. Он начал ради него войну, вызвавшую гибель бесчисленного, немыслимого количества прекрасных людей — наряду с некоторыми никчемными людьми, — а потом, когда корона наконец стала принадлежать ему, на него накатило мгновенное помешательство: он решил исцелить раны планеты и сделал то, что бесконечно ухудшило положение дел. «О, Стиамот! — подумал он. — О, Пинитор!
Я лишь жалкий преемник вашего величия!»
Большим утешением в эти мрачные часы Престимиону служила близость Хозяйки. И поэтому он сказал ей, что решил побыть на Острове еще немного, и тогда им с Вараиль отвели комнаты во Внутреннем храме.
Десять дней прошли спокойно. Затем до Третьего утеса дошло известие о прибытии в Нуминор корабля с паломниками из Стойена. В этом не было ничего необычного, поскольку стоял сезон западного ветра. Но вскоре пришло второе сообщение из гавани. На борту корабля прибыло срочное послание для короналя, и курьер с ним уже спешит во Внутренний храм.
— Это от Акбалика, — сказал Престимион, сломав толстую сургучную печать. — Он весь год провел в Стойене, собирая сведения, пытался узнать что-нибудь определенное по поводу местонахождения Дантирии Самбайла. Интересно, зачем он прислал мне сообщение сюда, если только он… — Вараиль! Храни нас Божество, Вараиль…
— Что случилось, Престимион? Скажи мне!
Он ткнул пальцем в письмо.
— Акбалик сообщает, что прокуратор жив. И все еще находится в Алханроэле. Он все это время скрывался где-то на южном побережье провинции Стойен, прятался среди пальм с пилообразными листьями, болотных крабов и плотоядных растений. Готовил, по-видимому, плацдарм для новой гражданской войны!
Вараиль тут же засыпала его вопросами. Престимион поднял руку, призывая ее к молчанию.
— Дай мне дочитать до конца. М-м-м… Перехвачены зашифрованные послания… Некий маг, су-сухирис, расшифровал их… Полный текст прилагается… — Он просмотрел стопку листов, присланных Акбаликом.