Король шагнул вперёд, снял расшитую золотом шляпу и поднял правую руку в воинском салюте.
— Благодарю тебя, Повелитель Ллосир, за то, что ты сделал для меня, моей семьи и моего народа. Я, король Ломарры, прошу тебя: не покидай нас никогда.
Теперь настала очередь Трейси и её девушек.
— Мы обещаем, наш Повелитель…— принцесса остановилась, затем стала громко повторять слова, которые шептал ей Тедрик,— мы обещаем держать твой алтарь чистым, а статую — сверкающей ярче солнца.
Потом мимо святилища проследовали королева с леди Роанной, члены королевской фамилии, придворные, тысячи восхищённых зрителей и, наконец, сам Тедрик.
Прижимая шлем левым локтем к боку, он высоко поднял правую руку, чётко выполнил поворот и гордо пристроился в хвост длинной процессии, тянувшейся к городу.
Люди спустились вниз, прошли по улицам Ломпора и растеклись по большим и малым дорогам страны, возвращаясь в свои города, городки, и фермы. И всем было ясно, что Ллосир установил свою власть над Ломаррой так, как этого не делало ни одно божество за долгую историю мира.
Великий Ллосир явился сам. Все видели это своими собственными глазами. Все слышали его голос — голос, который не мог принадлежать смертному существу, голос, воспринимаемый не ушами, но человеческим разумом. И одного этого было достаточно, чтобы признать в нём бога. И все слышали, как он обратился к лорду Марки и к Верховной жрице, назвав их имена.
Другие боги тоже являлись… в прошлом. Никто не видел этих богов, кроме их собственных жрецов… жрецов, которые совершали жестокие жертвоприношения и требовали долю богов от всякого имущества… Ллосир не хотел ни жертв, ни доли для себя: могучий и добрый, он явился перед народом и говорил со всеми, с высокими и низкими, со всеми, кто находился в огромном амфитеатре.
Со всеми! Не только со своей жрицей; не только с людьми чистой крови; не только с исконными ломарианами; он говорил со всеми — с каждым простолюдином, слугой, наёмником!
Долгой жизни Повелителю Ллосиру, нашему новому могущественному богу!
Король Фагон и Тедрик стояли у большого стола в тронном зале, изучая карту. Она была нарисована грубо и неумело, эта карта, пестрящая ошибками и белыми пятнами неведомых земель; но, говоря по правде, столетие Тедрика не являлось веком расцвета картографии.
— Тарк, сначала Тарк, сир,— упрямо настаивал Тедрик.— Он ближе, дорога короче и победа воодушевит наших людей. Удар будет внезапным. Раньше Ломарра никогда не атаковала Тарк, поскольку отец твоего королевского величества и его отец пытались вырваться из тисков Сарлона. Но они погибли, и их походы только увеличили тяжесть дани и контрибуций. Если нас постигнет неудача, то в одном переходе — Большое ущелье Лотара, там можно отразить ответный удар. Конечно, мы оставляем незащищённой Марку, но в таком состоянии пограничье пребывает уже четыре года.
— Нет! Думай головой, человек! — Фагон сердито фыркнул.— Мы проиграем. В армии четыре отряда наёмников из Тарка; ты уверен, что они не повернут против нас? Наши силы меньше, значительно меньше: два к одному. Нет, сначала Сарлон. Затем, возможно, Тарк, но во вторую очередь.
— Но Сарлон тоже превосходит нас числом, сир, особенно если считать этих дьявольских варваров Девосса. Таггад Сарлонский пропускает их через свои земли, когда они идут в набег на Марку, конечно, за долю в добыче. Несомненно, они помогут Сарлону против нас. И, кроме того, сир, твой отец и твой дед… они оба пали под сарлонскими топорами.
— Это правда, но они были никудышными полководцами. Я — другое дело: я изучал военное искусство много лет. Они избирали обычные решения — я так не поступлю. Сарлон не будет только платить нам дань; Сарлон должен стать — и станет — провинцией моего королевства!
Они яростно спорили, пока Фагон не проследовал к своему королевскому трону и с его высоты объявил свою королевскую волю: все должно делаться так, как желает он, король, и никак иначе. Тедрик, конечно, подчинился (собрав остатки терпения) и получил стратегическую задачу: обеспечить поддержку армии, когда она прокатится по землям Марки, в трёхстах пятидесяти милях к северу.
Тедрик орал. Тедрик погонял. Тедрик сыпал проклятьями на ломарианском, сарлонском, девоссианском и прочих языках, известных ему. Однако поднятый им шум приносил очень мало пользы и не мог ускорить такой, в сущности медленный процесс, как подготовка военных баз в сотнях миль от столицы.
Когда Тедрик был свободен от ругани, понуканий и разъездов по северным землям, он рыскал в дворцовом парке, питая некие смутные надежды. В один из таких набегов он наткнулся на короля Фагона и леди Роанну, практиковавшихся в стрельбе из лука. Отдав поднятием руки салют своему монарху и вежливо поклонившись девушке, он хотел проскочить мимо. Но Роанна, заметив, что он ускорил шаги, крикнула:
— Привет, Тедрик! Торопишься вступить в соревнование с нами?
Тедрик бросил взгляд на мишень. Роанна беспощадно побивала отца: её стрелы с фиолетовыми черенками торчали либо в центре, либо совсем рядом, а его золотистые рассеялись по всему полю мишени. Вид у Фагона был невесёлый: его вряд ли обрадовало бы участие в соревновании ещё одного партнёра, тем более оружейника-профессионала.
— Прошу извинить, моя леди, но важные дела…
— Твои увёртки слишком прозрачны, мой лорд,— Роанна не то насмехалась над замешательством мужчин, не то была в дурном настроении.— Почему бы просто не сказать правду? Не можешь побить меня, не побив Трон? Но разве любого оружейника, который не сумеет выиграть у нас обоих с такого расстояния, не следует с позором лишить его звания?
Тедрик заглотнул приманку.
— Можно, сир? — повернулся он к королю, лицо которого налилось кровью.
— Стреляй! — взревел Фагон.— Во имя моей головы, во имя Трона, во имя Ллосира, его мозга, сердца, печени и всех кишок — СТРЕЛЯЙ! Любой, кроме тебя, потерял бы голову, нанеся мне такое оскорбление! Стреляй, сир, и стреляй как можно лучше! — король сунул Тедрику свой собственный лук и колчан со стрелами.
— Один пробный выстрел, сир? — спросил кузнец, натягивая тяжёлый лук. Никакие силы не заставили бы его положить стрелу ближе к центру, чем самая дальняя королевская. Чтобы выполнить это и в то же время не промахнуться по мишени, требовалось великое мастерство, так как одно золотистое древко торчало в трёх дюймах от края.
Его первая стрела царапнула ободок мишени, следующая воткнулась точно между самой дальней стрелой короля и ободком. Затем он стремительно выпустил две стрелы подряд, расщепив древко первой наконечником второй. Ещё несколько выстрелов и он опустил лук: весь участок, в который попали его стрелы, мог быть закрыт одной ладонью Роанны.
— Я проиграл, сир,— сказал Тедрик, возвращая лук и пустой колчан. У меня нулевой счёт.
Хотя Фагон сознавал, что был не прав, он не мог заставить себя принести извинения. Вместо этого он сделал лучший, по его мнению, комплимент искусству оружейника:
— Когда-то я стрелял не хуже. Почему я потерял своё мастерство, Тедрик? Не из-за возраста, верно?
— Не мне судить об этом, сир. И я вышибу зубы любому, кто осмелится толковать о подобных вещах, оскорбляя Трон.
— Что! — взревел монарх.— О моём возрасте…
— Остановись, отец! — твёрдо сказала Роанна.— Ты — король, будь же королём!
Их гневные взгляды скрестились. Ни король, кипящий яростью, ни раздражённая принцесса не собирались уступать. Наконец, Роанна прервала напряжённое молчание.
— Противно говорить, Тедрик, но он готов сварить в кипящем масле или закопать живьём любого, кто скажет ему неприятное, но правдивое слово. Но меня, отец, ты не сваришь, не закопаешь, и не посмеешь наказать — не то я расколю это королевство, как дыню. Время — да, много времени! — прошло с тех пор, как тебе в последний раз говорили неприкрашенную правду. Послушай её снова, мой любимый старый негодяй. Слишком долго ты валяешься по утрам в мягкой кровати, слишком много опустошаешь бутылок и пивных кружек, слишком много девок лезет в твою постель. Стрельба, фехтование и охота принесли бы тебе гораздо больше пользы.
Потрясённый король попытался дать какой-то ответ на эту уничтожительную отповедь, но ничего не сумел придумать. Тогда он апеллировал к Тедрику:
— Ты… ты мог бы сказать такое? Уверен, нет!
— Конечно, нет, сир! — заверил его Тедрик совершенно искренне.— И даже если всё сказанное — правда, это можно исправить. Прежде чем мы достигнем Марки, твоя рука снова будет твёрдой, а глаз острым.
— Возможно,— заявила девушка с ноткой сомнения в голосе.— Если он последует твоему примеру, Тедрик, в делах с вином и девицами, то да. Иначе — нет. Скажи мне, сколько кружек ты выпиваешь за день?
— Обычно одну, за ужином.
— А в походе? Подумай как следует, мой друг.
— О, я имел в виду в городе. В поле, конечно, больше.
— Вот видишь, отец?
— Что должен я видеть, лиса? Ты прижала меня к стенке. С этой минуты и до возвращения из похода я клянусь во всем следовать примеру твоего добродетельного приятеля: он — кружку и я — кружку, он — девицу и я — девицу! Такое обещание ты хотела выжать из меня?
— О да, мой отец и король! Я знаю, ты сделаешь так, как сказал.— Она так пылко обняла его, что почти оторвала от земли, чмокнула два раза и оттолкнула.
— Я хотел бы поговорить с тобой кое о чём, сир,— торопливо сказал Тедрик, прежде чем мысли короля переключились на иные предметы.— О вооружении. У меня хватит божественного металла, чтобы изготовить оружие и панцири для трёх человек. Для тебя, сир, для меня и для капитана Скайра из твоей гвардии. Прошу, сир, откажись от старых обычаев и надень стальной панцирь вместо золотого: золото не годится для битвы.
— Боюсь, ты прав, но это невозможно. Король Ломарры носит только золото. Он сражается в золоте и, если надо, умрёт в золоте.
Тедрик знал, что так оно и случится. Это противоречило здравому смыслу, это было глупостью, но это являлось чистой правдой. Ни один ломарианский монарх не нарушал древней традиции. Это стало частью королевских обязанностей дерзко красоваться в блестящем золотом панцире в море серых доспехов из железа. Тот факт, что отец Фагона и его дед, и ещё шесть поколений предков погибли в своём сверкающем, но бесполезном вооружении, ничего не значил для короля, как, впрочем, и для Тедрика, окажись он в сходном положении. Однако теперь можно было к