Джулиан с колотящимся сердцем тут же отдернул руку и поднялся на ноги. Он гадал, не потянулся ли он сам к Эмме во сне. Или это она потянулась к нему первой? Нет, она бы к нему не потянулась. У нее был Марк. Может, она его, Джулиана, и поцеловала, но имя, которое она произнесла, принадлежало Марку.
Джулиан думал, что справится, если будет спать так близко от Эммы, но он явно ошибся. Рука до сих пор горела, а остальное тело бросило в холод. Эмма что-то пробормотала во сне и повернулась; белокурые волосы упали ей на руку – та теперь лежала на траве ладонью вверх, словно протянутая к Джулиану.
Он больше не мог этого выносить. Джулиан подхватил куртку с земли, набросил ее на плечи и пошел посмотреть с холма на окрестности. Может, получится определить, далеко ли еще до подножия гор и сколько времени займет дорога до Неблагого Двора – где с этой безумной миссией наконец будет покончено. Джулиан, в сущности, не винил Марка; Кьеран был тому все равно что семья, а уж что такое семья, Джулиан знал очень хорошо.
Но он уже начал волноваться об оставшихся в Институте младших. Они, наверное, в ярости? В ужасе? Смертельно обижены? Он никогда еще не покидал их прежде. Никогда.
Ветер сменился, и музыка стала громче. Джулиан очутился на гребне холма, откуда открывался вид на море зеленой травы, в котором тут и там встречались небольшие рощицы. Луг спускался к расчищенному участку, где смутно виднелись яркие движущиеся пятна.
Танцоры. Они двигались в такт музыке, которая доносилась словно из-под земли, настойчиво и требовательно. Музыка звала присоединиться, забыться и отдаться на волю танцу – словно на волю волн, которые, может, и вынесут тебя когда-нибудь на берег.
Джулиан почувствовал этот зов, но его источник был слишком далеко, чтобы помешать по-настоящему. Впрочем, руки у него так и чесались взяться за кисти. Куда бы он ни бросил взгляд, всюду были невероятно яркие и выразительные цвета и движения, и Джулиану страстно хотелось очутиться у себя в студии перед мольбертом. Он словно смотрел на фото с выкрученной на максимум насыщенностью. Листья и трава были пронзительного, почти ядовитого зеленого цвета, плоды на деревьях – ярче самоцветов. Оперение порхавших в небе птиц поражало неукротимой пестротой настолько, что Джулиан даже заподозрил, что никто на них не охотится, а единственный смысл их существования – являть миру свою красоту.
– Что-то не так? – он обернулся и увидел стоявшую вплотную к нему Эмму, которая последовала за ним на вершину холма. Ее длинные распущенные волосы развевались по ветру, словно металл, раскатанный в тончайший лист. Сердце Джулиана сжалось от зова, куда более настойчивого, нежели зов музыки фэйри.
– Ничего, – сказал он хрипло. – Просто смотрю, где там Марк и Кристина. Как только я их найду, надо будет отправляться. Большая часть пути еще впереди.
Эмма двинулась к нему с мечтательным выражением на лице. Солнечные лучи пробивались сквозь облака, отбрасывая на ее волосы сочные шафрановые блики. Джулиан сжал кулаки, запрещая себе поднять руку и погрузить пальцы в светлые локоны, которые Эмма распускала только на ночь. Это зрелище напомнило ему о безмятежных мгновениях между сумерками и темнотой, когда дети уже спали и они с Эммой оставались одни: о времени тихих разговоров и близости, задолго предшествовавшей осознанию того, что они больше, чем просто парабатаи. В чертах ее спящего лица, в том, как ниспадали ее волосы, в тенях, которые ресницы Эммы отбрасывали на щеки, была та безмятежность, которую Джулиану так редко доводилось испытывать.
– Слышишь музыку? – спросила она, приблизившись еще на шаг – так близко, что он мог бы ее коснуться. Джулиан подумал: может, именно так чувствуют себя наркоманы? Те, кто желают того, что не дозволено. Те, кто думает: один-то разочек не повредит.
– Эмма, не надо, – сказал он, сам не зная, что имеет в виду. Не надо ко мне подходить, я этого не вынесу. Не надо так на меня смотреть. Не надо быть всем, о чем я мечтаю, и что для меня под запретом. Не заставляй меня забывать, что ты принадлежишь Марку и никогда не станешь моей.
– Пожалуйста, – произнесла она, взглянув на него широко раскрытыми, полными боли глазами. – Пожалуйста, мне нужно…
И та часть Джулиана, которая не могла не откликнуться, когда в нем нуждались, заставила его разжать кулаки и сделать шаг. Спустя пару секунд он чуть не налетел на нее, вступив в ореол ее присутствия. Коснулся ладонью ее лица. Она без Кортаны, с отстраненным удивлением отметил он. Почему она ее не взяла?
Глаза Эммы сверкнули. Она встала на цыпочки и запрокинула голову. Ее губы шевельнулись – но гул крови в ушах Джулиана заглушил слова. Джулиан вспомнил, как когда-то его сбило с ног волной и прижало к океанскому дну – не в силах вдохнуть, не в силах встать. В этом был ужас – но и чувство освобождения тоже: его тянуло за собой что-то сильнее его самого, и больше не нужно было ни за что бороться.
Она обхватила его руками за шею, губы к губам, и Джулиан сдался. С колотящимся, рвущимся из груди сердцем он содрогнулся всем телом, в венах гудели кровь и энергия. Он притянул Эмму к себе – маленькую и сильную. И ахнул, задохнувшись от сладковато-острого вкуса крови.
Но не Эммы. Он не чувствовал знакомой близости Эммы, да и пахла она по-другому. От сладости согретой солнцем кожи не осталось и следа, как и от пряных трав в ее мыле и шампуне – и от запаха доспехов, золота и девичьего тела.
Нельзя было вырасти с человеком бок о бок, грезить о нем, позволить ему сформировать твою душу и навсегда отпечататься в твоем сердце – и не сообразить, что целуешься с кем-то другим. Джулиан вырвался, утирая рот тыльной стороной ладони. По костяшкам размазалась кровь.
Перед ним стояла фэйри с кожей гладкой и бледной, словно нетронутый, туго натянутый холст. Она усмехалась алыми губами. Волосы у нее были цвета паутины – они и были паутиной, тонкой, летучей и серой. Ей могло быть сколько угодно лет, а из одежды на ней была только драная черная сорочка. Фэйри была прекрасна и в то же время отвратительна.
– Ты восхитителен, Сумеречный охотник, – промурлыкала она. – Что, не вернешься в мои объятия за новыми поцелуями?
Фэйри потянулась к нему, и Джулиан отпрянул. Он никогда в жизни не целовался ни с кем, кроме Эммы; и теперь его тошнило и душевно, и физически. Рука потянулась к клинку серафимов – озарить воздух между ними, ощутить, как знакомый жар поднимается по руке и разливается по венам, заглушая тошноту.
Но, уже стиснув рукоять, он вспомнил: клинок тут не работает.
– Оставь его в покое! – заорал кто-то. – Отвали от моего брата, ланнан-ши![35]
Это был Марк, выбиравшийся из рощи с Кристиной по пятам. В руке у него был кинжал.
Фэйри рассмеялась.
– В этих землях твое оружие не сработает, Сумеречный охотник.
Раздался щелчок, и в руке Кристины раскрылся нож-бабочка.
– Иди-ка сюда и повтори это моему клинку – посмотрим, чья возьмет, обитательница курганов!
Фэйри с шипением отшатнулась, и Джулиан увидел у нее на зубах свою кровь. Голова у него закружилась от недомогания и ярости. Ланнан-ши закружилась вокруг собственной оси – и тут же исчезла, лишь по склону холма неслось черно-серое пятно.
Музыка умолкла. Танцоры тоже начали расходиться: солнце садилось, тени на земле стали гуще. В честь чего бы ни был устроен этот пир, в темноте ему явно было не место.
– Джулиан, брат мой, – встревоженный Марк поспешил к нему. – Ты плохо выглядишь. Сядь, выпей воды…
С вершины холма донесся негромкий свист. Джулиан обернулся. Эмма стояла на гребне холма и пристегивала к поясу Кортану. Наконец она их заметила, и на ее лице появилось облегчение.
– Я понятия не имела, куда вы делись, – сказала она, сбегая по склону, и глядя на всех с улыбкой, полной надежды. – Уже стала волноваться, не наелись ли вы фейских фруктов и не носитесь ли по лугам нагишом.
– Никакой наготы, – ответил Джулиан, – никаких лугов.
Эмма потуже затянула пряжку на ножнах. Она собрала волосы в длинную косу, и выбивались только несколько светлых завитков. Оглядев их напряженные лица, она широко раскрыла карие глаза.
– Всё правда в порядке?
Джулиан еще чувствовал на себе пальцы ланнан-ши. Он знал, что она такое – дикая фэйри, которая принимает облик того, кого человек хочет видеть, соблазняет жертву, а затем выпивает кровь и сжирает кожу.
Только он увидел в ней Эмму. Марк и Кристина увидели ланнан-ши в ее истинном обличье. Все, кроме него, избежали унижения и опасности.
– Всё хорошо, – сказал он. – Нам пора выдвигаться. Звезды только появились, а идти еще далеко.
– Ну ладно, – произнесла Ливви, замешкавшись перед узкой деревянной дверью. Та не слишком гармонировала с остальным Институтом – со стеклом, металлом и современной архитектурой – и выглядела как предостережение. – Пошли.
Особого энтузиазма ее лицо не выражало.
Они решили – Кит выступал в роли молчаливого наблюдателя – отправиться в кабинет Артура Блэкторна. Несмотря на то, что было два часа ночи, и на то, что он не желал и слышать о Центурионах, нужно было рассказать ему, что затеяла Зара.
Заре нужен Институт, объяснила им Ливви, пока они брели обратно по песку и камням. Наверняка поэтому она и сказала про Артура то, что сказала – она явно ни перед какой ложью не остановится.
Кит никогда не был об Институтах особо высокого мнения – раньше они напоминали ему полицейские участки: жужжащие ульи Сумеречных охотников, присматривающих за той или иной местностью. Как выяснилось, они скорее были похожи на маленькие города-государства: Институты отвечали за определенные регионы, но возглавляла каждый семья, назначенная Советом в Идрисе.
– Это что получается, взаправду есть целая отдельная страна специально для Сумеречных охотников? – подивился Кит, пока они поднимались по дороге к Институту, что высился тенью на фоне гор.