Артур вжался в стену Института. Центурионы что-то забормотали, но умолкли, когда заговорила Диана.
– Малкольм, – сказала она с удивительным спокойствием. – Что тебе нужно?
Малкольм остановился рядом с Центурионами, но недостаточно близко, чтобы нанести удар.
– Эй, Центурионы, понравилось искать мой труп? Наблюдать за вами было сплошным удовольствием. Мечетесь в своей невидимой лодчонке и понятия не имеете, что ищете и как вообще это искать. Без колдунов от вас никогда не было пользы, не так ли?
– Заткнись, тварь! – взвилась Зара, дрожа как провод под напряжением. – Ты…
Дивья ткнула ее локтем.
– Не надо, – прошептала она. – Пусть Диана говорит.
– Малкольм, – всё тем же холодным тоном произнесла Диана, – положение изменилось. На нашей стороне – мощь Конклава. Мы знаем, кто ты, и выясним, где ты. Ты глупец, раз явился сюда и раскрыл карты.
– Карты, – промурлыкал Малкольм, – мои карты… Где же они? Ах, точно, они же в этой котомке!
Он сунул руку в мешок, который держал. И вытащил, держа отрубленную человеческую голову.
Воцарилась тишина, полная ужаса.
– Джон! – хрипло выговорил Диего.
Джен Алдертри, казалось, был на грани обморока.
– Господи, бедная Марисоль. Боже…
Зара смотрела на голову, раскрыв рот от ужаса. Диего шагнул вперед, но Раджан схватил его за руку как раз, когда Диана рявкнула:
– Центурионы! Держать строй!
Малкольм швырнул отрубленную голову Джона Картрайта, и раздался придушенный звук. Кит понял, что издал его сам. Он глядел на обнажившийся позвоночник Джона Картрайта. Ярко белый на фоне темной земли.
– Полагаю, ты права, – обратился Малкольм к Диане. – Пора бы нам прекратить притворство, не так ли? Ты знаешь мои слабости, а я – твои. На то, чтобы убить его, – он указал на останки Джона, – ушли секунды. На то, чтобы разрушить твои защитные чары, и того меньше. Неужели ты думаешь, что получить то, что мне действительно нужно, займет больше времени?
– И что же это? – спросила Диана. – Что тебе нужно, Малкольм?
– То же, что и всегда. Мне нужна Аннабель и то, что необходимо, чтобы ее вернуть, – Малкольм рассмеялся с жутким бульканьем. – Мне нужна кровь Блэкторнов.
Эмма не помнила, как рухнула на колени, но теперь она стояла на коленях.
Ее окружали рыхлая земля и палые листья. Рыцарь-фэйри – ее отец – лежал на спине в растекающейся луже крови, которая впитывалась в темную землю, казавшуюся теперь черный.
– Папа! – прошептала она. – Папа, посмотри на меня, пожалуйста.
Уже много лет она не произносила слова «папа». С тех пор, как ей исполнилось семь.
На покрытом шрамами лице распахнулись голубые глаза. Он выглядел именно таким, каким Эмма его запомнила: светлые бакенбарды, лучики морщин в уголках глаз. На его щеке засохли брызги крови. Отец смотрел на нее.
Король рассмеялся.
– Перережь ему глотку, – велел он. – Или ты, девочка, не можешь убить собственного отца?
Губы Джона Карстерса беззвучно шевельнулись.
Ты вновь увидишь лицо того, кого любила и утратила, сказал ей пука. Но Эмма не думала, что его пророчество сбудется так. Только не это…
Она вцепилась в отцовскую руку, затянутую в кожаную броню.
– Я сдаюсь, – отрывисто произнесла она. – Я сдаюсь, сдаюсь, только помогите ему…
– Она сдалась, – объявил Король.
Двор разразился смехом, становившимся все громче, но Эмма его почти не слышала. Что-то в глубине души твердило ей: тут что-то неправильно, что-то очень важное… Но она видела перед собой отца, и в голове шумело, словно волны разбивались о риф. Она потянулась за стилом – в конце концов, отец был Сумеречным охотником! – но вспомнила, что руны здесь не работают.
– Я тебя не покину, – проговорила она. В голове гудело. – Я тебя не брошу! – Съежившись у подножия шатра, она крепче схватила отца за руку, чувствуя, что Король не сводит с нее глаз, слыша, как хохочут придворные. – Я не уйду.
Первым пошевелился Артур. Он отделился от стены и бросился к Ливви и Таю. Схватив близнецов за руки, он потащил их к дверям Института.
Они вырывались, но Артур оказался очень сильным. Ливви оборачивалась и громко звала Кита. Артур пинком открыл входную дверь и втолкнул племянников в дом. Кит успел услышать крики Ливви, и тут дверь за ними захлопнулась.
Диана, глядя на Малкольма, выгнула бровь.
– Как-как ты сказал – кровь Блэкторнов?
Малкольм вздохнул.
– Англичане и безумцы, – произнес он. – А иногда бывает и то и другое разом. Неужели он серьезно рассчитывает, что это поможет?
– Ты что, хочешь сказать, что можешь войти в Институт? – спросил Диего.
– Я хочу сказать, что это не имеет никакого значения, – ответил Малкольм. – Я все это подстроил еще до того, как Эмма меня убила. Моя смерть – а я мертв, пусть теперь это и ненадолго… Черная книга – разве это не чудо? – освободила морских демонов побережья. Те, кто стоит сейчас рядом со мной – лишь малая часть подвластных мне полчищ. Или вы выдадите мне Блэкторна, или я пошлю их на сушу – вершить разрушения и истреблять простецов.
– Мы тебя остановим, – пообещала Диана. – Конклав остановит. Они пошлют Сумеречных охотников…
– Вас не хватит, – торжествующе произнес Малкольм и начал прохаживаться вдоль пускавшей слюни стены морских демонов. – В том-то и прелесть Темной войны. Вам просто не удержать всех демонов Тихого океана – не с нынешней вашей численностью. О, я не утверждаю, что вы в конце концов не победите. Победите. Но только подумайте о том, сколько будет погибших. Что, один паршивый Блэкторн того стоит?
– Фейд, мы не выдадим тебе на смерть одного из нас, – сказала Диана. – И ты это прекрасно знаешь.
– Диана, ты не можешь говорить от имени Конклава, – заметил Малкольм. – А они не брезгуют кем-то пожертвовать. – Он попытался ухмыльнуться. Одна прогнившая губа треснула, и по подбородку мертвеца заструилась черная жидкость. – Одним ради многих.
Диана тяжело дышала, ее плечи гневно поднимались и опадали.
– И потом что? Все эти смерти и разрушения – что тебе это даст?
– Вы тоже пострадаете, – сказал Малкольм. – И пока что меня это устроит – то, что Блэкторны будут страдать.
Он обежал взглядом стоявших перед ним.
– А где же мои Джулиан с Эммой? И Марк? Струсили встретить меня лицом к лицу? – он хихикнул. – Какая жалость. Хотел бы я поглядеть на выражение личика Эммы, когда она меня увидит. Можешь передать ей, что я сказал: надеюсь, проклятие пожрет их обоих.
Кого пожрет? – подумал Кит, но тут взгляд Малкольма сосредоточился на нем, и молочно-белые глаза колдуна блеснули.
– Прости за отца, Эрондейл, – произнес Малкольм. – Увы, ничего не мог поделать.
Кит занес над головой Адриэль. Клинок серафимов в руке раскалился и начал подергиваться – но окружил его сиянием, которого, надеялся Кит, колдуну хватило, чтобы увидеть, как Кит плюнул в его сторону.
Взгляд Малкольма утратил всякое выражение. Он вновь повернулся к Диане.
– Даю вам время на принятие решения до завтрашнего вечера. Затем я вернусь. Если вы не предоставите мне Блэкторна, я разнесу побережье до основания. А пока что, – он щелкнул пальцами, и в воздухе сверкнул тусклый лиловый огонек, – можете наслаждаться обществом моих друзей.
И, когда морские демоны ринулись на Центурионов, Малкольм Фейд исчез.
12Где приречные утесы
Марк проталкивался через толпу фэйри Неблагого Двора. Прежде ему доводилось бывать среди них только на пирах: Двор не пребывал всегда на одном месте, но путешествовал по Неблагим Землям. Сейчас, приближаясь к тесно стоящей знати, Марк чуял в ночном воздухе запах крови – а еще паники, страха и ненависти. Ненависти их к Сумеречным охотникам. Король призывал Двор быть потише, но толпа кричала Эмме пролить кровь отца.
Кьерана никто не охранял. Тот обмяк, стоя на коленях, повиснув под весом собственного тела на терновых путах, словно на колючей проволоке. Из проколов на запястьях, шее и лодыжках медленно сочилась кровь.
Марк протолкался мимо последних придворных. С этого расстояния ему было видно, что на цепочке на шее у Кьерана что-то висит. Эльфийская стрела. Эльфийская стрела Марка. От этого зрелища Марку скрутило живот.
– Кьеран, – он коснулся ладонью его щеки.
Кьеран распахнул глаза. Его лицо посерело от боли и безнадежности, но улыбнулся он с нежностью.
– Столько грез… – произнес он. – Это что, конец? Ты пришел увести меня в Сияющие Земли? Лучшего лица ты надеть бы не мог.
Марк провел руками по терновым веревкам. Те были крепкими. Клинок серафимов разрезал бы их – но клинки серафимов здесь не работали, так что Марку остались только обычные кинжалы. Тут ему пришла идея, и он протянул руку и осторожно снял с шеи Кьерана эльфийскую стрелу.
– Какие бы боги это ни устроили, – прошептал Кьеран, – они смилостивились и послали мне в последние мгновения того, кто любезен моей душе. – Он уронил голову, обнажив алые раны на шее там, где кожу пронзили шипы. – Моего Марка.
– Тихо, – придушенно произнес Марк. Эльфийская стрела была острой, и он разрезал ею сперва веревки на горле Кьерана, а затем – те, что на запястьях. Путы спали, и Кьеран ахнул, когда боль уменьшилась.
– Выходит, правду говорят, – сказал Кьеран. – Когда умираешь, боль уходит.
Марк распорол веревки, связывавшие лодыжки Кьерана, и выпрямился.
– Хватит с меня, – сказал он. – Я Марк, а не иллюзия. Ты не умираешь, Кьеран, а живешь, – он взял Кьерана за запястье и помог тому подняться. – И совершаешь побег.
Кьеран оторопело смотрел на лунный свет. Он потянулся к Марку и положил руки ему на плечи. В какое-то мгновение у Марка была возможность отстраниться – но он ей не воспользовался. Он шагнул к Кьерану так же, как Кьеран к нему, и почувствовал исходивший от него запах крови и разрезанной лозы, и они поцеловались.
Изгиб губ Кьерана был так же знаком губам Марка, как вкус сахара или тепло солнца. Но здесь не было ни сахара, ни солнца – ничего сладкого и ничего яркого, лишь темное давление Двора со всех сторон и запах крови. И все же его тело отозвалось на Кьерана, прижав того к стволу дерева, стиснув, гладя кожу, ощущая пальцами шрамы и свежие раны.