Потом он, конечно, вспоминал бы это с болью как от раскаленных добела ножей. Это стало бы очередным напоминанием о том, что никогда не смогло бы принадлежать ему. И он возненавидел бы себя за то, что причинил боль Марку. Но ничего из этого его бы не остановило. Он знал, на сколько хватает его силы воли, и он достиг предела. Его уже трясло, дыхание участилось, осталось только протянуть руку, и…
– Хочу, чтоб мы снова были парабатаями, – проговорила она. – Как раньше.
Эти слова словно взорвались у него в голове. Она его не хотела; она хотела быть парабатаями, и точка. Он сидел тут и думал о своих желаниях, о том, сколько боли он может вынести – но какое это имело значение, если Эмма его не хотела? Как он мог быть таким глупцом?
– Эмма, мы всегда будем парабатаями, – ровно произнес он. – Это на всю жизнь.
– С тех пор, как мы… с тех пор как я стала встречаться с Марком, это стало каким-то не таким, – сказала Эмма, глядя ему прямо в глаза. – Но это не из-за Марка, а из-за нас. Из-за того, что мы сделали.
– Все будет в порядке, – сказал он. – На этот случай нет ни правил, ни инструкций. Но мы не хотим друг другу навредить, так что не навредим.
– Бывали и парабатаи, которые потом возненавидели друг друга. Вспомнить хотя бы Люциана Греймарка и Валентина Моргенштерна.
– С нами такого не произойдет. Мы выбрали друг друга еще в детстве. А потом снова, когда нам было по четырнадцать. Я выбрал тебя, а ты выбрала меня. Это же и есть церемония парабатаев, так ведь? Способ скрепить эту клятву – обещание, что я всегда буду выбирать тебя.
Она прислонилась к его руке – всего лишь легчайшее касание плеча плечом, – но от этого во всем теле Джулиана словно зажглись фейерверки, как над пирсом Санта-Моника.
– Джулс!
Он кивнул, не решаясь заговорить.
– Я тоже всегда буду выбирать тебя, – сказала она и, положив голову ему на плечо, закрыла глаза.
Кристина резко очнулась от беспокойного сна. В комнате царил полумрак; она свернулась клубочком в изножье кровати, поджав под себя ноги. Кьеран, откинувшись на подушки, спал дурманным сном, а Марк, укутавшись в одеяла, лежал на полу.
Два часа, – сказала Нене. Каждые два часа надо было проверять, как там Кьеран. Она вновь взглянула на Марка, решила, что не может его будить, вздохнула и, сев, потянулась через кровать к принцу фэйри.
Многие казались во сне спокойными и безмятежными – но только не Кьеран. Он тяжело дышал, а глаза судорожно бегали под закрытыми веками, руки нервно плясали по покрывалу. И все же, когда она наклонилась и неловко задрала рубашку у него на спине, он не проснулся.
Кьеран весь горел. Но, тем не менее, вблизи он был до боли прелестен: длинные скулы перекликались с миндалевидными глазами, густые ресницы прикрывали их, точно перья, а волосы были глубокого иссиня-черного цвета.
Кристина быстро сменила примочку; старая наполовину пропиталась кровью. Когда она нагнулась, чтобы опустить рубашку Кьерана обратно, его рука вдруг сжала ее запястье как тисками.
На Кристину снизу вверх глядели черный и серебряный глаза. Сухие и потрескавшиеся губы шевельнулись.
– Воды? – прошептал он.
Каким-то образом ей удалось одной рукой перелить воды из кружки на прикроватном столике в оловянную чашу и подать ему. Кьеран осушил чашу, не выпуская ее руки.
– Ты, может, меня не помнишь, – сказала она. – Я Кристина.
Кьеран опустил чашу и уставился на нее.
– Я знаю, кто ты, – немного помолчав, произнес он. – Я думал… но нет. Мы при Благом Дворе.
– Да, – сказала Кристина. – Марк спит, – добавила она на случай, если Кьеран беспокоится.
Но мысли принца, казалось, были далеко.
– Я думал, что этой ночью умру, – признался он. – Я был готов.
– Не всегда все выходит так, как мы думаем, – сказала Кристина. Ей самой эта сентенция показалась не слишком убедительной, но Кьерана это, судя по всему, утешило. Его лицо, словно занавесом, стремительно накрывало усталостью.
Он стиснул ее запястье еще крепче.
– Побудь со мной, – попросил он.
Кристина вздрогнула от неожиданности и наверняка попыталась бы что-нибудь ответить – возможно, даже отказала бы, но Кьеран не дал ей такой возможности. Он уже уснул.
Джулиан лежал без сна.
Он хотел спать; усталость пропитала его кости насквозь. Но комнату заливал тусклый свет и Эмма была так близко – всё это сводило его с ума. Она спала, и Джулиан чувствовал жар ее тела. Она сбросила покрывало, и Джулиан видел ее обнаженное плечо там, где сползло платье, и контуры руны парабатаев на руке.
Он вспомнил грозу за стенами Института, и как Эмма целовала его на крыльце перед тем, как явился Гвин. Нет, лучше себе не врать. Потом она отстранилась и произнесла имя его брата. Вот когда всё закончилось.
Может, всё дело в том, что, когда они так близко друг к другу, легче поддаться неподобающим чувствам. Какая-то часть Джулиана хотела, чтобы Эмма забыла его и была счастлива. Другая – чтобы помнила так, как помнил он. Воспоминания о том, каково им было вместе, жили в его крови.
Он беспокойно провел руками по волосам. Чем глубже он старался похоронить эти чувства, тем чаще они поднимались на поверхность, как вода в каменном бассейне. Он хотел склониться и притянуть Эмму к себе, прижаться губами к ее губам – поцеловать настоящую Эмму и стереть всякую память о ланнан-ши… И даже свернуться рядом, держать ее всю ночью в объятиях и чувствовать, как она дышит – это тоже его вполне бы устроило. Его устроило бы даже провести ночь, лишь чуточку соприкасаясь с ней мизинцами.
– Джулиан, – мягко произнес кто-то. – Проснись, сын терний[38].
Джулиан тут же уселся. В изножье стояла женщина. Не Нене и не Кристина: эту женщину он никогда прежде не видел, но узнал по портретам. Она была худой, почти изможденной, но все-таки красивой, с пухлыми губами и глазами синими, как стекло. Рыжие волосы волной спадали до самой талии. Платье сидело на ней так, словно его сшили до того, как она исхудала, но все равно было прелестно: белое и темно-синее, с изящным орнаментом, оно мягко окутывало ее до самых пят. Длинные руки были бледными до белизны, губы – алыми, а уши – слегка заостренными.
Голову женщины охватывал золотой обруч – корона изящной фейской работы.
– Джулиан Блэкторн, – произнесла Королева Благого Двора. – Проснись и пойдем со мной, ибо мне есть, что тебе показать.
14Сквозь темное стекло
Королева шла молча, и Джулиан едва за ней поспевал босиком. Она уверенно шла вниз, по длинным коридорам Двора.
Было трудно уразуметь географию страны фэйри, где местность все время менялась, а громадные пространства легко умещались в меньших; словно кто-то взял знаменитую философскую загадку: «Сколько ангелов поместится на конце иглы?» – и превратил ее в пейзаж.
По пути они проходили мимо других знатных эльфов. Здесь, при Благом Дворе, было меньше темной роскоши – потрохов, костей и крови. Зеленые ливреи словно отражали цвет растений, деревьев и травы. Повсюду сверкало золото: золотые дублеты мужчин, длинные золотые платья дам – словно таким образом сюда проносили солнечный свет, что не мог проникнуть под землю.
Наконец они свернули в просторный круглый зал. Здесь не было никакой мебели, а гладкие каменные стены сходились в купол, в центр которого был вделан кристалл хрусталя. Под самым кристаллом стоял большой каменный постамент, увенчанный золотой чашей.
– Это мое гадальное стекло, – объяснила Королева. – Одно из сокровищ фэйри. Желаешь заглянуть?
Джулиан оробел. Он не так хорошо разбирался в этом, как Кристина, но знал, что такое гадальное стекло. Оно позволяло, глядя в отражающую поверхность – обычно в зеркало или в воду – увидеть, что происходит в других местах. Джулиану ужасно хотелось воспользоваться этим, чтобы узнать, как там его семья, но он был твердо намерен не принимать от фэйри никаких подарков без крайней необходимости.
– Нет, миледи, благодарю вас, – сказал он.
Джулиан увидел, как в глазах Королевы промелькнул гнев. Это его удивило: он полагал, что уж она-то контролирует свои чувства получше. Впрочем, гнев тут же исчез, и Королева ему улыбнулась.
– Некий Блэкторн вот-вот подвергнет свою жизнь смертельной опасности, – сказала она. – Разве это не достаточно уважительная причина тебе заглянуть в стекло? Или же ты предпочитаешь пребывать в неведении об опасности, что грозит твоей семье, твоей крови? – она чуть ли не ворковала. – Судя по тому, что мне о тебе известно, Джулиан, сын терний, это не в твоей природе.
Джулиан сжал кулаки. Блэкторн подвергнет себя опасности? Может, это Тай вляпался в очередную тайну, или Ливви, безрассудная и упрямая? Дрю? Тавви?
– Тебя не так просто искушать, – заметила Королева – уже более мягко и соблазнительно. Ее глаза так и блестели. Ей это нравится, подумал Джулиан. Охота; игра. – Как необычно видеть это в ком-то столь юном.
Джулиан, мрачно усмехнувшись про себя, вспомнил, как только что едва не дрогнул из-за близости Эммы. Но это была слабость, а слабости есть у всех. За годы, в течение которых он отказывал себе во всем ради блага семьи, его воля переплавилась в нечто такое, что порой удивляло даже его самого.
– Я не смогу проникнуть на ту сторону и повлиять на то, что происходит, так ведь? – спросил он. – Разве смотреть на это не станет для меня пыткой, и больше ничем?
Королева улыбнулась.
– Не могу сказать, – произнесла она. – Мне самой неведомо, что произойдет. Но если ты не заглянешь, ты тоже так никогда и не узнаешь. По моему опыту, и люди, и нефилимы хуже всего переносят неизвестность. – Она посмотрела на воду и сказала: – А, он как раз прибыл к точке пересечения.
Джулиан очутился перед постаментом быстрее, чем успел подумать, стоит ли это делать, и посмотрел на воду. То, что он увидел, потрясло его.
Вода была словно гладкое стекло – как телеэкран, на который с пугающей четкостью проецировалась картинка. Джулиан увидел ночь в горах Санта-Моника – зрелище настолько знакомое, что он почувствовал тоску по дому.