– Ты велел мне держаться подальше от базара в Лос-Анджелесе, – возразил Кит, – а не от всех базаров на свете. У тебя, Хейл, не столько власти и влияния, так что уйти мне или остаться – зависит от владельца этого базара.
– То есть от меня, – сказала Гипатия. Ее гладкое лицо было совершенно бесстрастно.
– Я думал, вы совладелец? – заметил Кит.
– Хорошая попытка, дитя, но советую не дерзить. Я не люблю, когда мне лгут. И от того, что ты притащил сюда двух нефилимов, я тоже не в восторге.
Толпа ахнула. Кит мысленно закатил глаза. Преимущество пока было не на их стороне.
– Они не поддерживают Холодный мир, – сказал он.
– Значит, они голосовали против? – спросила колдунья в ошейнике с шипами.
– Нам было десять лет, – сказала Ливви. – Мы были еще слишком малы.
– Дети, – прошипел мужчина, стоявший за прилавком с пленными фэйри. Трудно было понять, сказал он это удивленно, презрительно или плотоядно.
– О, он не просто привел с собой нефилимов, – заметил Барнабас со змеиной усмешкой. – Он сам один из них, шпион Сумеречных охотников.
– Что нам делать? – прошептал Тай. Они так тесно прижимались друг к другу, что Кит, стиснутый между Таем и Ливви, не мог даже пошевелить рукой.
– Доставайте оружие, – сказал Кит. – И соображайте, как нам отсюда выбираться.
К чести близнецов, оба лишь судорожно вздохнули. Их руки тут же исчезли у Кита из поля зрения.
– Это ложь, – заявил он. – Мой отец – Джонни Грач.
– А твоя мать? – раздался у них за спинами гулкий голос Шейда. За ним тоже успела собраться толпа, так что бежать в ту сторону смысла не было.
– Не знаю, – сквозь зубы процедил Кит. К его удивлению, Гипатия вскинула брови, словно знала то, что было ему неизвестно. – И это не важно! Мы пришли сюда не для того, чтобы вредить вам или шпионить. Нам нужна помощь колдуна.
– Но у нефилимов есть свои колдуны, – сказал Барнабас. – Те, кто готов предать Нижний мир ради того, чтобы запустить руку в мошну Конклава. Хотя после того, что все вы творили с Малкольмом…
– С Малкольмом? – Гипатия выпрямилась. – Это что, Блэкторны? Те, кто в ответе за его смерть?
– Он только наполовину умер, – заявил Тай. – Превратился во что-то типа морского демона и вернулся… на время. Разумеется, сейчас он мертв, – прибавил он, словно сообразив, что сказал что-то не то.
– Вот почему вместо Шерлока Холмса всегда говорит Ватсон, – прошипел ему Кит.
– Ватсон никогда не говорит вместо Холмса, – огрызнулся Тай. – Ватсон – просто подкрепление.
– Я не подкрепление, – произнес Кит и вынул из кармана нож. Он услышал, как оборотни засмеялись, увидев более чем скромные размеры клинка, но его это не задело. – Как я и сказал, – повторил он, – мы пришли сюда с миром, чтобы поговорить с колдуном и уйти. Я вырос на Сумеречных базарах и не желаю им ничего дурного, равно как и мои спутники. Но если вы на нас нападете, мы станем защищаться. И тогда мстить за нас придут другие нефилимы. И зачем все это? Кому от этого станет лучше?
– Мальчик прав, – сказал Шейд. – Война никому не нужна.
Барнабас отмахнулся от колдуна. Его глаза фанатично горели.
– Зато нам нужен хороший пример, – произнес он. – Пусть нефилимы узнают, каково это – находить под дверью изуродованные трупы своих детей и не ждать ни справедливости, ни шанса на возмездие.
– Не делайте этого… – начала Ливви.
– Прикончить их! – отрезал Барнабас, и стая его оборотней вместе с теми, кто столпился вокруг, бросилась на них.
Снаружи огни Полперро сияли на фоне темных холмов, словно звезды. Слышно было плеск моря – мягкий шум вздымающихся и опадающих волн, колыбельная всего мира.
На Эмму шум моря уж точно подействовал как колыбельная. Несмотря на все старания Джулиана по части чая, она, свернувшись, как кошка, рядом с раскрытым дневником Малкольма, уснула у камина.
Прежде, чем заснуть, она читала дневник Джулиану вслух. С самого начала, когда Малкольма нашли одного – растерянного ребенка, не помнившего родителей и понятия не имевшего, что такое колдун. Блэкторны, насколько понял Джулиан, взяли над ним опеку, потому что решили, что колдун мог быть им полезен – послушный колдун, исполняющий их приказы. Они объяснили ему его истинную природу – и не слишком выбирали выражения.
Из всего семейства только Аннабель была добра к Малкольму. В детстве они вместе исследовали утесы и пещеры Корнуолла, и она научила его тайно обмениваться посланиями, используя ворона вместо почтового голубя. Малкольм лирически описывал побережье, смену его обликов, бури, и не менее лирически писал об Аннабель, хотя и не осознавал собственных чувств. Он был влюблен в остроту ее ума и силу духа, в ее склонность защищать слабых – он писал, как Аннабель гневно вступалась за него перед кузенами, а со временем он стал восхищаться не только красотой ее души. Запинающимся неровным пером он писал о мягкости ее кожи, очертаниях губ и рук, о том, как временами ее волосы выбивались из кос и реяли вокруг нее, словно облако тьмы.
Джулиан был почти рад, когда голос Эммы утих, и она легла – просто чтобы глаза отдохнули, – сказала она и тут же заснула. Он никогда не думал, что будет сочувствовать Малкольму или увидит между ним и собой сходство, но слова Малкольма как будто описывали его собственное разбитое сердце.
Порой, – писал Малкольм, – тот, кого ты знаешь всю жизнь, вдруг превращается в незнакомца – чудесным и дивным образом, словно берег, который ты видел всю жизнь, вдруг оказался не из песка, а из алмазов, и они слепят тебя своей красотой. Аннабель, ты забрала мою жизнь, никчемную, как незаточенный клинок, ты разъяла ее на части и собрала вновь, придав ей форму столь поразительную и дивную, что я могу лишь гадать…
Внезапно раздался звук, словно птица ударилась в оконное стекло. Джулиан вздрогнул и потянулся к кинжалу, который лежал на столике рядом с диваном.
Стук вновь повторился, на сей раз еще громче.
Джулиан поднялся на ноги. За окном промелькнуло что-то белое, потом исчезло, и снова раздался удар. В стекло что-то швыряли – словно ребенок, чтобы привлечь внимание друга, бросал камушки в окно.
Джулиан посмотрел на Эмму. Она лежала на спине, ее глаза были закрыты, грудь мерно вздымалась и опадала. Губы были приоткрыты, на щеках алел румянец.
Он подошел к двери и медленно повернул ручку, стараясь, чтобы та не скрипнула. Дверь отворилась, и Джулиан вышел в ночь.
Было прохладно и темно, и луна мерцала над водой, словно подвешенная на цепочку жемчужина. Дом стоял на клочке неровной земли, с одной стороны отвесно уходившей в океан. Поверхность воды была темной и прозрачной; Джулиан видел сквозь нее очертания скал, словно сквозь черное стекло.
– Джулиан, – раздался голос. – Джулиан Блэкторн.
Он обернулся. Дом остался за спиной, а впереди была скала Пик, вершина утеса и темная трава в расщелинах между серыми камнями.
Он поднял руку с колдовским огнем. Хлынул свет, озарив стоявшую перед ним девушку.
Она словно сошла с его рисунка. Темные прямые волосы, лицо как у скорбящей Мадонны, на голову наброшен капюшон плаща. Под плащом виднелись тонкие бледные лодыжки и потрескавшиеся туфли.
– Аннабель? – спросил он.
Кит метнул нож. Тот полетел от него в приближающуюся толпу и вонзился прямо в плечо Барнабаса Хейла. Змеекожий колдун отшатнулся и упал, вереща от боли.
– Кит! – воскликнула Ливви. Кит понял: она не уверена, правильно ли он поступил. Но он никогда не забывал цитату из Эмерсона, которую очень любил Джонни Грач: «Если уж напал на короля, так убей его».
Один колдун был сильнее целой стаи оборотней; и Барнабас был их предводителем – целых две причины, чтобы вывести из строя именно его. Но думать об этом времени больше не было, обитатели Нижнего мира их настигли.
– Умбриэль! – завопила Ливви. В ее руке возник пылающий клинок. Она была словно вихрь, тренировки с саблей сделали ее грациозной и быстрой. С хлещущими вокруг волосами, она закружилась в смертоносном танце: великолепное пятно света и тьмы, и за ее клинком летел кровавый след.
Тай, сражавшийся коротким мечом, прижался спиной к прилавку, что было умно, поскольку владелица лавчонки сразу заорала, чтобы обитатели Нижнего мира не смели приближаться.
– Эй! Пошли вон! – завопила она, и ее товары взмыли в воздух. Бутылки с настойками полетели в удивленные лица оборотней и вампиров. Некоторые жидкости оказались едкими – какой-то оборотень с воплем отскочил, схватившись за лицо, на котором с шипением плавилась кожа.
Тай улыбнулся, и несмотря на всё, что творилось кругом, Киту тоже захотелось улыбнуться. Он решил запомнить это и позже вернуться к этому воспоминанию. Удачная мысль, особенно учитывая, что прямо сейчас на него мчался огромный оборотень с руками, мощными, как опоры моста. Он выдернул один из шестов, поддерживавших палатку Шейда, и та накренилась.
Кит замахнулся шестом. Тот был из металла, но гнулся, словно гигантский кнут. Он ударил прыгнувшего на него оборотня прямо в грудь и услышал, как хрустнули кости. Зарычав от боли, оборотень перелетел через голову Кита.
Кит вздрогнул от радости. Может, у них и получится! И втроем они сумеют отбиться. Так вот, что это такое – когда в твоей крови Небеса!
Ливви закричала.
Кит яростным ударом отшвырнул с дороги вампира, обернулся и увидел, как одна из летевших по воздуху бутылок попала в нее. Это была какая-то кислота, она прожигала одежду насквозь. Ливви зажимала рану рукой, но Кит увидел, что сквозь ее пальцы сочится кровь.
Другой рукой Ливви еще отбивалась, но обитатели Нижнего мира, словно акулы, почуявшие кровь, оставили Тая и Кита и направились к Ливви. Она сделала выпад, пронзив клинком сразу двоих, но все-таки не могла защищаться как следует и становилась все более беззащитной. Один из вампиров, облизываясь, шагнул ближе.
Кит бросился к Ливви. Тай его опережал, прорубаясь с коротким мечом сквозь толпу. Крупные капли крови падали на землю у ног Ливви. Сердце Кита сжалось от страха. Как только Тай подбежал к Ливви, ноги у нее подкосились, и они оба рухнули на землю. Умбриэль с лязгом выпал из ее руки.