Вдоль прохода мелькнуло что-то темное, скользкое, перетекающее. В церкви словно стемнело. Эмма наморщила нос – всё вдруг наполнилось вонью гниения, свидетельствовавшей о присутствии демона.
Лицо Джулиана в тени казалось таким бледным, что как будто светилось. Он смял в кулаке письмо, и они стали пятиться, отступать вон из церкви – осторожными шагами, в неровном свете клинка серафимов. Они были уже на полпути к выходу, когда раздался грохот – огромные входные двери захлопнулись.
Эмма услышала слабый смешок пикси.
Они обернулись и увидели, как алтарь переворачивается и с оглушительным грохотом рушится наземь.
– Заходи слева, – шепнула Эмма. – Я справа.
Джулиан бесшумно скользнул в сторону. Эмма всё равно чувствовала его присутствие. На полпути от города к церкви, там, откуда видна бухта Талланд и синяя гладь океана, они остановились и нанесли друг другу руны. Сейчас руны на Эмме с покалыванием оживали. Скользнув в проход между скамейками, она кралась вдоль стены.
Эмма дошла до нефа. Тот утопал во мраке, но ее руна ночного видения мерцала, позволяя видеть в темноте. Она различила перевернутый алтарь, огромную лужу высохшей крови на каменном полу. На одной из ближайших колонн был кровавый отпечаток ладони. В стенах церкви все это выглядело жутко и неправильно, и напоминало об оскверненном Институте.
О Себастьяне, проливающем кровь на пороге Лос-Анджелесской крепости Сумеречных охотников.
Она нахмурилась и отвлеклась – всего на одно мгновенное воспоминание. Боковым зрением она заметила, как что-то мелькнуло, и в тот же миг голос Джулиана словно взорвался у нее в ушах:
– Эмма, берегись!
Эмма метнулась в сторону, прочь от мелькающей тени. Она приземлилась на перевернутый алтарь, тут же развернулась и увидела, как перед ней вздымается рябящий ужас. Он был черно-алый, цвета крови – он и был кровью, соткавшись из запекшегося, вязкого алого, с парой горящих белых глаз. Его руки оканчивались плоскими лопастями, как у мотыги, и из каждой выступало по одному черному, изогнутому когтю. С когтей капала жидкая светящаяся слизь.
Оно заговорило. Кровь хлынула из его пасти – черной прорези в алом лице.
– Я Сабнок из Бездны. Как смеешь ты стоять предо мной, уродливый человек?
Эмма была удивлена, что ее не назвали Сумеречным охотником – большая часть демонов отличала нефилимов. Но она этого не показала.
– Какой личный выпад, – сказала она. – Я задета.
– Я не разумею твоих слов. – Сабнок скользнул к ней. Эмма подалась назад. Она чувствовала, что Джулиан где-то у нее за спиной. Даже не оборачиваясь, она знала, что он там.
– Мало кто разумеет, – заметила она. – Склонность к сарказму – тяжкое бремя.
– Кровь призвала меня сюда, – произнесло чудовище. – Кровь есть я. Кровь, пролитая во гневе и ненависти. Кровь, пролитая в отвергнутой любви. Кровь, пролитая в отчаянии.
– Ты демон, – сказала Эмма, выставив Кортану перед собой. – Мне незачем знать, откуда ты взялся и почему. Мне просто нужно, чтобы ты вернулся туда, откуда пришел.
– Я пришел из крови, и в кровь обращусь, – проговорил демон и прыгнул, обнажив клыки и когти. Эмма не думала, что у него есть клыки, но они были тут как тут, похожие на осколки красного стекла.
Она прыгнула назад и сделала сальто, уворачиваясь от твари. Демон ударился об алтарь. Эмма крутила сальто, и мир кружился вокруг. Холод пробрал ее до костей – леденящее спокойствие битвы. Всё вокруг замедлилось.
Она приземлилась и выпрямилась. Демон, скалясь, сжался на краю алтаря. Он снова прыгнул – и на сей раз она рубанула его мечом: быстрый колющий выпад снизу.
Кортана ни во что не вонзилась. Она скользнула сквозь плечо твари. На запястье и предплечье Эмме плеснула кровь – густая, свернувшаяся, гнилая. Эмма задыхалась, пока тварь кружилась, словно торнадо, пытаясь достать ее когтем. Они кружились по полу церкви в подобии танца, Кортана сверкала. Чудище невозможно было убить – Эмма наносила ему раны, но они тут же затягивались, исчезали, как рябь на воде.
Она не решалась отвести взгляд от демона и поискать глазами Джулиана. Она знала, что он где-то здесь, но уже дальше, словно отошел на другую сторону церкви. И далекой вспыхивающей звезды его клинка тоже было не видно. Джулс, – подумала она. – Мне бы не помешала помощь!
С разъяренным рыком демон вновь бросился в атаку. Занеся обеими руками Кортану над головой, Эмма обрушила на демона удар. Тот взвыл. Эмма выбила ему несколько зубов. Острая боль пронзила ее руку. Эмма провернула меч, вкручивая его глубже в голову демона, наслаждаясь его воплями.
Мир взорвался светом. Эмма отшатнулась, глаза жгло. В крыше над ними, словно люк в машине, открывался квадратный проем. Ослепленная солнцем, она все-таки различила фигуру – Джулиан стоял на одном из самых высоких стропил. А затем солнечный свет хлынул в пробоину, и демона охватило пламя.
Тварь горела, вереща. Церковь заполнила вонь кипящей крови. Джулиан спрыгнул со стропил на алтарь. В одной руке у него было стило, в другой – клинок серафимов.
Эмма протянула к нему свободную руку – ту, которой не сжимала Кортану. Он, не спрашивая, понял, чего она хочет. Клинок серафимов по дуге полетел к Эмме. Она поймала его, развернулась и вонзила клинок в горящего демона.
И тот исчез, издав напоследок пронзительный крик.
Наступившая тишина казалась оглушительной. В ушах у Эммы звенело. Она охнула и обернулась к Джулиану.
– Это было потрясающе…
Джулиан спрыгнул с алтаря и выхватил перепачканный ихором клинок серафимов у нее из рук. На клинке уже застывала кровь демона, и меч начинал терять форму. Джулиан отшвырнул клинок в сторону и схватил Эмму за руку, перевернув предплечье так, чтобы видно было длинную царапину, бежавшую вверх от запястья.
Он побелел как полотно.
– Что случилось? Он тебя укусил?
– Не совсем. Я порезалась о его зуб.
Он провел пальцами по ее руке снизу вверх. Эмма поморщилась. Порез был длинный, узкий и довольно глубокий.
– Не жжет? Не болит?
– Я в порядке, Джулс, – сказала она. – Я в порядке.
Он в упор смотрел на нее. В жестком свете, лившемся сверху, его глаза были полны ярости. Потом он отвернулся и побрел к выходу между рядами скамей.
Эмма опустила глаза на руку. Совершенно обычная рана, подумала она. Надо будет ее промыть, но ничего особенного в ней не было. Она убрала Кортану в ножны и вышла из церкви вслед за Джулианом.
Сначала она его не увидела. Как будто он исчез – и остался только вид, открывавшийся из церкви. Зеленые поля, плавно переходившие в дымчатую синеву: синее небо, синее море, синяя дымка далеких холмов.
До Эммы донесся крик, тоненький и слабый, и она побежала на звук – к кладбищу, где истершиеся от времени надгробия стояли, накренившись в разные стороны, похожие на рассыпанную колоду карт.
Раздался громкий писк.
– Пусти меня! Пусти!
Эмма развернулась и увидела, как шевелится трава; самый маленький пикси отчаянно выворачивался, прижатый к земле Джулианом – и его бесстрастное, холодное лицо бросило Эмму в дрожь.
– Вы заперли нас с этой тварью! – произнес Джулиан, зажав голову пикси локтем. – Это так?
– Не знал, что оно там! Не знал! – пропищал пикси, пытаясь вырваться из рук Джулиана.
– Какая теперь разница? – запротестовала Эмма. – Джулиан, не надо…
– В этой церкви занимались некромантией. Это разорвало завесу между измерениями, в которую и пробрался демон. Он мог растерзать нас в клочья!
– Не знал! – ныл пикси.
– Кто не знал? – спросил Джулиан. – Потому что бьюсь об заклад, ты-то знал.
Пикси обмяк, словно лишился костей. Джулиан прижал его коленом к земле.
– Леди велела сказать вам, чтобы шли туда. Сказала, что вы опасные. Станете убивать фэйри.
– Теперь уж точно стану, – заметил Джулиан.
– Джулс, все нормально, – сказала Эмма. Она знала, что пикси вовсе не был таким по-детски невинным созданием, каким выглядел. Но от зрелища того, как он скулит и извивается, ее почему-то тошнило.
– Нет, не нормально. Тебя ранило, – сказал Джулиан, и его ледяной тон напомнил ей, какое у него было лицо, когда уводили Ансельма Найтшейда. Джулиан, я даже испугалась, – сказала она ему тогда.
Но, с другой стороны, Найтшейд был виновен. Так сказала Клэри.
– Оставь его в покое! – это в траве металось бледное пятнышко – еще один пикси, судя по одежде и длине волос – женского пола. Пикси отчаянно замахала на Джулиана руками: – Он ничего не знает!
Джулиан не пошевелился. Он смерил фэйри леденящим взглядом – похожий на статую ангела мести, бесстрастный и безжалостный.
– Чтоб я вас рядом с нами больше не видел, – процедил он. – Никому об этом ни слова. Или мы вас найдем, и вы мне заплатите.
Пикси судорожно кивнула. Джулиан встал, и пикси исчезли, как будто провалились сквозь землю.
– Обязательно было так их пугать? – помедлив, спросила Эмма. Лицо Джулиана было все таким же пугающе бесстрастным, словно сам он был здесь, но его мысли блуждали за тысячи километров отсюда.
– Пусть лучше боятся, чем путаются под ногами, – обернулся к ней Джулиан. Кровь понемногу приливала к его щекам. – Тебе нужна ираци.
– Все в порядке. Мне не очень больно, и к тому же, я хочу сперва промыть царапину.
Ираци могли затянуть любую рану, но иногда в ране оставалась грязь или инфекция. В глазах Джулиана мелькнуло беспокойство.
– Тогда лучше вернуться в коттедж. Но сперва ты должна помочь мне.
Эмма подумала о сломанном алтаре и разлитой крови и застонала.
– Только не говори, что с уборкой.
– Мы не будем убирать в церкви, – сказал Джулиан. – Мы ее сожжем.
Кто бы ни держал Кристину, он был силен. Сильнее, чем простец.
– А теперь шаг вперед, и делай, что я скажу, – произнес голос у нее за спиной, тихий, глухой, но уверенный. Кристину вытолкнули в центр сквера. Ее протащили к фонтану и к стоявшим там двум фэйри. Оба смотрели во все глаза: Кьеран – на нее, его брат – чуть выше ее головы.