Теперь на нем была одежда, а под ней – гладкие мышцы, твердые и неподатливые. Эмма заново изучала его, запоминала, каков он на ощупь.
– Джулиан, – произнесла она. – Я…
Я люблю тебя, хотела она сказать. Ни Кэмерона, ни Марка я никогда не любила, всегда только тебя, и всегда буду любить только тебя, я вся создана из тебя, как кровь состоит из кровяных клеток. Но он прервал ее страстным поцелуем.
– Не надо, – прошептал он. – Не хочу слышать ничего разумного, только не сейчас. Не хочу логики. Хочу этого.
– Но ты должен знать…
Он помотал головой.
– Не должен, – он опустил руки, взялся за край футболки и стянул ее. С его влажных волос на них обоих падали капли воды. – Я столько времени жил, как будто разломанный на куски, – глухо произнес он, и Эмма знала, чего это ему стоило – ризнание, что он был не властен над собой. – Я должен снова почувствовать себя целым. Пусть ненадолго.
– Это не может продлиться долго, – сказала она, глядя на него. Им не позволят сохранить то, что между ними. – И это разобьет сердце нам обоим.
Он поймал ее за запястье, поднес ее руку к своей обнаженной груди. Прижал ее пальцы к своему сердцу. Оно билось под ее ладонью словно кулак, пробивающий себе дорогу сквозь ребра.
– Разбей мне сердце, – сказал он. – Разбей на кусочки. Я разрешаю.
Синеву его глаз почти полностью поглотили расширившиеся зрачки.
Тогда, на пляже, она не знала, что произойдет. Каким всё это будет между ними. Теперь Эмма знала. И от некоторых вещей невозможно было отказаться – ни у кого не хватило бы на это силы воли.
Ни у кого.
Она, сама не зная, что сейчас сделает, кивнула.
– Да, Джулиан, – сказала она. – Да.
Она услышала, как он застонал. Потом его руки опустились ей на бедра; он приподнял ее, зажав между собой и стеной. В этом чувствовалось отчаяние, словно перед концом света, и Эмма только гадала: неужели так и будет всегда? Когда же настанет время, когда они смогут быть медленными и нежными, тихими и любящими.
Джулиан яростно ее поцеловал, и она забыла о нежности. Осталось лишь это – Джулиан, шепчущий ее имя, пока они отшвыривали в сторону всю ставшую лишней одежду. Он задыхался, его кожа слабо блестела от пота, мокрые волосы прилипли ко лбу; Джулиан поднял Эмму повыше, прижался к ней так резко, что ударился об нее всем телом. Она услышала, как из его горла вырвался отрывистый стон. Когда он поднял лицо – глаза его почернели от желания – она смотрела на него не отрываясь.
– Ты в порядке? – шепнул он.
Эмма кивнула.
– Не останавливайся.
Он нашел ее губы своими, дрожащими, держал ее трясущимися руками. Эмма чувствовала – он борется за каждую секунду самоконтроля. Она хотела сказать ему, что всё хорошо, всё в порядке, но сознание ее покинуло. Она слышала, как волны снаружи яростно колотятся о скалы. Эмма закрыла глаза, и услышала, как Джулиан говорит ей, что любит ее, и обвила его руками, сжимая в объятиях, когда его колени подогнулись и они опустились на пол, цепляясь друг за друга, словно выжившие в кораблекрушении, забросившем их на далекий берег.
Тавви, Рафа и Макса найти было не сложно. Они оказались под крылышком у Бриджет, которая развлекала малышей тем, что позволяла им бесить Джессамину, пока та не принималась сшибать вещи с верхних полок. И Магнус разразился лекцией о том, почему нельзя дразнить привидения.
А вот Дрю нигде не было видно. Она куда-то ушла из своей спальни, в библиотеке или в кабинете ее тоже не оказалось, и дети ее не видели. Возможно, Джессамина могла бы еще чем-то помочь, но Бриджет сказала, что та в гневе унеслась прочь, как только детям надоело ее дразнить, и к тому же, общаться Джессамине нравилось только с Китом.
– Дрю ведь не ушла бы из Института, так? – спросил Марк. Он бродил по коридору, открывая двери одну за другой. – С чего бы она стала это делать?
– Марк, – Кьеран взял юношу за плечи и развернул к себе лицом. Кристина почувствовала, как запястье занемело, словно смятение Марка через связующее заклятье передавалось и ей.
Разумеется, между Марком и Кьераном была связь иного рода, основанная на общем опыте и общих чувствах. Кьеран держал Марка за плечи, сосредоточившись лишь на нем одном, как это умели фэйри. И Марк постепенно расслаблялся – напряжение постепенно покидало его тело.
– Твоя сестра здесь, – сказал Кьеран. – И мы ее найдем.
– Разделимся и поищем, – предложил Алек. – Магнус…
Магнус подхватил Макса на руки и направился вперед по коридору; Тавви и Раф поплелись следом. Остальные договорились встретиться в библиотеке через двадцать минут. Каждому был отведен свой участок Института – Кристине досталось западное крыло, и она спустилась на первый этаж, в бальный зал.
Кристина была этому не рада – воспоминания о том, как она танцевала там сперва с Марком, а затем с Кьераном, смущали и отвлекали. А отвлекаться сейчас не стоило: нужно было искать Дрю.
Она двинулась вниз по лестнице – и застыла. Там, на лестничной площадке, стояла Друзилла – вся в черном, в каштановых косах – черные ленты. Она обернула к Кристине бледное, встревоженное лицо.
– Я тебя ждала, – сказала она.
– Все тебя ищут! – воскликнула Кристина. – Тай и Ливви…
– Я знаю, слышала. Я подслушивала, – перебила Дрю.
– Но тебя не было в библиотеке…
– Прошу тебя, – сказала Дрю. – Ты должна пойти со мной. Времени мало.
Она поспешила вверх по лестнице и Кристина последовала за ней.
– Дрю, Марк волнуется. Всадники очень опасны. Ему нужно знать, что ты в порядке.
– Через секунду я скажу ему, что все со мной хорошо, – сказала Дрю. – Но мне надо, чтобы ты пошла со мной.
– Дрю… – они оказались в коридоре, где находилась большая часть гостевых спален.
– Слушай, – сказала Дрю. – Мне просто надо, чтобы ты это сделала, ладно? Если попытаешься позвать Марка, то клянусь, в этом Институте есть такие места, где я смогу от тебя прятаться целыми днями.
Кристина не смогла сдержать любопытства.
– Как тебе удалось так хорошо изучить Институт?
– Ты бы тоже изучила, если бы каждый раз, как высунешь нос, кто-нибудь пытался заставить тебя сидеть с детьми, – отрезала Дрю. Они дошли до ее спальни. Дрю взялась за дверную ручку и застыла, явно колеблясь.
– Но у тебя в спальне мы смотрели! – возмутилась Кристина.
– Я же тебе говорю, – сказала Дрю. – Укрытия. – Она набрала воздуху в грудь. – Ну ладно, заходи. И не психуй.
Личико Дрю было упрямым и решительным, словно она набиралась мужества перед тем, как сделать что-то неприятное.
– Все в порядке? – спросила Кристина. – Может, тебе лучше поговорить с Марком, а не со мной?
– Это не я хочу с тобой поговорить, – сказала Дрю и толкнула дверь спальни. Кристина шагнула внутрь, чувствуя себя озадаченной.
Сперва она разглядела только тень – силуэт у окна. Потом он встал, и сердце Кристины подскочило к горлу.
Смуглая кожа, спутанные черные волосы, острые черты лица, длинные ресницы. Легкая сутулость, которая, как говорила Кристина, всегда придавала ему такой вид, точно он идет против сильного ветра.
– Хайме! – выдохнула она.
Он раскинул руки, и мгновение спустя она уже крепко его обнимала. Хайме всегда был худой, но сейчас, с выступающими ключицами и торчащими локтями, он казался просто тощим. Он крепко обнял ее, и Кристина услышала, как дверь спальни тихонько закрылась и щелкнул замок.
Она отстранилась и взглянула Хайме в лицо. Он ничуть не изменился – ясные, с озорной искоркой глаза.
– Выходит, – произнес он, – ты и правда по мне скучала.
Ночи, которые она провела из-за него без сна, в рыданиях – потому что он пропал, потому что она его ненавидела, потому что он был ее лучшим другом и она ненавидела его ненавидеть – словно взорвались в ее голове. Кристина закатила ему пощечину, а затем принялась колотить по плечам, по груди – куда только могла дотянуться.
– Ой! – уворачивался он. – Больно же!
– ¡Me vale madre![55] – Кристина снова его треснула. – Как ты посмел так исчезнуть! Все волновались! Я думала, что ты умер! А ты тут как тут, прячешься в спальне у Друзиллы Блэкторн, за что, кстати, ее братья просто убью тебя, если узнают…
– Всё было не так! – Хайме махал руками, словно пытаясь отвести ее удары. – Я тебя искал.
Кристина уперлась руками в бедра.
– Все это время ты меня избегал, и вдруг выясняется, что ты меня искал, да?
– Я не тебя избегал, – сказал он, вынул из кармана мятый конверт и протянул его ей. С болью в сердце Кристина узнала почерк Диего.
– Если Диего хочет мне написать, необязательно передавать послание из рук в руки, – сказала она. – За кого он тебя держит, за почтового голубя?
– Он не может тебе писать, – сказал Хайме. – Зара проверяет всю его почту.
– Так, значит, ты знаешь про Зару, – сказала Кристина, забирая конверт. – И давно?
Хайме прислонился к большому дубовому столу.
– Давно ли они помолвлены? С тех пор, как вы в первый раз расстались. Но, Кристина, это не настоящая помолвка.
Она села на кровать Дрю.
– А выглядела как настоящая.
Хайме провел рукой по своим черным волосам. Он был немного похож на Диего – очертаниями рта, формой глаз. Хайме всегда был весел там, где Диего был серьезен. Теперь, усталый и исхудавший, он напоминал угрюмых, озабоченных модой юношей, тусовавшихся вокруг кофеен в Колония-Рома[56].
– Знаю, ты, наверное, меня ненавидишь, – сказал он. – У тебя есть на это все причины. Ты думаешь, я хотел, чтобы наша ветвь семьи взяла на себя управление Институтом потому, что я жаждал власти и плевать на тебя хотел. Но на самом деле у меня была уважительная причина.
– Я тебе не верю, – сказала Кристина.
Хайме нетерпеливо хмыкнул.
– Тина, я не из тех, кто жертвует собой, – сказал он. – Это по части Диего, не по моей. Я только хотел отвести беду от семьи.