Эмма вздрогнула, увидев выражение лица Джулиана, тогда Артур заметил ее. Он поднял глаза, сфокусировавшись на ней, нет, не на ней. На ее мече.
— Кортана, — сказал он, — сделанная Вэйландом Кузнецом, легендарным создателем Эскалибура и Даренделя. Выбирающая своего владельца. Когда Огиер поднял его, чтобы убить сына Карла Великого, на поле появился ангел, сломал меч и произнес:
— Милосердие лучше, чем месть.
Эмма взглянула на Джулиана. Было темно, но она видела, что его ладони были крепко сжаты. Он был зол на нее за то, что она пошла за ним?
— Но Кортану никогда не ломали. — сказала она.
— Это всего лишь легенда. — ответил Джулиан.
— В легендах есть доля правды, — сказал Артур. — Правда есть в твоих картинах, мальчик, в рассвете, в куплете Гомера. Вымысел есть правда, пусть и не подкрепленная фактами. Если вы верите только в факты и забываете легенды, ваш мозг будет жить, но сердце умрет.
— Я понял, дядя, — устало произнес Джулиан. — Я скоро вернусь. Пожалуйста, поешь что-нибудь. Хорошо?
Артур закрыл лицо руками, тряся головой. Джулиан направился в сторону лестницы. На полпути он, взяв Эмму за запястье, потянул за собой.
Он не применил физической силы. но она все равно пошла за ним, ошеломленная своей податливости, возникшей из-за того, что он просто взял ее за руку. В последние дни он касался ее, только, чтобы активировать руны. Она скучала по дружеским прикосновениям, которых было множество за годы дружбы: касание рук, похлопывание по плечу. Их секретный способ общения: они пальцами писали буквы и слова на коже друг друга. Способ, невидимый для остальных.
Казалось, прошла вечность. Теперь же искры бежали по ее руке от одного контакта, заставившего ее тело чувствовать жар, жжение и смущение. Его пальцы обвили ее запястье, когда они вышли в парадную дверь.
Когда она закрылась за ними, он отпустил, повернувшись к ней лицом. Густой, тяжелый воздух, казалось, давил на Эмму. Туман обволок шоссе. Она видела, как тяжелые волны бьются о берег. Они были похожи на огромных горбатых китов. Она видела луну, пытавшуюся пробиться сквозь облака.
Джулиан дышал так, словно изо всех сил бежал несколько километров. Футболка прилипла к его груди, когда он откинулся на стену Института.
— Зачем ты пришла на чердак? — спросил он.
— Прости, — ответила она холодно. Она ненавидела быть холодной с Джулсом. Они редко ссорились, не извиняясь или не превращая все в шутку. Мне показалось, что я нужна тебе, и я не могла не прийти. — Я понимаю, если ты сердишься…
— Я не сержусь, — молния сверкнула над водой, на мгновение осветив небо. — Черт побери, я не имею права сердиться, так? Марк не знает ничего о тебе и мне, он не пытается ранить меня, он ни в чем не виноват. А ты, ты поступила правильно. Я не могу ненавидеть тебя за это, — он оттолкнулся от стены, немного пошатнувшись. Сила сдерживаемого шторма, казалось, давила на него. — Но я не могу противиться этому. Что прикажешь мне делать, Эмма? — он взъерошил волосы, которые завивались от влажности и запутывались между пальцами. — Мы не можем так жить.
— Я знаю, — сказала она. — Я уеду. Осталось всего лишь несколько месяцев. Мне исполнится восемнадцать. Наши пути разойдутся на года. Мы забудем друг друга.
— Забудем? — он странно улыбнулся.
— Мы должны, — Эмма начала дрожать. Было холодно, облака кружились над ними, как дым выжженного неба.
— Мне никогда не стоило касаться тебя, — сказал он. Он подошел к ней ближе, или она пододвинулась к нему, чтобы взять его руки, как она всегда делала. — Я никогда не думал, что нашу связь так легко разорвать.
— Она не разорвана, — прошептала Эмма. — Мы сделали ошибку… но мы не были ошибкой.
— Многие совершают ошибки, Эмма. Но они не разрушают их жизни.
Она закрыла глаза, но все равно видела его, чувствовала его в нескольких сантиметрах от себя, чувствовала тепло его тела, запах гвоздики, который исходил от его одежды и волос. Это сводило ее с ума, заставляло коленки трястись, словно она каталась на американских горках.
— Наши жизни не разрушены.
Его руки обвились вокруг нее. В первую секунду девушка хотела сопротивляться, но она так устала бороться с тем, чего хотела. Она никогда не думала, что когда-нибудь она снова будет чувствовать Джулса, его мышцы, сильные руки художника, гладящие ее спину, пальцы, пишущие слова на ее коже.
Я Р-А-З-Р-У-Ш-Е-Н.
Она, потрясенная, открыла глаза. Его лицо было так близко, что почти виделось ей пятнами света и тени.
— Эмма, — обратился он, сокращая расстояние между ними.
А затем он начал целовать ее, они целовали друг друга. Он привлек ее к себе. Его тело идеально подходит к ее, изгибы и ложбинки, сила и мягкость. Его губы накрыли ее, язык нежно прошелся по линии ее губ.
Гром прогремел рядом с ними, между гор ударила молния, свет которой отразился сквозь веки Эммы.
Она открыла рот, прижалась к нему, обхватив руками его шею. От него исходили огонь, энергия. Он провел руками по ее бедрам, прижал к себе сильнее. Он простонал, издав мучительный желающий звук.
Будто бы прошла вечность. Будто бы времени вообще не существовало. Он провел руками по ее лопаткам, изгибу под ее грудной клеткой, выступам ребер. Он поднял ее, будто бы стараясь не оставить между ними никакого пространства. Он начал неразборчиво и поспешно говорить.
— Эмма, ты нужна мне. Всегда, всегда, всегда я думаю о тебе. Я пожелал, чтобы ты была со мной на этом чертовом чердаке, а потом появилась ты, будто бы ты слышала меня, будто бы ты всегда рядом, когда нужна мне…
Молния сверкнула вновь, осветив мир. Эмма увидела свои руки на груди Джулиана. О чем она, черт побери, думала, хотела, чтобы они разделись на крыльце Института? Реальность отрезвила ее. Эмма отпрянула, ее сердце колотилось.
— Эм? — он смотрел на нее изумленно, его взгляд был невидящим, страстным и возбужденным. Это заставило ее тяжело сглотнуть. Но его слова эхом проносились в ее голове. Он хотел, чтобы она пришла, и она пришла, будто услышав его, она чувствовала, что он хочет, она знала это и не смогла себя остановить.
Все эти недели она убеждала себя, что их связь Парабатаев ослабевает, а теперь он говорит ей, что они практически могут читать мысли друг друга.
— Марк, — сказала она, это было всего лишь одно слово, но это слово было самым жестким напоминанием о ситуации. Пелена спала с его глаз, он ошеломленно отшатнулся. Он поднял руку, будто хотел сказать что-то, объясниться, извиниться, но в этот момент небо будто бы разорвалось.
Они обернулись, увидев, что облака расступаются над ними. Тень росла в воздухе, темнея по мере приближения к ним: фигура мужчины, массивная, в доспехах; на красноглазой, пятнистой лошади серо-черного цвета, похожей на штормовые облака над ними.
Джулиан подвинулся, пытаясь заслонить Эмму, но она не сдвинулась с места. Она просто смотрела на лошадь, которая подошла к подножью ступенек Института. Мужчина посмотрел на них.
Его глаза, как и глаза Марка, были разных цветов, в его случае голубого и черного. Он выглядел ужасно знакомо. Это был Гвин ап Надд, лидер Дикой Охоты. И он не выглядел довольным.
Глава 7Моря без берегов
Прежде чем Джулиан или Эмма могли поговорить, входная дверь Института резко открылась. Там была Диана, а за ней Марк, все еще в тренировочной одежде. Диана в белом костюме выглядела так же красиво и грозно, как всегда.
Пятнистая лошадь Гвина встала на дыбы, когда Марк приблизился к вершине лестницы. Поймав взгляд Эммы и Джулса, шагнувших к нему, Марк выглядел более чем удивленным. Эмма чувствовала, что ее щеки горят, хотя Джулиан казался невозмутимым, как всегда.
Они присоединились к Марку и Диане, поднявшейся на вершину лестницы. Четверо Сумеречных Охотников смотрели на Охотника — глаза его лошади были кроваво-красными, и такие же были доспехи на Гвине: жесткая малиновая кожа, разорванная здесь и там, когтями и оружием.
— Из-за Холодного мира я не могу пригласить вас войти, — сказала Диана. — Зачем вы здесь, Гвин Охотник?
Старинный взгляд Гвина скользнул вверх и вниз по Диане, в нем не было злобы или высокомерия, только восприятие фейри чего-то красивого.
— Прекрасная леди, — произнёс он, — я не думаю, что мы встречались.
Диана моментально смутилась и выглядела сконфуженно.
— Диана Рейберн. Я здесь наставник.
— Те, кто учат, в чести в Землях Под Холмом, — сообщил Гвин. В руке он держал массивный шлем, украшенный рогами оленя. Его охотничий рог лежал на перекладине седла.
Эмма побледнела. Неужели Гвин запал на Диану? Она точно не знала, что фейри способны на это. Она услышала, как Марк возбужденно выдохнул.
— Гвин, — обратился он, — я от всей души приветствую вас. Я всем сердцем рад встрече с вами.
Эмма не могла не задуматься, правда ли это. Она знала, что у Марка были сложные чувства к Гвину. Иногда он рассказывал о них по ночам в ее комнате, положив голову на руку. Она теперь представляла Дикую Охоту более ясно, чем когда-либо прежде, ее прелести и ужасы, странный путь, который Марк был вынужден пройти между звездами.
— Я бы хотел, чтобы я мог сказать то же самое, — сказал Гвин. — Я принес плохие новости из Неблагого Двора. Киран твоего сердца..
— Он больше не друг моего сердца, — прервал его Марк. Выражение «друг моего сердца» фейри использовали, чтобы сказать «мой парень» или «моя девушка».
— Киран Охотник признан виновным в убийстве Иарлата, — сообщил Гвин. — Он предстал перед судом Неблагого Двора, и это было недолгое разбирательство.
Кровь прилила к лицу Марка, он напрягся.
— И каков приговор?
— Смерть, — ответил Гвин. — Он умрет на восходе Луны, завтра ночью, если никто не вмешается.
Марк не двигался. Эмма спросила себя, должна ли она что-то сделать — подойти ближе к Марку, предложить помощь, поддержку? Но выражение на лице его было нечитаемым — если это было горе, то она не узнала его. Если это был гнев, то он был не похож на то, как это было у него раньше.