Она вздохнула и наклонилась погладить волосы Рейфа, тихонько напевая.
«Спи, мой малыш,
спи мое солнышко,
спи, кусочек
de mi corazón[23]».
«Спи, мой малыш,
спи мое солнышко,
спи, кусочек
моего сердца».
Алек вошел, когда она пела, и сел на кровати рядом с Максом, прислонившись к стене.
— Я слышал эту песню раньше, — это был Магнус, стоящий в дверях. Он выглядел усталым, его кошачьи глаза были прикрыты веками. — Я не могу вспомнить, кто ее пел.
Он подошел и наклонился, чтобы взять у нее Рафа. Он поднял мальчика на руки, и на мгновение голова Рафа скользнула ему на шею. Кристина задумалась, случалось ли подобное прежде: Сумеречный охотник и маг — родители.
«Солнышко, солнышко, согрей меня немного,
Por hoy, por mañana, por toda la semana[24]».
Пел Магнус. Кристина удивленно посмотрела на него. У него был хороший голос, хотя мелодию она не знала.
«Солнышко, маленькое солнце, немного согрело меня, в течение полудня, на рассвете, всю долгую неделю».
— Магнус, все в порядке? — спросил Алек.
— Все замечательно, и Ливви в порядке. Исцеляется. Завтра вернется к нормальной жизни, — Магнус отвел плечи назад, растягивая мышцы.
— Ливви? — Кристина в тревоге села прямо. — Что случилось с Ливви?
Алек и Магнус переглянулись.
— Ты не рассказал ей? — тихо спросил Магнус.
— Я не хотел расстраивать детей, — сказал Алек. — И я думал, ты сможешь лучше успокоить ее.
Кристина поднялась на ноги.
— У Ливви травма? А Марк знает?
И Алек, и Магнус оба стали ее успокаивать, что Ливви в порядке, и да, Марк знает, но она уже была на полпути к двери.
Она спустилась по коридору к комнате Марка. Ее запястье пульсировало и болело, она проигнорировала это, но боль усиливалась, когда она волновалась. Была ли это боль, которую чувствовал Марк, и которая передавалась через связь между ними, как парабатаи иногда ощущают боль друг друга? Или заклинание становится все хуже и действует все сильнее?
Его дверь была полуоткрытой, из-под нее виднелся свет. Она нашла его внутри проснувшимся, лежащим на кровати. Она могла видеть глубокую вмятину от связующей руны, как браслет вокруг его левого запястья.
— Кристина? — он сел. — С тобой все хорошо?
— Не у меня одной травма, — сказала она. — Алек и Магнус рассказали мне о Ливви.
Он поднял ноги, освободив ей место, чтобы она могла сесть рядом с ним на одеяле. Внезапное уменьшение боли в запястье заставило ее почувствовать головокружение.
Он рассказал ей, что они сделали — Кит, Ливви и Тай: о кристалле, который они нашли в Блэкторн-Холле, о их посещении Сумеречного рынка и о том, как Ливви была ранена.
— Я не могу не думать, — закончил он, — что если бы Джулиан был здесь, если бы он не оставил меня за главного, ничего бы не случилось.
— Джулиан сказал, что они могут пойти в Блэкторн-холл. И большинство из нас в пятнадцать спешат к приключениям. Не твоя вина, что они не послушались.
— Я не сказал им не ходить на Сумеречный рынок, — сказал он, немного дрожа. Он натянул лоскутное одеяло на плечи, и это придало ему вид грустного Арлекина.
— Ты также не говорил им, чтобы они не поранили друг друга ножами, потому что они это и так знают, — саркастически сказала она. — Рынок не разрешен. Это под запретом. Хотя не слишком сильным для Кита. Сумеречный рынок — это тот мир, который он знает.
— Я не знаю, как заботиться о них, — произнес он. — Как я могу сказать им, что нужно подчиняться правилам, когда никто из нас этого не делает? Наш поход в Фэйри — гораздо большее нарушение Закона, чем посещение Сумеречного рынка.
— Может быть, вы все должны стараться заботиться друг о друге, — предложила она.
Он улыбнулся.
— Ты чрезвычайно мудра.
— С Кираном все в порядке? — спросила она.
— Думаю, еще не спит, — сказал он. — Он бродит по Институту ночью. Кажется, он еще не отдыхал с тех пор, как мы сюда приехали — слишком холодного железа. Слишком много города.
Воротник его футболки была растянут и поношен. Она могла видеть, где начинались шрамы на его спине, следы старых ран, память о ножах. Плавное одеяло начало скользить по его плечу. Почти рассеянно, Кристина потянулась.
Ее рука прикоснулась к шее Марка, к обнаженной коже, где его горло касалось хлопка рубашки. Его кожа была горячей. Он наклонился к ней; она почувствовала запах леса.
Его лицо было достаточно близко к ней, и она могла разглядеть меняющиеся цвета в радужке его глаз. Взлет и падение ее собственного дыхания, казалось, приближали ее к нему.
— Ты можешь поспать здесь сегодня? — произнес он хрипло. — Будет не так больно. Нам обоим.
Его нечеловеческие глаза сверкнули на мгновение, и она вспомнила, как Эмма говорила ей, что когда она иногда смотрела на него, она видела дикость и свободу, и бесконечные дороги неба.
— Я не могу, — прошептала она.
— Кристина… — он встал на колени. Было слишком пасмурно снаружи для любого лунного света или звездного света, но Кристина все еще могла видеть его, его запутавшиеся светлые волосы. Его глаза смотрели только на нее.
Он был слишком близок, слишком материален. Она знала, что если он коснется ее, она распадется на кусочки. Она не была уверен, что это значит, только то, что идея такого полного распада пугала ее, и что она могла бы увидеть Кирана, когда она смотрит на Марка, как тень, которая всегда рядом с ним.
Она соскользнула с кровати.
— Прости меня, Марк, — ответила она и так быстро вышла из комнаты, что почти бежала.
***
— Аннабель выглядит такой печально, — сказала Эмма. — Так много печали.
Они лежали рядом в постели коттеджа. Она была намного удобнее, чем кровати в Институте, и в этом немного иронии, учитывая, что это был дом Малькольма. Джулиан догадывался, что даже убийцы нуждались в ровных матрацах, и на самом деле они не спали на платформах из черепов.
— Она хотела, чтобы я оставил поиски Черной книги, — сказал Джулиан. Он лежал на спине, они оба. Эмма была в хлопковой пижаме, которую она купила в деревенском магазине, а Джулиан был в тренировочных штанах и старой футболке. Их плечи и ноги касались друг друга. Кровать была не очень широкой. Не то чтобы Джулиан отодвинулся, если бы мог. — Она сказала, что Книга может принести только плохие вещи.
— И ты же не думаешь, что нам нужно это сделать.
— Я не думаю, что у нас есть выбор. Книге, вероятно, будет действительно лучше в Благом Дворе, чем где бы то ни было в нашем мире, — он вздохнул. — Она сказала, что разговаривала здесь с пикси. Нам нужно будет написать остальным, спросить, знают ли они какой-то секрет, как поймать пикси. Схватить пикси и узнать, что им известно.
— Ладно, — голос Эммы был еле слышен, глаза закрылись. Джулиан почувствовал, как та же усталость тянет его в сон. Это был невероятно длинный день. — Ты можешь отправить сообщение с моего телефона, если хочешь.
Джулиану не удалось включить свой телефон из-за отсутствия подходящего адаптера. Это была вещь, о которой Сумеречные охотники не думали.
— Я думаю, что не стоит рассказывать другим, что Аннабель приходила, — сказал Джулиан. — Пока нет. Они будут слишком волноваться, и я хочу посмотреть в первую очередь, что скажут пикси.
— Но тебе нужно хотя бы рассказать им, что это Неблагой Король помог Малкольму получить Черную Книгу, — сонно ответила Эмма.
— Да, я скажу им, что он написал об этом в своих дневниках, — сказал Джулиан.
Он подождал, возразит ли Эмма против обмана, но она уже спала. И Джулиан почти тоже. Эмма была здесь, лежала рядом с ним, как должно было быть. Он понял, как плохо ему спалось последние несколько недель без нее.
Он не был уверен, задремал ли он и как долго это было. Когда его глаза распахнулись, он увидел угасающее сияние огня в очаге, едва теплящиеся угли. И он ощущал Эмму рядом с собой, ее руку, переброшенную ему на грудь.
Он застыл. Должно быть, она подвинулась во сне. Она свернулась рядом с ним. Он чувствовал ее ресницы, ее мягкое дыхание на своей коже.
Она что-то пробормотала и повернула голову к его шее. Прежде чем они забрались в постель, он испугался, что если он прикоснется к ней, он снова почувствует то же всепоглощающее желание, которое почувствовал в Благом Дворе.
Теперь он чувствовал себя лучше и хуже одновременно. Это была непреодолимая и огромная нежность. Хотя при пробуждении Эмма внешне казалась высокой и даже внушительной, свернувшись, она была небольшой рядом с ним, и была так изящна, что это заставило его сердце перевернуться при мысли о том, как удержать мир от разрушения чего-то столь хрупкого.
Он хотел обнимать ее всегда, чтобы защитить ее и оставаться с ней близко. Он хотел быть в состоянии свободно писать о своих чувствах к ней, как Малкольм написал о своей расцветающей любви к Аннабель. «Ты забрала и вернула мою жизнь одновременно».
Она тихо вздохнула, устраиваясь на матраце. Он хотел проследить контуры ее рта, чтобы нарисовать его — он всегда был разным, его форма в виде сердца изменялась с выражениям ее лица, но это выражение, между сном и бодрствованием, наполовину невинным и полузнающим, тронуло его душу по-новому.
Слова Малкольма прозвучали эхом в его голове. Как будто вы открываете, что берег, на который вы приходили всю жизнь, сделан не из песка, а из бриллиантов, и они ослепляют вас своей красотой.
Красота бриллианты может быть ослепительна, но они также самыми твердые и острые драгоценные камни в мире. Они могут резать или шлифовать, сокрушить и разделить вас на части. Малкольм, будучи не в себе от любви, не подумал об этом. Но и Джулиан ничего не мог придумать.