Она немного грустно улыбнулась.
— Мы Сумеречные Охотники, — сказала она. — Мы не можем себе этого представить.
* * *
— Люди сделают все, только чтобы не заниматься работой по дому, — сказал Джулиан.
— Только не ты, — ответила Эмма. Она лежала на диване, закинув ноги на подлокотник.
Раз сегодня они не могли пойти в церковь к Аннабель, то они решили провести день, читая дневники Малкольма и изучая ее рисунки. К закату по всему коттеджу систематизированными стопками лежали их заметки. Заметки о временной линии — когда Малкольм присоединился к семье Аннабель, как они, управляющие Институтом в Корнвелле, усыновили его. Как сильно Аннабель любила усадьбу Блэкторнов — родовое поместье среди зеленых холмов Идриса, и как они вместе играли в Лесу Броселин. Когда Малкольм начал планировать их совместное будущее и построил коттедж в Полперро, и как они с Аннабель скрывали свои отношения, обмениваясь записками через ворона Аннабель. Когда отец Аннабель узнал о них и выгнал свою дочь из дома Блэкторнов, а на следующее утро Малкольм нашел ее рыдающей на пляже.
Тогда Малкольм решил, что ему нужно защищать их от Конклава. Он знал, что в Корнвелльском Институте есть собрание книг заклинаний. Он решил, что ему понадобится сильный покровитель. Кто-то, кому он сможет отдать Черную Книгу в обмен на защиту от Совета.
Эмма вслух зачитывала дневники, а Джулиан делал заметки. Время от времени они прерывались, чтобы сфотографировать на телефоны их записи и вопросы и отправить их в Институт. Иногда им в ответ приходили сообщения с вопросами, и они отвечали на них. А иногда им не приходило ничего. Один раз они получили фото Тая. В библиотеке он нашел целую полку с первыми изданиями книг о Шерлоке Холмсе и светился от счастья. В другой раз они получили снимок ноги Марка. Они оба понятия не имели, что это могло бы значить.
В какой-то момент Джулиан потянулся в кресле, встал, пошел на кухню и сделал им сэндвичи с жареным сыром на печке-буржуйке, согревающей воздух во всей комнате.
«Это плохо», — подумал он, посмотрев на свои руки, накладывая сэндвичи на тарелки, и вспомнил, что Эмма любит сэндвичи без корочек. Он часто из-за этого над ней подшучивал. Он потянулся к ножу и механически, по привычке, отрезал корочки.
Он представил себе, как делает это каждый день. Живет в доме, который спроектировал сам. Его дом, как и этот коттедж, был бы с видом на море. Просторная студия для него. И тренировочная комната для Эммы. Он представил себе, как он просыпается каждое утро и видит ее рядом с собой, или сидящей за столом на кухне с тарелкой хлопьев. Она сидит и мурлыкает себе что-то под нос, а потом поднимает голову и улыбается ему, когда он входит на кухню.
Волна желания — не только физического желания к ней, но и к мечте о той жизни — накрыла его, почти лишая возможности дышать. «Мечтать опасно», — напомнил он себе. Так же опасно, как и для Спящей Красавицы в ее замке, где она уснула и погрузилась в мечты, которые захватили ее разум на целый век.
Он снова присоединился к Эмме рядом с камином. Ее глаза ярко горели, она улыбнулась ему и взяла у него из рук тарелку.
— Знаешь, что меня беспокоит?
Его сердце медленно перевернулось в груди.
— Что?
— Черч, — ответила она. — Он остался там совсем один.
— Нет, он не один. Там же Центурионы.
— А что если один из них попытается его украсть?
— Тогда его ждет заслуженное наказание, — ответил Джулиан, пододвинувшись немного ближе к огню.
— Каким может быть заслуженное наказание за кражу кота? — спросила Эмма.
— Ну, в случае с Черчем, это быть его хозяином, — ответил Джулиан.
Эмма скорчила рожу.
— Если бы этот сэндвич был с корочками, я бы бросила его в тебя.
— Бросила бы и этот.
Она с ужасом посмотрела на него.
— И испортить такой вкусный сыр? Я бы никогда в жизни не испортила такой вкусный сыр.
— Моя ошибка, — Джулиан подкинул еще одно полено в камин. Счастье, такое сладкое и незнакомое, наполнило его грудь.
— Такой вкусный сыр на дороге не валяется, — заявила она. — А знаешь, что бы сделало его еще лучше?
— Что? — он присел на корточки.
— Еще один сэндвич, — она, смеясь, протянула ему пустую тарелку. Он взял ее. Этот момент был совершенно обыденным, но в тоже время это было всё, что он когда-либо хотел или о чем позволял себе мечтать. Дом, Эмма, камин и их смех.
Было бы еще лучше, если бы где-нибудь рядом были его братья и сестры, где бы он мог видеть их каждый день, где бы он мог сражаться на мечах вместе с Ливви, смотреть фильмы с Дрю и помогать Тавви овладевать арбалетом. Где он бы мог искать животных вместе с Таем, например, ловить у воды раков-отшельников, затаившихся в своих раковинах. Где бы он мог готовить грандиозные ужины вместе с Марком, Хелен и Алиной, и они бы ели все вместе, сидя под звездным небом и дыша воздухом с запахом пустыни.
Где он бы мог слышать море так, как слышит его сейчас. И где бы он всегда мог видеть Эмму. Эмму, которая была лучшей, более светлой частью его. Эмму, которая усмиряла его жестокость. Эмму, которая заставляла видеть свет там, где он видел лишь тьму.
«Но им всем нужно быть вместе», — подумал он. Очень давно его душа раскололась на части, и каждая часть жила в его брате или сестре. За исключением того осколка, который жил в Эмме, который был вплавлен в нее пламенем церемонии парабатаев и желанием его собственного сердца.
Но это было невозможно. Невозможная вещь, которая никогда не произойдет. Даже если каким-то чудом все члены его семьи переживут все события и останутся в целости и сохранности — и если Хелен и Алина вернутся к ним — даже тогда у Эммы, его Эммы, однажды будет своя семья и своя собственная жизнь.
Он думал, будет ли он ее suggenes[26], будет ли он выдавать ее замуж. Такое нередко происходит у парабатаев.
От этой мысли у него появилось чувство, словно его изнутри пронзали лезвиями.
— А ты помнишь, — сказала она своим тихим, дразнящим голосом, — когда ты сказал, что сможешь протащить Черча в класс так, что Диана этого не заметит, а потом он укусил тебя посередине лекции о Джонатане Сумеречном Охотнике?
— Нет, не помню, — он снова устроился на полу с дневником в руке. Тепло, запах чая, жареного хлеба, свет огня отражающийся от волос Эммы вгоняли его в сон. Он был крайне счастлив и печален одновременно, и он сильно устал от того, что его тянуло в два противоположных направления.
— Ты закричал, — продолжила она. — А Диане ты сказал, что это потому что ты очень рад учиться.
— Почему ты помнишь каждый унизительный случай, происходивший со мной? — спросил он.
— Ну, кто-то же должен, — ответила она. Ее лицо было розоватым в свете огня. Стеклышки на его браслете засверкали, охлаждая кожу его щеки, когда он положил голову на руку.
Он боялся, что без Кристины рядом они будут ругаться и спорить. Что они будут злы друг на друга. Но вместо этого все было идеально. И это по сути было даже хуже.
* * *
Посреди ночи Марк проснулся от острой боли в руке. В его запястье словно вбивали гвозди.
Они допоздна работали в библиотеке, Магнус возился с рецептом антидота для связывающего заклятия, а остальные искали в старых томах упоминания о Черной Книге. Благодаря воспоминаниям из кристалла Алатейи и информации из записок Эммы и Джулиана, перед ними начала вырисовываться более четкая картина истории Аннабель и Малкольма, но Марк сомневался, была ли от этого какая-то польза. Им была нужна Черная Книга, и пусть даже ее история переплетается с событиями прошлого, поможет ли это Блэкторнам найти ее в настоящем?
С одной стороны, ему удалось уговорить Кирана съесть почти всю свои порцию еды, которую принес для них Алек из кафе на Флит Стрит. Хотя весь ужин он причитал, что сок совсем не похож на сок, а чатни[27] вообще не существует.
— Быть такого не может, — сказал он, пристально смотря на сэндвич.
Сейчас он спал под окном Марка, свернувшись под одеялом. Под головой у него лежала стопка книг со стихами, которые он принес из библиотеки. Почти все они принадлежали некоему Джеймсу Эрондейлу, который написал свое имя на внутренней стороне обложки и аккуратно выписал свои любимые строчки.
Запястье Марка снова заболело и с болью пришло беспокойство. «Кристина», — подумал он. Сегодня они почти не разговаривали, избегая друг друга. Отчасти дело было в Киране, но основной причиной было заклятие и ужасное осознание того, что оно их связывало.
Марк встал с кровати, надел джинсы и футболку. Он не сможет заснуть, волнуясь о ней. Он босиком прошел вдоль коридора к ее комнате.
Но там никого не было. Постель заправлена, плед, освещенный лунным светом, ровно лежал на кровати.
Сбитый с толку, он пошел дальше по коридору, позволяя связывающему заклятию показывать ему верный путь. Это словно идти на звучащую вдалеке музыку пира. Он почти слышал ее. Она была где-то в Институте.
Он прошел мимо комнаты Кита и услышал громкие голоcа и чей-то смех — Тай. Он вспомнил, как Тай, казалось, нуждался в нем, когда Марк вернулся из Дикой Охоты, но сейчас все изменилось. Кит творил какую-то странную магию и создал из дуэта близнецов гармоничное трио. Тай больше не смотрел на Марка так, словно искал понимания у окружающих.
«И это отлично», — подумал Марк, спускаясь по лестнице, перескакивая через две ступени. Потому что он сейчас был не в состоянии кого-либо понимать. Он даже сам себя не мог понять.
Длинный коридор привел его к двум двустворчатым белым дверям, одна из которых была открыта. За ней находилась огромная, пыльная, слабо освещенная комната.
Было ясно, что ею не пользовались много лет, хотя, если забыть про пыль, то там было довольно чисто. Мебель покрыта белыми простынями. Из арочных окон открывался вид на внутренний дворик и на сверкающую звездами ночь.