— Хватит! — сказал Карн. — Ты поплатишься за свое предательство. Итар, Иокейд, ко мне. Мы пойдем к нашим братьям и сестре.
Иокейд прошел мимо Дианы, когда она опустила свой меч и присоединился к другим двум Всадникам. Они прыгнули высоко вверх, в воздух, схватились за гривы своих сверкающих бронзовых лошадей и поскакали вперед.
Когда они промчались над водой, голос Иокейда эхом повторялся в голове Кита.
«Я знаю тебя. Мне знакомо твое лицо».
* * *
К тому времени как они вернулись в коттедж, Эмму трясло. От холода. Ее волосы прилипли к голове, а одежда к телу, и она догадывалась, что выглядела сейчас, как мокрая крыса.
Она поставила Кортану у стены и начала устало стягивать с себя промокшую насквозь куртку и ботинки. Эмма заметила, как Джулиан закрыл за ними дверь, слышала, как он ходил по комнате. И чувствовала тепло. Он должно быть разжег камин после того, как она ушла.
Мгновением позже что-то мягко коснулось ее руки. Джулиан стоял перед ней, выражение его лица невозможно было прочитать, и протягивал ей слегка потертое банное полотенце. Она взяла его и начала вытирать им волосы.
На Джулсе все еще была мокрая одежда, хотя он снял обувь и надел поверх сухой свитер. Вода мерцала на кончиках его волос и ресниц.
Она вспомнила звон металла о металл, прекрасный шум битвы, море и небо. Она задумалась, так ли чувствовал себя Марк в Дикой Охоте. Когда ты наедине со стихиями, легко забыть о том, что обременяет тебя.
Она подумала о крови на Кортане, о крови, которая красной лентой вытекала из-под тела Фэла и смешивалась с водой. Они спрятали его тело под грудой камней, не желая отдавать его в волю погоды, хотя ему уже было все равно.
— Я убила одного из Всадников, — почти прошептала она.
— Ты была вынуждена сделать это, — Джулиан положил руку ей на плечо и крепко его сжал. — Эмма, это была схватка не на жизнь, а насмерть.
— Конклав…
— Конклав поймет.
— А вот Дивный Народец нет. Неблагой Король не поймет.
Тончайщая тень улыбки промелькнула на лице Джулиана.
— Думаю, мы и так ему не нравимся.
Эмма тяжело вздохнула.
— Фэл прижал тебя к обрыву, — ответила она. — Я думала, он убьет тебя.
Улыбка Джулиана исчезла.
— Прости, — сказал он. — Я заранее спрятал арбалет…
— Я не знала, — сказала Эмма. — Это моя работа — чувствовать, что происходит с тобой во время битвы, понимать, помогать тебе, но я не знала, — она отбросила в сторону полотенце, и оно упало на пол кухни. Осколки кружки, которую разбил Джулиан, исчезли. Он должно быть выбросил их.
Чувство отчаяния бурлило внутри нее. Ничего из того, что она делала, не сработало. Они остались там же, где до этого, только Джулиан об этом не знал. Больше ничего не изменилось.
— Я старалась изо всех сил, — прошептала она.
На его лице появилось недоумение.
— В битве? Эмма, ты сделала все, что могла…
— Нет, не в битве. Я старалась заставить тебя перестать любить меня, — сказала она.
Она почувствовала, как он отпрянул, даже не физически, а скорее морально, словно его душа дрогнула.
— Разве это ужасно? Быть любимой мной?
Она снова начала дрожать, но на этот раз совсем не от холода.
— Это было лучшей вещью на свете, — ответила она. — А потом стало худшей. У меня даже не было возможности…
Она замолчала. Он мотал головой, разбрызгивая воду с сырых волос.
— Тебе придется научиться жить с этим, — сказал он. — Даже если это пугает тебя. Даже если тебе от этого противно. Прямо как мне придется мириться с твоими другими парнями, потому что мы навсегда, несмотря ни на что, Эмма, не важно, как ты хочешь называть то, что между нами, это всегда будем мы.
— Других парней не будет, — сказала она.
Он с удивлением посмотрел на нее.
— Все что ты сказал тогда, о том, что думаешь, мечтаешь и желаешь лишь одного, — сказала она. — Все это я чувствую к тебе.
Он был потрясен. Она нежно взяла его лицо в руки и провела пальцами по его сырой коже. Она видела, как бешено бился пульс у него на шее. На лице у него была длинная царапина, протянувшаяся от виска до подбородка. Она не знала, получил ли он ее во время битвы на улице или она была у него еще до этого, но она не заметила ее, потому что изо всех сил старалась не смотреть на него. Эмма гадала, скажет ли он что-нибудь в ответ.
— Джулс, — сказала она. — Ответь что-нибудь, прошу…
Его руки судорожно сжались на ее плечах. Она охнула, когда его тело соприкоснулось с её, и он шел вперед, пока она не стукнулась спиной о стену. Он смотрел ей в глаза, его взгляд был ярким и светился, словно морской стекло.
— Джулиан, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты называла меня Джулиан. И только так.
— Джулиан, — произнесла она, и его губы, сухие и обжигающе горячие, столкнулись с ее губами, а ее сердце, казалось, остановилось и снова застучало, словно мотор, перешедший на невероятно высокую мощность.
Она вцепилась в него с тем же отчаянием, держалась за него, пока он пил дождь с ее губ. Она приоткрыла их, чтобы попробовать его на вкус — гвоздики и чай. Она стянула с него свитер. Под ним была футболка, тонкая сырая ткань не была способна послужить барьером, разделяющим их тела, когда он прижал ее к стене. Его джинсы тоже были сырыми и прилипли к его телу. Она чувствовала, как сильно он ее хотел, и она хотела его столь же сильно.
Весь окружающий мир исчез. Остался только Джулиан, жар его кожи, сильное желание быть ближе к нему, прижиматься к нему. Каждое мгновение, что его тело соприкасалось с ней, по ее венам бежали молнии.
— Эмма. Боже, Эмма, — он поцеловал ее щеку, ее шею; большими пальцами он скользнул под ремень ее джинсов и стянул их вниз. Она отбросила их прочь. — Я так сильно тебя люблю.
Казалось с той ночи на пляже прошло тысячу лет. Ее руки вновь исследовали его тело, его грани и поверхности, его шрамы, грубые на ощупь. Раньше он был худощавым — она все еще помнила, каким он был два года назад: неуклюжим и долговязым. Она любила его уже тогда, только не знала об этом, любила его целиком — от центра костей до поверхности кожи.
Теперь эти кости покрывали гладкие, крепкие и твердые мышцы. Она запустила руки под его футболку, вновь изучая его, отслеживая пальцами изгибы его тела, запоминая все детали.
— Джулиан, — сказала она. — Я…
Я люблю тебя, хотела она сказать. Я никогда не любила Кэмерона или Марка, я всегда любила тебя и всегда буду любить только тебя. Я до мозга костей состою из тебя, так же как кровь состоит из клеток. Он прервал ее грубым поцелуем.
— Нет, — прошептал он. — Не хочу слышать ничего разумного, ни сейчас. Я не хочу логики. Я хочу этого.
— Но ты должен знать…
Он помотал головой.
— Нет, — он схватился за низ своей футболки и стянул ее с себя. Его мокрые волосы покрыли их обоих каплями воды. — Я столько недель был разбит на части, — нетерпеливо сказал он, и она знала, чего ему стоило отсутствие контроля над собой. — Мне нужно снова стать целым. Пусть и не надолго.
— Это не может длиться долго, — сказал она, смотря на него, потому что как это могло длиться, если они никогда не смогут оставить себе то, что у них было? — Это разобьет наши сердца.
Он поймал ее запястье и приложил ее руку к своей обнаженной груди. Ее пальцы легли поверх его сердца. Оно ударялось о ее ладонь словно кулак, пытавшийся пробить дыру в его грудной клетке.
— Разбей мое сердце, — сказал он. — Разбей его на мелкие кусочки. Я разрешаю.
Голубизна его глаз была почти не видна из-за расширившегося зрачка.
Тогда, на пляже, она не знала, что произойдет. Как это будет у них. Теперь она знала. Есть в жизни вещи, от которых невозможно отказаться. Ни у кого нет столько силы воли.
Ни у кого.
Она неосознанно закивала головой.
— Джулиан, да, — произнесла она. — Да.
Она услышала, как он издал почти страдальческий стон. Его руки опустились на ее бедра, он поднял ее так, что она оказалась зажата между ним и стеной. И в этом было такое отчаяние, словно мир на грани катастрофы, и она спрашивала себя, будет ли это когда-нибудь по-другому, будет ли это нежно, медленно и с любовью.
Он страстно поцеловал ее, и она забыла о нежности и о стремлении к ней. Была только страсть, он шептал ее имя, пока они снимали одежду, которую нужно было снять. Он тяжело дышал, капельки пота покрывали его кожу, сырые волосы прилипли ко лбу. Он поднял ее выше, и их тела на огромной скорости столкнулись друг с другом. Она услышала вырвавшийся из его горла стон. Когда он поднял к ней лицо с почерневшими от желания глазами, она посмотрела на него в ответ широко распахнутым взглядом.
— Все хорошо? — прошептал он.
Она кивнула.
— Не останавливайся.
Его губы нашли ее рот, его руки на ее теле тряслись. Она понимала, что он сражался за каждую секунду контроля. Она хотела сказать ему, что это нормально, что все хорошо, но связь лишила ее голоса. Она слышала, как за окном о камни яростно разбивались волны. Она закрыла глаза и слушала, как он говорит ей слова любви, и вот она обвила его руками, держась за него, когда его колени подогнулись, и они повалились на пол, хватаясь друг за друга, как пассажиры корабля, который сел на мель на каком-то далеком легендарном острове.
* * *
Тавви, Рафа и Макса было найти легко. За ними присматривала Бриджет, которая развлекала их, позволяя им раздражать Джессамину, из-за чего та сбрасывала вещи с полок, но Магнус прочитал им лекцию под названием «Не дразните приведений».
Дрю же, наоборот, нигде не было. Ее уже не было в ее комнате, и она не сидела, затаившись в библиотеке или гостиной, да и дети ее не видели. Возможно, ей могла помочь Джессамина, но Бриджет сказала, что она, взмахнув юбками, ушла после того, как дети перестали ей докучать, и тем более ей нравилось разговаривать только с Китом.
— Дрю ведь не ушла бы из Института, да? — спросил Марк. Он шел вдоль коридора и открывал на распашку все двери. — Зачем ей это делать?