Фульк промолчал, решив ни за что не поддаваться на провокации Иоанна. Несмотря на мягкую тростниковую подстилку, земля жестко давила на колени. Фульк мысленно приказал Уиллу придержать язык и руки.
– Тебе нечего ответить? – Иоанн остановился перед Фульком с поднятым мечом.
– Нечего, сир, – бесстрастно подтвердил Фульк. – Разве что вы захотите, чтобы я повторил свою клятву. Каждый из нас знает, зачем второй находится здесь. – Он обвел глазами зал, напоминая Иоанну, что разговор происходит при свидетелях. – Как знают и все остальные.
Король сжал губы.
– Сомневаюсь, что они действительно это знают, – сказал он и коротко махнул Фицуорину. – Встань.
Фульк чуть не покачнулся, когда затекшие колени приняли на себя вес его тела.
Иоанн протянул Фульку пояс и оружие с таким видом, словно швырнул нищему корку хлеба. Затем невозмутимо прошествовал к трону и сел.
– А теперь подойди ко мне, – приказал король, – и принеси оммаж за свои земли, включая Уиттингтон.
Сердце Фулька стучало, как молот. Пальцы вдруг показались ему непомерно большими и неповоротливыми. Он с трудом застегнул пряжку пояса и проверил, хорошо ли привязаны ножны. Подойдя к трону, еще раз опустился на колени: те протестующе скрипнули, а мышцы бедер задрожали. Иоанн наклонился и взял ладони Фулька в свои. Соприкоснувшись, давние враги чуть не вздрогнули от отвращения, которое ясно читалось на лицах обоих, но рук не расцепили. Фульк снова заговорил, уже более громко и отчетливо. Едва заметно дрогнувшим голосом он принес вассальную клятву Иоанну. Тот же, в свою очередь, объявил, хотя и не так громко, что принимает клятву и дарует Фульку право на все его земли, и на Уиттингтон особо.
Король наклонился еще ниже, чтобы запечатлеть на щеке Фулька поцелуй мира.
– И пусть это принесет тебе одно только горе, – прошептал он, задев бородой щеку Фицуорина.
Фульк встал и, отступив назад, отсалютовал королю:
– Благодарю вас, сир. Все ваши добрые пожелания я, будучи верным вассалом, возвращаю вам вдвойне.
Иоанн скрежетнул зубами.
– Можешь идти, – сказал он. – Канцелярия юстициария подготовит все необходимые бумаги.
Фульк еще раз низко поклонился, повернулся и вышел с гордо поднятой головой, держа руку на эфесе меча. Он покорился королю и принес клятву вассальной верности. Иоанн восстановил его в правах на земли. Теперь они связаны договором как сеньор и вассал, и Фульку подумалось, что это сильно смахивает на брак по расчету: жениху и невесте насильно навязали союз, которого они не желали; оба не в восторге, но из чувства долга будут хранить верность друг другу. Так что – пат, как он и сказал Солсбери.
Глава 34
Замок Уиттингтон, весна 1206 года
Отряхнув с рук пыль, Мод с удовлетворением, хотя и с некоторой брезгливостью оглядела гору старого тростника, вытащенного из дома после зимы и занимающего теперь вершину навозной кучи в дальнем конце двора. Все утро служанки орудовали метлами, а мужчины махали лопатами и катали тачки, чтобы удалить толстый слой мусора, накопившегося с ноября по март. Зима нынче выдалась такая суровая, что, когда пришла пора менять тростник, более разумным показалось бросить поверх новый, чем выносить старый. К апрелю возникло такое чувство, что все в доме ходят по слою пружинящего мягкого навоза. Когда сегодня утром Мод увидела копошащихся в гнилье личинок, то поняла, что следует немедленно навести порядок.
Домашняя птица пировала, радуясь изобилию этих как с неба свалившихся насекомых, так что птичьими яйцами и мясом обитатели замка уж всяко будут обеспечены. Прежде чем насыпать свежий слой зеленого тростника, утрамбованный земляной пол следовало очистить золой и щелочью. Потом поверх щедро разбрасывали льнянку, чтобы не заводились блохи, и лаванду, чтобы запах стал приятнее. По крайней мере, хозяина встретит уютный зал – когда бы он ни вернулся. Как только стаял снег, Фульк с головой погрузился в дела: ездил по всем своим поместьям, рассматривал жалобы, выслушивал доклады управляющих. Изредка приходили письма, написанные его рукой, но по содержанию едва ли напоминающие сказания трубадуров. Фульк писал, что здоров, и выражал надежду, что жена и дети тоже здоровы. Последнее подобное послание прибыло три дня назад из Уилтшира, и лаконизм его одновременно возмущал и веселил Мод.
Восторженный детский крик заставил ее обернуться. Хависа катала маленького братика в тачке. Солнечный свет превратил его волосы в светло-желтый нимб, а кудри девочки расцветил огнем.
– Осторожно! – предупредила Мод, прикрыв глаза от солнца.
Хависа повернула голову, и тачка опрокинулась, выбросив пассажира на траву. Крики восторга сменились ревом ужаса. Мод подбежала к ним и взяла маленького Фулькина, как они называли его дома, на руки.
– Я не хотела! – Хависа виновато посмотрела на мать.
Та лишь сердито покачала головой. С каждым днем старшая дочь становилась все более похожей на дядю Уильяма. Хавису нельзя было просто усадить с соломенной куклой, как Ионетту, или с вышиванием, как Клариссу, рассчитывая, что она будет вести себя тихо.
– Знаю, что не хотела, – сказала Мод, призывая на помощь остатки терпения, которого уже не осталось.
Не считая шишки на голове, Фулькин, кажется, совсем не пострадал. Мод убрала ему волосы со лба и поцеловала. Мальчик вывернулся у нее из рук и, уже забыв о падении, потребовал посадить его обратно в тачку.
– Катать, – приказал он Хависе. Словарный запас у малыша был еще невелик, однако он твердо знал, чего хочет.
Вздохнув, Мод вернулась со двора обратно в зал, где служанки начали отмывать пол крепким мыльным раствором. Запах стоял такой едкий, что слезились глаза. Кларисса, как обычно, была в гуще событий и получала от этого огромное удовольствие.
– Милая, ты меня удивляешь, – сказала Мод, взяв метлу и встав рядом с Клариссой. Если хочешь заставить служанок выполнять работу тщательно, надо делать вид, что и сама с жаром работаешь, даже если то или иное занятие тебе глубоко противно. Кроме того, каждая лишняя пара рук сейчас пригодится. – Погода чудесная: почему бы тебе не погулять, вместо того чтобы торчать здесь? Неужели ты и впрямь так любишь заниматься хозяйством?
Кларисса смахнула с лица прядь светло-каштановых волос и улыбнулась Мод ангельской улыбкой.
– Я люблю делать так, чтобы стало лучше, – сказала она. – Мне нравится наводить порядок. Этот зал сейчас просто ужасен. А когда мы закончим уборку, он станет очень милым. Я люблю творить добро.
«Да уж, и впрямь святая растет», – подумала Мод. Хотя особых религиозных наклонностей за Клариссой не водилось. Правда, она всегда носила на груди большой серебряный крест, украшенный гранатами. Но дело тут было не в какой-то особенной набожности. Просто этот крест завещал ей Хьюберт Уолтер, который умер от удара вскоре после того, как Фульк вернул себе Уиттингтон. Такой же крест достался и Мод, только с аметистами, и еще она получила псалтырь в переплете из слоновой кости. Мод всегда носила его с собой на мессу и читала молитвы за упокой души Хьюберта… и Тео. Они с Фульком были в неоплатном долгу перед обоими братьями. Сам Теобальд, правда, вряд ли признал бы, что такой долг существует. А Хьюберт отмел бы подобное предположение с добродушным, даже, наверное, саркастическим смехом и заявил бы, что думал в первую очередь о спасении собственной души. Да, он всячески помогал Мод и Фульку, сделал им немало добра, однако этим заслужил себе место в раю, так что не остался внакладе. Шутки шутками, однако Мод была глубоко признательна обоим Уолтерам за щедрость и великодушие и каждый раз горячо молилась об их упокоении.
К полудню пол тщательно вычистили и оставили сохнуть, и все собрались на обед во дворе вокруг большого котла. Повар и его помощники сварили овощной суп, загустив его ячменем. Все проголодались как звери, и похлебка, которую подавали со щедро нарезанными ломтями хлеба, исчезла в мгновение ока. Пора было возвращаться к работе. Тростник, срезанный на прошлой неделе и сушившийся до поры до времени, принесли в зал и толстым слоем уложили на пол. Мод отправила детей рассыпать травы, даже маленький Фулькин помогал: хватал пухлым кулачком пригоршню сухих травинок и бросал на пол. Он нашел это развлечение невероятно забавным.
Оставив детей под бдительным присмотром Грейсии и Клариссы, Мод пошла искать молочницу, чтобы посоветоваться с ней насчет сыров, но остановилась как вкопанная, войдя во двор: ров переезжал отряд всадников. Блеск кольчуг, белые полоски соли на шеях долго скакавших лошадей. Тяжело дышащие волкодавы по обе стороны от гнедого жеребца, идущего во главе отряда.
– Фульк! – Слово это прозвучало, как легкий вздох. Мод вдруг вспомнила, что на ней самое старое затрапезное платье, а волосы выбились из-под потрепанного платка.
Он остановил коня, спешился гибким стремительным движением, которое она так хорошо знала, и отдал поводья своему оруженосцу.
– Фульк!
На сей раз крик был громче, и, подхватив юбки, Мод побежала ему навстречу. Он подхватил жену и закружил. Супруги целовались, а собаки чуть не сбивали их с ног. Усмехающийся Иво оттащил волкодавов за ошейники.
– Я тебя не ждала, почему ты не послал мне весточку?! – задыхаясь, проговорила Мод, когда их губы наконец разлучились. Платок съехал у нее с головы. Мод начала было поправлять, но Фульк оказался быстрее и сдернул его совсем. Косы упали, тяжелые, как выбеленный солнцем ячмень.
На лице Фицуорина промелькнуло страдальческое выражение.
– Не люблю я писать, – признался он. – Да и вообще, я ведь тебе недавно отправил письмо.
– По-твоему, это называется письмо? – с таким же горестным видом покачала головой Мод.
Фульк покраснел:
– Я не Жан де Рампень, пером не владею. Я думал, ты и так знаешь, что у меня на сердце.
– Знать не то же самое, что услышать, – возразила она.
– Если пообещаешь, что перестанешь меня бранить, я в ответ пообещаю с лихвой возместить потерянное время, – лукаво усмехнувшись, сказал Фульк.