Скорее подарочек от Хелины с Азархаргом, дьяволы его задери, нашел же момент вмешаться!
— Но вы же не собираетесь умирать, сир!
— Только чуть-чуть, если придется. Совсем ненадолго, — рассмеялся этот удивительный человек и маг. — Если бы не собирался — не торговался бы с горцами за дар бессмертия. Ты уже поняла мой план?
— Куда мне, — самокритично призналась я, даже не пытаясь строить предположения.
— Видишь ли, Лэйрин, я не хочу такого бессмертия, какое имеют горные лорды. Плевать я на него хотел, на такое.
— Тогда я совсем не понимаю.
— Ты еще поймешь, какая это мерзость, когда Хелина откроет твой родовой дар или он откроется сам после ее смерти. Лучше навечно сгнить в земле, чем сосать живую кровь собственных потомков. Я, хоть и грязно жил, но, представь, захотел чистоты хотя бы за пределом.
— А это возможно? Другое бессмертие?
— Вполне. Высшие белые мастера обещали принять мою грешную душу и дать ей тело вейриэна. И, может быть, сбудется моя детская мечта стать странствующим белым рыцарем. А горы получат «огненную кровь» через Дигеро. Вот и всё.
Вот и всё.
Всё.
— А я?
— Ты станешь королем. Ты же мечтала надеть корону? Вот и наденешь. Исполнишь заодно и мечту Хелины. Надо же и ее чем-то порадовать.
— Но я же не…
— Не мальчик. Но раньше тебя это не останавливало.
— От меня требовалось только взять дар.
— А теперь я требую за него плату, — жестко сложились его губы. — Придется потрудиться, Лэйрин. Запомни главное: огонь нуждается в любви, как в воздухе. Если он не любит, то его нет. И огонь нуждается в пище: в том, чтобы его любили, иначе — безумие. Он поглотит всё, и самого мага. В конце концов, если будет совсем одиноко, научись создавать фантомы, я тебе оставил записи, разберешься. Все в мире соткано из огня, помнишь? Дорри, ко мне! — он протянул ладонь к камину, призывно свистнул. Тлевшие угли радостно вспыхнули, клубок алого пламени потянулся на четырех лапах, вильнул сполохом хвоста, и на пол прыгнула рыжая гончая, метнулась к хозяину, рассыпая искры со шкуры, но не оставив на ковре ни единой подпалины. Через миг это была уже собака собакой, даже нос влажный, когда она, принюхиваясь, ткнулась мне в ладонь.
Король потрепал ей загривок, повозился, ловя за пасть и посмеиваясь. Псина, порыкивая и поскуливая от счастья, азартно охотилась на королевскую руку и обступала мне ступни довольно ощутимо — весила она, как живая.
— Порвать она может по-настоящему. Все, иди на место, Дорри. Место! — Роберт указал на камин. Повинуясь приказу, гончая уныло повесила голову и очень-очень медленно поплелась назад, то и дело укоризненно оглядываясь.
— До сих пор не разобрался толком в их сущности, — пожаловался маг, когда клубок пламени, поворочавшись на углях и обиженно посопев, истаял бесследно. — И ведь знаю, что они не живые, а ведут себя подчас… обижаются, видишь, словно душа есть. Так что поосторожнее будь с фантомами. Тебе надо удержать трон до тех пор, пока у Виолы и Дигеро не родится их ребенок, тогда ты отречешься от короны в его пользу и обретешь наконец свободу.
А чтобы лженаследник не засиживался на троне, достаточно того, чтобы его ненавидели. Огонь нуждается в любви? Какая насмешка.
Роберт понял мое молчание. Прочитал.
— Не совсем так, Лэйрин. Когда мы хотим казаться безумцами, мы ими становимся. Уже незаметно для самих себя. Я не хотел, чтобы тебя ненавидели, но не смог устоять перед Дирхом, взявшим твое лицо.
— А если у Дигеро и Виолы не будет детей?
— Запасной вариант — дети Виолетты.
— Хорошо, я отрекусь. А потом?
— Потом, если захочешь, выйдешь замуж за странствующего белого рыцаря.
«А может, лучше сразу податься к папе?» — мелькнула тоскливая мысль.
— Идем, девочка, пора, — прозвучал на удивление созвучный королевский приказ.
Едва мы появились в дворцовой королевской спальне (предосторожность, если я опять не удержу на себе облачение), накрыло тяжелое, до тошноты давящее чувство, словно на мир опустилось что-то неимоверно огромное и продолжало надвигаться, вдавливая в пол. Шаг дался с трудом, как будто на ноги навесили пудовые гири.
— Соберись, Лэйрин, — сказал король, когда я пошатнулась, и поддержал под локоть. — Азархарт, похоже, решил явиться раньше срока.
— Значит, он не всегда держит обещания.
— С него станется прийти, сделать все, что ему надо, уйти и явиться второй раз точно в срок.
— Откуда вы знаете так много о Темном владыке?
— От Рагара, — ответил он и, опережая вопрос, пояснил: — В последние дни до его исчезновения мы с ним часто беседовали в одном из моих убежищ. Как он выразился, сидели в «кармане времени». Спал он там же.
То-то наставник держался на ногах круглосуточно, разгребая то, что натворил за эти годы помутившийся разумом король. Может, это не лечится, и Роберт еще безумен, если вполне серьезно предложил мне побыть цепной сукой в шкуре кобеля и посторожить его королевство до рождения внука? И откуда во мне такая злоба?
Можно не спрашивать — папа близко.
— В голове гудит, — пожаловалась я.
— Это колокола. Я убедил кардинала провести во всем королевстве всенощное бдение и молебен за дочь мою Виолу и ее жертву темным. Или мою отцовскую жертву, не помню точную формулировку… — и он смущенно отвел взгляд. — Никак не могу привыкнуть, что кто-то еще смотрит в мою душу. Есть в этом что-то нецеломудренное, не находишь?
Роберт и целомудрие. Могла бы — рассмеялась.
— Зато во всем королевстве в эту ночь мои подданные испытывают особо сильное чувство любви к королю. Разве что кроме отъявленных мерзавцев и ненавистников, но их мне не жалко. Сейчас мне нужна вся сила любви, на какую способны мои люди. Попривыкла? Теперь идем в зал совещаний. Придется в обход. Кардинал всегда нервничает, когда я появляюсь из огня.
Четверо вейриэнов несли стражу за дверями покоев и доложили, едва завидев нас:
— Приказ выполнен, ваше высочество. Ласхи улетели в безопасные для них места.
— Я не давал такого приказа! — опешила я.
— Это я распорядился от твоего имени, Лэйрин, еще во время твоего посвящения в нашем семейном святилище, — невозмутимо сказал Роберт, уходя вперед. Бросил вполоборота: — Не задерживайся.
Боги с ними, с ласхами, хотя это возмутительно, ибо кодекс гласит: «Вассал моего вассала — не мой вассал». Но — посвящение? Вот те поцелуи? Интересно, как король посвящал Дигеро…
Роберт, размашисто шагавший впереди, вдруг хохотнул, усилив мои подозрения, но ничего не сказал, а я как-то незаметно отвлеклась от давившей на сердце тяжести.
Стражи, стоявшие в коридорах, держали в одной руке пику, а в другой почему-то — зажженную свечу. По стенам обильно, через каждый шаг, горели факелы и свечи в высоких канделябрах. Иллюминация не рассеивала мрак, а только подчеркивала. Воздух во дворце казался неподвижным, густым, как черничный кисель, и огоньки висели в нем, как капельки воды на невидимой паутине.
В зале советов нас ждали десятка два приближенных — кардинал, канцлер, военачальники, герцоги, — бледные, с покрасневшими глазами, как с похорон. У каждого в руке тоже по мерцавшей огоньком свече, на овальном столе — кипа пергаментов и свечные связки.
— У вас минута доложить о готовности, — объявил государь, приняв их поклоны.
— Мои люди готовы, государь, — вытянулся начальник королевского гарнизона так, что даже его жесткие усы встопорщились по стойке «смирно». — Поленницы сложены, вязанки хвороста доставлены и разложены всюду, где указано. Костры зажжены, свечи раздали. Народ, кроме неходячих, весь на улицах молится, кто в храмы не попал. Стража у каждого дома — против воров, значит.
— Пострадавших много?
— Точных сведений еще не имеется, обходы мы не делали, но трупы уже есть. Сердце, у кого слабое, так оно не выдержало. А так — давки нет, паники тоже. Куда бежать-то нам? Да и тяжко, ваше величество, — вздохнул он, кашлянув. — Ноги едва движутся. Лечь бы да помереть. Даже дети на улицах не плачут — сил нет. Только и держит — вера в Бога да короля.
— Хорошо. Будем надеяться, что везде, куда я успел отправить весть, тоже успели подготовиться. Отойди к камину, Лэйрин, — приказал Роберт, подошел к окну, распахнул медные рамы витражей.
Колокольный гул стал громче, а вот паузы между звонами увеличились, и отзвуки словно увязли в густом мраке. Сквозняком не повеяло, но пламя всех свечей как придавило — оно съежилось до едва синеющей точки, и на миг в зале совсем потемнело, но тут же огоньки вспыхнули еще ярче. И, даже отступив к дальней стене с камином, я видела, как в тяжелой непроглядной тьме, закупорившей и луну, и звезды, тоже что-то замерцало, но не в небе, а внизу, где простирался город, словно созвездия опрокинулись наземь.
— Мой король, — пошевелился державшийся одной рукой за сердце тощий, как щепка, и вечно суетливый герцог фьерр Фенц. Свеча в его правой руке дрожала и кренилась, талый воск разбрызгивался, капая на штаны. — Но почему? Ведь это идет вся Темная страна, вся! Даже младенцу это уже понятно. Когда Азархарт приходил один — такого не было. А еще не меньше получаса до полуночи!
— Мой добрый друг, — повернулся король. — Темные сочли, что Виоле полагается одна шестая королевства. Размером как раз с твое герцогство. Но ты же не захотел его отдать! Вот Темный и решил сам выбрать лучший кусок. И опять твои пастбища, луга и леса оказались лучшими в королевстве.
Мне осталось только ресницами хлопать в изумлении: в благороднейшем нашем короле Роберте Сильном скрывался, как оказалось, еще и талант сочинителя. Такое выдумать!
— Но почему мои? — застонал несчастный герцог.
— Потому что ты — скупердяй! — забрюзжал кардинал, прервав молитву. — Свечи тоньше волоса жертвовал в храмы! Зажечь теперь там нечего. А где слабее молитва и тусклее огонь, туда Темная страна и падет.
— Довольно! — рыкнул Роберт.
Ему ответило жуткое эхо, громовым хохотком прокатившееся по небу.