Чем плоха зримая речь – ее нельзя остановить, сделать паузу и подумать, нельзя перечитать, как бумажное письмо. А если глаза подернулись странной влагой, как от таяния льдов, она будет играть твоей кричащей от боли душой и раненым сердцем, как на свирели.
Паршивый мальчишка! Зачем он это сделал? Зачем напомнил? Не нужен Алэру никакой дар! Не от предателей!
Владыка сделал шаг к лежавшему на полу осколку его прежней жизни, его разбитого счастья, занес ногу – раздавить, остановить! – но сполохи погасли сами.
Яд разочарования разлился в императорском сердце. А как же дар?
Но не успел Алэр посмеяться над собой и собственной непоследовательностью, которой, к счастью, никто не видел, как амулет выплеснул радужный фонтан света, такого яркого, что глазам больно.
А когда слезящиеся глаза обрели способность видеть, в кабинете появилась полупрозрачная фигура женщины, одетой в белый вейриэнский балахон, не сковывающий движений. Она парила в воздухе в полуметре от пола, и Алэру пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в темную пучину ее глаз.
– Найла… – потерянно прошептал он.
Фигура медленно кружилась вокруг своей оси, позволяя вспыхнувшему жадному взору рассмотреть ее черты, не изменившиеся за десятки лет, – с тех пор, как возлюбленная Алэра бежала от него в родное Белогорье.
И если бы она просто бежала на родину! Тогда владыка Севера перевернул бы Белые горы, но догнал бы, нашел, вернул. Но она ушла туда, где ее не достать никакой магией, кроме темной, – за смертную грань, в высшее Белогорье, в страну духов.
Как же он соскучился! Как давно не расплетал густые черные косы с вплетенной в них шипастой лентой, способной стать оружием. Не обнимал ладонями обветрившееся на морозе и раскрасневшееся треугольное личико, не ласкал высокую, по-девичьи тугую грудь, не целовал нежные розовые губы, не смотрел, теряя голову, в бездонные строгие очи.
Длинные ресницы видения не мигали, дыхание не срывалось с самых желанных в мире губ, но глаза смотрели с ласковой снисходительностью, как любящие мудрые матери смотрят на проказливых детей. До ломоты в руках Алэру захотелось обнять ее, прижать к себе, вдохнуть поцелуем в нее жизнь. Это был лишь слепок с памяти Рагара, но Алэр помнил этот ее взгляд, которым Найла одаривала и его самого, когда владыка Севера слишком близко подходил к опасной черте в своих ледяных играх.
«Ты же не всерьез хочешь это сделать, Алэр?» – как наяву слышал он мягкий голос грозной воительницы.
И он отступал.
Он всегда отступал перед ней.
Но не сейчас. Больше он не отступит.
– Спасибо, что пришла, Найла, – нарушил тишину кабинета хриплый голос императора. – Хоть так…
Глава 12. Ожидание
На целую неделю Летту оставили в покое. Самое главное – император даже не соизволил встретить невесту официально и организовать должный прием, включая званый обед для высшей аристократии.
Впрочем, старшим детям он ее уже представил. Что еще надо?
Многое. Прежде всего – объявить о ее статусе при своем дворе. Это первейшее правило, иначе леди чувствовали себя пленницами, и даже слуги, прибиравшие комнаты и приносившие еду и жаровни, делали это как-то небрежно и без поклона. И смели переговариваться между собой на непонятном Летте языке северян.
За дверь покоев Летту и ее фрейлин не выпускала стража. И неважно, что девушкам был отведен целый этаж в южном крыле роскошного замка, названного почему-то «Гостевой башней». Это все равно тюрьма, откуда не выбраться.
И пожаловаться некому.
Кроме слуг, гостью посещал только лекарь, контролировавший процесс адаптации непривычных к суровому климату людей. Какой там климат, если девушки сидели в четырех стенах в хорошо натопленных помещениях? Но он приносил какие-то снадобья и уверял, что с их помощью ее высочество привыкнет к северной магии, и ее близость с сильнейшим из ласхов не станет для нее смертельной.
После его визитов Летта долго не могла согреться, не помогал ни горячий бок печки, ни настой трав с медом, ни даже огненный бальзам. Ее словно вымораживало изнутри. Как склеп, в котором похоронена ее юность и мечты о любви.
Да еще позволено было леди Исабель спускаться этажом ниже в комнату, отведенную для занятий с фрейлинами принцессы Эмерит. Сама дочь императора больше не снизошла до визита.
Как и остальные северяне.
О Летте словно забыли. А она лишь один раз попыталась заявить о себе и потребовать через Яррена у стражников встречи с женихом, но получила ответ: «Император не принимает». И на осторожный вопрос, может ли принцесса Гардарунта встретиться хотя бы с наследником, тоже получила отказ: «Не положено. Ждите».
И она ждала.
Молилась Безымянному. Больше ей никто не поможет. Вспоминала счастливое детство. Училась читать и писать. Леди Исабель пересказывала уроки этикета северян. Вот и все развлечения.
Летте бы радоваться, что император не напоминает ни о себе, ни об угрозе сыграть свадьбу в недельный срок, но на сердце было тревожно. Она не понимала, почему оказалась в изоляции. Разве так поступают с невестой в доме, где ее ждут? Или с благородной дамой? С гостьей, в конце концов?
Или она действительно пленница?
Только Яррен умудрялся просачиваться наружу, как вода в любую щель. Наверняка он получил разрешение от принца Игинира.
Телохранитель и приносил кое-какие новости, когда приходил его черед стоять на страже. За неделю оба горца осунулись, под глазами залегли тени – рыцари недосыпали, особенно Яррен, в свободное время куда-то исчезавший из комнаты охраны, устроенной у входа в апартаменты принцессы.
Гордость не позволяла невесте императора спрашивать у телохранителей, известна ли им другая причина ее затворничества, кроме траура. Она делала вид, что ничего особенного не происходит, император лишь исполняет ее желание уединиться, но сердце замирало каждый раз, когда раздавался стук в парадную дверь, – вдруг это принц Игинир? Уж он-то все объяснит.
Но опять являлся или лекарь, или слуги. Или швеи, спешно шившие для принцессы и ее свиты новый гардероб для свадьбы, хотя обоз с приданым и одеждой благополучно добрался до дворца.
По прошествии семи дней Летта не выдержала.
– Я умру здесь не от холода, а от тоски. Я хочу пойти с вами на занятия, леди Исабель, – заявила она. – Мне кажется, я уже не произведу на северянок впечатление полной невежи.
Камер-фрейлина стерла мелькнувшую усмешку и склонила голову.
– Вы действительно делаете большие успехи в правописании, ваше высочество, но, боюсь, вы не сможете понять ни слова из речей северянок. Они с первого дня ведут уроки на языке ласхов и другого не понимают. Или делают вид, что не понимают.
Щеки Летты вспыхнули жаром. Вот оно что! Императорская дочь хотела не услугу оказать, обучив невесту отца принятому на Севере этикету, а прилюдно унизить ее и посмеяться над невежественной принцессой.
– Вы знаете их язык?
– Не совсем, – улыбнулась южанка. – Но я учила священный язык айров, он необходим для магов, а все языки мира произошли от него. Трудно было в первый день, а потом леди Вейана объяснила мне принцип расхождения языков и особенности ласхаана, так называется язык северян, и стало легче.
Летта задумалась. Сколько же она времени потеряла взаперти!
– Я тоже знаю молитвы на языке айров. Может ли это мне помочь?
– Безусловно, – обнадежила Исабель. – Но у вас траур, миледи. Если вы его нарушите в малом, то и в большом придется нарушить. Это как плотина, малейшая трещина разрушит все.
А взгляд черных глаз южанки был абсолютно безмятежен. Откуда ей известно о нежелании Летты выходить замуж? О чем еще она догадалась?
– Я не в монастырь ушла, леди Исабель. Оплакивая смерть отца, я не могу забывать о своем долге. А мой долг перед его памятью – сделать все, чтобы стать хорошей женой своему мужу, которого он для меня выбрал. И самое первое – это научиться понимать его язык и обычаи.
– Будьте последовательны, госпожа, – тихо, чтобы не слышали навострившие ушки младшие фрейлины, прошептала южанка. – Держите свое слово, иначе оно потеряет всякую ценность. Не беспокойтесь, я научу вас тому, что успела выучить сама.
Исабель хотела стать для нее незаменимой, это понятно. Но Летта, не привыкшая никому доверять, кроме сестрицы Виолы, не могла преодолеть непонятной неприязни. Как могла принцесса проверить, правильно ли Исабель передает ей уроки северянок? Не переврала ли случайно? Не забыла ли о чем-то важном?
– Это единственная возможность для меня выйти за пределы покоев, леди Исабель. Я устала от этих стен!
– Ваше высочество, боюсь, как только вы изъявите желание обучаться у фрейлин принцессы Элизабет, эти двери откроются не для того, чтобы вас выпустить, а для того, чтобы впустить их на вашу территорию. Уверена, они тут и останутся, комнат на этаже достаточно.
И Летта сдалась. Развернулась и молча направилась из гостиной в свою спальню.
– Но я знаю, как нам всем выбраться из дворца хотя бы ненадолго, если вам будет угодно выслушать, – остановила ее Исабель.
– Слушаю, – принцесса остановилась на пороге и вполоборота глянула на южанку.
– Сегодня начались девятые сутки со смерти короля Роберта, ваше высочество. По вашей религии, в этот особый день совершается поминовение по усопшим над священной чашей. Может быть, по милости Безымянного, в священных водах отразится лик короля Роберта, и вы услышите его посмертное слово. Разве можно такое упустить?
Летта отметила отстраненное «вашей религии», но не стала заострять внимание. То-то она ни разу не видела южанку с молитвенником.
– Я помню наши традиции, леди Исабель, но вы ошиблись. Разве девятый?
– Нет, не ошиблась. Посчитайте сами. Семь ночей во дворце, ночь в пограничном поселке и ночь отъезда, когда в сражении с Темной страной…
– Да-да, – перебила Летта, не желавшая слышать с каким равнодушием южанка говорит о ее отце. Как… как счетовод. – Но разве здесь есть храмы Безымянного? У ласхов своя религия, не менее древняя.