Ее призрак чаще всего навещает меня. Он почти невидим, прозрачен, ее голос звучит в моей голове тихим шепотом, но я слышу его отчетливее колоколов Нотр-Дама. В отличие от остальных она не проклинает меня, не обещает мне гореть в аду и не желает вечных страданий.
«Почему ты это сделала, Мицци?» — иногда спрашивает она, глядя на меня своими грустными голубыми глазами, немного стеснительно, как будто боясь побеспокоить меня.
А иногда мы просто разговариваем. Она так мало видела за свою жизнь, эта бедная девочка. Всякий раз она говорит о замке в Шлезвиге, где жила со своей семьей, о холодном северном море, которое любила так же, как я — Рейн, повторяет одно и то же, день за днем, год за годом, вот уже сто лет.
Такая вот сказка, Артур. У нее не могло быть счастливого финала, даже сказочная принцесса, приехавшая из далекой страны — и та умерла у меня на руках.
Артур встал, отодвинув от себя Мицци, которая вновь прильнула к его плечу, тихо и осторожно, в надежде, что он не прогонит ее.
— Лучше бы я умерла, ты ведь об этом думаешь? — вампирша всего лишь озвучила его мысли.
— Нельзя понять и простить убийства, даже если ты совершаешь их лишь для того, чтобы выжить. Твоя жизнь давно закончилась, хватит отбирать чужие!
— Я не могу. Я… я не хочу, понимаешь? Я не готова расстаться с жизнью — и не была готова тогда, стоя на скале над Рейном. Артур, пожалуйста, пойми… — она протянула к нему руки, и тот подошел к ней. По своей ли воле или под гипнозом, он уже и сам не понимал. Он обнял вампиршу, хотя хотел оказаться как можно дальше; он поцеловал ее, хотя желал ей смерти.
— Я никогда не пойму этого, Мицци, — шептал он, нежно гладя ее кожу, прохладную и тонкую, но не ледяную. — Неужели нельзя как-то иначе?
— Нельзя…
Она стала терять свои очертания, как мираж в пустыне, допустивший путников слишком близко к себе, пока не превратилась в полупрозрачный туман, заполнивший комнату.
— Нельзя…
Туман исчез, растворился, и Артур практически физически почувствовал, что теперь находится в номере один.
— Лорелея, заманивающая мужчин в свои сети, и губящая их, вот ты кто, — грустно усмехнулся он, глядя за окно, где уже забрезжили первые отблески рассвета, а тьма из всепоглощающе черной становилась грязно-серой, как стены парижских домов.
Он заснул, и всю ночь ему снилась молоденькая шлезвигская герцогиня, беспомощно смотрящая на него огромными испуганными глазами и говорящая: «Она убила меня, ведь убила, но за что?». К ее тоненькому голосу присоединился гул других голосов — мужских, женских, детских, говорящих на разных языках, плачущие и кричащие, спокойные и злобные… Теперь они обращались к Артуру, гневно вопрошая его: «Ты! Как ты можешь общаться с этим чудовищем, этой ведьмой, вампиршей? Ты должен убить ее, убить, убить!»
2 мая
Стоит ли и говорить, что утро выдалось тоскливым, и погода за окном в унисон с настроением Артура испортилась: небо заволокло темно-серыми тучами, и непрекращающийся дождь монотонно стучал по карнизу, возвращая юношу в реальность.
«…Утро отрезвляет, и вот уже вчерашний разговор кажется лишь сном. Была ли она в действительности, или я сам ее придумал? Слишком уж хорошо я помню холодное прикосновение ее пальцев, не может быть иллюзией и мягкий шелк золотисто-рыжих волос, но разве мог бы я впустить в свою комнату вампира? Говорил ли я с ней, или мне это лишь померещилось? Сейчас утром мне кажется это невозможным и безрассудно-глупым, но отчего тогда я помню свежий ветер, дующий с Рейна, и вижу его с высокой скалы, на которой стояла девушка с развевающимися волосами цвета солнца перед тем, как броситься вниз?
Мария, Мария, что же ты со мной делаешь?
Почему ты просто не убила меня, не забрала мою кровь, как делала это с другими?
Почему не отпустила?
А теперь уже я боюсь отпустить тебя и больше никогда не увидеть…»
Артур неуверенно смотрел на кончик пера, с которого готова была сорваться синяя чернильная капля. Он запутался настолько, что даже не знал, что написать. Или знал, но боялся сам себе признаться, как и в том, что он всеми силами будет искать встречи с Мицци.
Лишь бы дождаться ночи — она мягко окутает город, изменив его до неузнаваемости. И вместе с ночью придет его прекрасная дама, сотканная из белого тумана. Что будет дальше, Артур не знал, он лишь помнил, как щемило сердце, когда она уходила, скрывалась в предрассветной мгле, а пальцы, только что касающиеся ее кожи, теперь сжимали воздух.
Однако вопрос, чем скрасить тоскливый день в ожидании столь желанной ночи, решился сам собой. В дверь настойчиво стучали, и, вставляя ключ в замочную скважину и открывая, Артур уже не сомневался, кого ему ждать за порогом.
— Мистер Берже, мистер Дюфрен… Я бы хотел сказать, что радуюсь вас видеть…
— Рад, рад видеть, — машинально поправил Люк, и Артур скрипнул зубами.
Люк скинул плащ и цилиндр на руки юноши и уверенно прошел в комнату, его коллега проследовал за ним.
— Конечно, не лучшее жилье, но здесь ты хотя бы под наблюдением и не натворишь бед.
— Я очень ценю вашу заботу, — Артур постарался, чтобы его слова звучали искренне.
— Так ценишь, что даже не предложишь сесть? — усмехнулся Фабьян.
Впрочем, приглашение им не требовалось — Люк нашел себе место на диване, Фабьян же занял единственный свободный стул, аккуратно переложив с него нетронутые книги по истории искусства на стол. Повисла неловкая тишина, нарушить которую решился, наконец, Артур.
— Я… Я просто хотел говорить, что я уже прекрасно себя чувствую. И этот инцидент…
— Ах, ну вот и славно, что произошедшее тебя не беспокоит! Знаешь, редкий человек бы на твоем месте так быстро все забыл, выкинул из головы, смирился с существованием вампиров, в конце концов. Но ты, парень, молодец! Всегда уважал в англичанах стойкость духа, — весело произнес Фабьян, и Артур не смог с уверенностью сказать, смеется ли тот или говорит серьезно. — Расскажи, чем занимаешься?
— Вернулся к учебе, — он кивнул в сторону аккуратно сложенных и ни разу не открытых за последнюю неделю книг. — Я решил писать выпускную работу по Давиду, его сюжеты так точно отражают события эпохи, и к тому же…
— А вдохновение ты ищешь, видать, в «Планте»?
— Но как вы…
— Мадемуазель Жанетт была очень мила и с радостью рассказала нам про странноватого англичанина, который искал там не только вдохновение, но и девушку… я сначала хотел было поинтересоваться, кто же настолько завладел его вниманием, но Люк мне подсказал.
— На Рейне в Бахарахе волшебница жила… — отвлеченно проговорил тот, крутя в руках какую-то подобранную на диване безделушку, и строчка из стихотворения Брентано прозвучала в его исполнении весьма зловеще.
Когда же он встал и подошел к Артуру почти вплотную, тот отшатнулся. Угольки глаз Люка жгли насквозь, они смотрели на юношу с ненавистью, в то время как остальное лицо сохраняло каменное спокойствие.
— Ты еще глупее, чем я предполагал, — произнес он холодно. — Идти навстречу своей смерти, раскрывать ей все двери — в буквальном смысле.
— Я не понимаю, о чем вы, — неуверенно пробормотал англичанин.
— Твое? — охотник повертел у него перед носом маленькой медной шпилькой, украшенной перламутровым цветком на конце.
— Что? Она была здесь? Вампирша? — Фабьян подскочил со своего места и недоверчиво осмотрел вещицу. — Ты свихнулся, что ли?
Артуру, может быть, и следовало бы ответить, а возможно, даже и решительно заявить, что ничего подобного не было и быть не могло, но он продолжал молчать. Никому теперь не интересная заколка была отброшена на стол, Люк же уверенным движением достал из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул его юноше.
— Завтра с Сан-Лазара отходит поезд до Гавра. Оттуда садишься на паром до Англии и больше никогда сюда не возвращаешься. Может быть, это еще сможет спасти твою жизнь.
Это была во всех отношениях прекрасная идея. Как только она сама не пришла в голову Артуру… Он повертел в руках конверт, даже достал оттуда маленькую бумажку, которая должна была завтра решить его судьбу, пробежал глазами и аккуратно положил на стол рядом с заколкой. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но словарного запаса на французском — да и любом другом языке — не хватало.
— А вы уверены…
Пауза. Мужчины выжидающе смотрели, хоть Артур и был убежден, что они знают, что он сейчас скажет. Люк — точно знает. Пока юноша собирался с мыслями, тот демонстративно достал папиросу из портсигара и чиркнул спичкой.
— Вы уверены, что правы относительно вампиры… вампиров? Относительно Мицци.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы так уверенно меня убеждали, что они являются лишь чудовищами, неспособными ни что человеческое, и я, конечно, не могу спорить, но… Так ли они действительно ужасны? Я видел Мицци, я говорил с ней, она, как вы видеть, не убивала меня. И я — как же это будет — assure…
— Дурак ты, вот как это будет, — сказал Фабьян хоть и беззлобно, но и безо всякого уважения. — Дай-ка взгляну…
Он оттянул воротник рубашки Артура и аккуратно дотронулся до раны, нанесенной вампиршей. Юноша невольно поморщился.
— Еще кровоточит, плохо заживает, — с неудовольствием произнес врач. — Не отцепится она от тебя, пока не добьет.
— Она не собирается меня убивать!
— Ты так считаешь? — Фабьян все еще хмуро разглядывал его ранку.
— Это… это другие чувства.
— Ты думаешь, она любит тебя? Как бы не так! — неожиданно резко произнес Люк.
Артур был плохим физиономистом, да и собственные мысли занимали его сейчас куда больше, но на мгновение ему показалось, что всегда такое спокойное, словно каменное, лицо охотника на вампиров исказилось в злой усмешке. Впрочем, это могло лишь померещиться, потому что уже через секунду тот спокойно докуривал свою папиросу и смотрел сквозь тюлевые занавески за окно, где дождь размывал улицу, экипажи и пешеходов, делая их похожими на разбрызганные по бумаге акварельные кляксы. Больше ничего говорить он не собирался, и ему на помощь пришел Фабьян.