Тысячелистник на лужайке шевелится, «штык-нож» разрезает густой и сплошной тысячелистник. Мы с Августиной очень любим гулять в тысячелистнике (с небольшим заходом в бессмертники). И потом возвращаемся в чабрец.
У лис в траве виден маячок белого кончика хвоста, а у носухи полоски на хвосте. Будто бы нанизанные кольца.
Августина заберется на прогулке на дерево и прижмется телом и носом к сосновой или березовой коре. Обхватит когтями и лапами кору. Кора шелушится, опадает. Кору носуха вдыхает прямо в ноздри. И ветер сосны в это время качает.
А потом Августина оттолкнется и обязательно спрыгнет ко мне в руки. Между стволами разросшегося орешника перелетает, как в фильмах про кунг-фу.
Носуха Майка, когда жил у нас дома первое акклиматизационное время, стремительно бегал по гардинам (правда, к носу это прямого отношения не имеет).
Просто Май бегал по гардинам, а мы, задрав нос, неотрывно за ним следили. Мы водили за ним из стороны в сторону носами. И Май долго мог бегать по гардинам.
А спускался он вниз по батарее. Соскользнет вниз по трубе и опять наверх. Май спускался по батарее со свистом. Еще она скрежетала под когтями. И так же быстро, цепляясь за батарею, поднимался.
Как ртуть в разгоряченном температурою градуснике, метался. Спускаясь, поднимаясь. А когда оставался посередине, Андрей ему говорил: «37 и 7».
Носуха Чаба (его полное имя Чиабатта) очень старенький и отданный нам на заслуженную пенсию артист. Цирковой, разумеется, артист. До такой степени уже старенький, что мы даже толком не знаем, чем он занимался в своем цирке. Никаких номеров он в зоопарке не показывает. И от былой цирковой его славы осталось только имя. Данное ему, как мы полагаем, на гастролях (чиабатта — это название итальянского хлеба).
Августину мы взяли, чтобы повеселить Чиабатту. Мая — чтобы повеселить Августину.
А Чаба, видимо, до такой степени уже устал в своем цирке от компаний, что ни Августине, ни Маю нисколько не обрадовался.
Первый наш енот-полоскун Барабанов — отказник. Он жил до нас не в зоопарке, не в цирке, а в квартире. А потом от него отказались. Подержали немного и отказались. Отдавали в переходе метро весной на окраине Москвы.
Барабанов сидел в решетчатой клетке-переноске, видел идущих пассажиров, тянул к ним руки, вырывал пассажиров из потока, прижимал и притягивал к себе. Не отпускал, если успевал прихватить.
Он держал людей за пальто и за куртки, ручки сумок. И когда мы впервые увидели Барабанова в метро, то запомнили прежде всего эти жадно протянутые руки.
Никто из животных до Барабанова так не тянул нам навстречу своих рук. Никто так не стремился постоянно жать их. С Барабановым мы постоянно пожимаем друг другу ладони, как футболисты перед матчем.
Мы протягиваем навстречу ладони, как жеманные и шушукающиеся барышни, передающие друг другу сокровенные сердечные тайны. Барабанов наши руки сожмет, не отпускает.
Андрей из-за любви Барабанова к ладоням придумал играть с ним в колечко («колечко, колечко, выйди на крылечко!»). Барабанов разожмет кулачок, а ладонь пустая. Отдельно играем с ним в камень, ножницы, бумага.
У Барабанова очень живые и очень пластичные руки, руки иллюзиониста.
Пока жил у нас дома (а мы всех новичков, чтобы они получше освоились, да и мы чтобы к ним всем получше присмотрелись, вначале держим дома), он руками цеплялся за штаны.
Какое-то время Барабанов у нас очень сильно цеплялся за штаны. Обхватит ногу, висит. Идешь, тоже висит. И пяточки у Барабанова шершавые (ладони, кстати, тоже).
Пишу сейчас про енотов, а их и не видно порой днем. Из домиков и из укрытий в вольере наружу только пятки. Ленивые и проветриваемые свежим ветерком, свесившиеся из домиков пятки.
Еноты могут одной своей свесившейся пяткой почесать другую, не вылезая и не высовываясь из домика.
Еноты спят. Еноты спят, как ковбои. Только ковбои — положив ноги расслабленно на стол, а еноты, соответственно, выставив наружу.
Еноты — и это их предводитель Барабанов придумал! — подставляют ладони под капель. Увидят тебя с бутербродом и лапы протянут сквозь сетку: поделиться!
И если не попрячутся в домиках, то могут разлечься на пеньках, расставленных по всему вольеру, лениво свесить ноги.
Игрушки у енотов в вольере — счеты с колесиками. Колесики нанизаны рядами на тонкие металлические спицы. И каждый день не надоедает енотам эти колесики крутить.
Деревянные колесики гладкие и крутятся, как молитвенные барабаны в буддийских храмах. Там они тоже почти никогда не останавливаются. Кто-то мимо идет, обязательно прокрутит.
И еноты в вольере у себя целый день крутят, крутят, крутят. Обеими передними лапами. Прокручивают, сдвигают по спицам колесики вправо или влево.
Такие деревянные счеты были когда-то в магазинах. Посвященные в тайны вычисления суммы на деревянных колечках, у прилавков стояли продавцы. Щелк, щелк — и все каким-то таинственным способом посчитано. Встряхнул счеты, и можно по новой посчитать.
И еноты «считают». Они постоянно считают и считают. Отстраненно.
Передние лапы у енотов подвижные, чувствительные. Они перебирают передними лапами все-все, что попадется им под руку. Лягушку, по глупости заскочившую в вольер.
К нашим енотам в вольер часто запрыгивают (вот о чем они думают?!) лягушки. И тогда начинается! Лягушку искрутят всю, извертят. Ее переворачивают с боку на бок и растягивают (все еноты профессиональные массажисты). Лягушке наминают бока, прощупывают ее до каждого ребрышка, поднимают и держат на весу (как будто оценивают, взвешивают). Опустят в воду, поднимут, прополощут. Хорошо, если из любопытства не съедят! (Лягушка в природе — это нормальная пища для енотов.) Наигравшись, отпустят. И лягушка ковыляет устало по дорожке.
А перебирание листьев! Сколько листьев, опавших, осенних, енотными лапами посчитано и сложено. Сколько подобрано гербариев. Скольким осеням проведен строгий бухгалтерский учет (недаром, недаром в вольере у наших енотов лежат счеты!).
Они тасуют листья, как карты. Они лапами помнят строение каждого листа. С закрытыми глазами енот отличит лист кленовый от дубового. Прощупает каждый листик до прожилок.
А прыжки енотов со вздыбленной и поднятой шерстью! Прыжки устрашающие и игривые. Попытка в прыжке развернуться вокруг своей оси.
Перед дракой еноты поднимут дыбом шерсть и раскачиваются друг перед другом, будто на площадке сумоисты.
Их лазанье по сетке вольера, скалолазная ловкость и находчивость (при запасах предзимнего жирка). Опять же зазывное просовывание своих вертких ладоней через сетку.
Ну и конечно, вода. Весной оттаявшая, летом — вся взбаламученная ливнями, во всклокоченных долгоиграющих пузырьках в затяжной дождь. Все-все, что найдется в вольере, еноты тащат в воду.
В природе они часто охотятся у рек, проверяя, ощупывая дно в поисках тех же лягушек, мелких рыбок. Ощупывая, енот и «полощет».
Поэтому еще одна излюбленная игрушка у наших енотов — это старая, ребристая, в деревянной рамке стиральная доска.
Такие доски мы часто находим в заброшенных домах, они обычно висят на вбитом в бревенчатую стену ржавом старом гвозде. Мы их приносим для развлечения енотам. Чтобы не стерлась, наверно, память о тех днях, когда люди выходили в сады, и стирали в тазах, и взбаламучивали руками мыльную пену (в тазы весной еще опадали лепестки).
Жмых-жмых по стиральной доске, жмых-жмых, прокатывая одежду через каждое волнистое «ребрышко» на доске, отбивая и прокручивая колесики на деревянных счетах.
Енот запихивает виноградинки в рот, и сок течет. Ягоды лопаются, и енот запрокидывает голову, чтобы сок по усам не проливался. Рот набит, а лапы шарят вслепую по земле в поисках уже следующей горсти винограда.
Енот жмурится от удовольствия, покачивается (он вытянулся в момент поедания винограда, как по струнке).
Сахар в воде моет. Пока моет, весь сахар растворится. Енот проверяет удивленно свои пустые ладони.
Но ведь есть еще и бананы, абрикос. И любимая, ее у нас тоже очень любят и ценят еноты, кукуруза (кукуруза в початках).
И енотов мы выгуливали в лесу. И они забирались на сосну. Золотистая стройная сосна, и дозорный енот висит, обняв ствол-мачту.
Генетту нам отдали из передвижного зверинца. И когда отдавали, то сказали напоследок одно — что зовут его Кирилл.
И мы спросили: а почему неожиданно Кирилл? Нам объяснили: а кто за генеттой убирался, по имени того и назвали. А убирался у генетты Кирилл. И поэтому генетта Кирилл.
Он завернулся задумчиво в свой хвост. И смотрит на нас большими глазами, наблюдает.
А вечером начинает шевелиться. Бегает по расставленным и развешанным по вольеру веткам. Прижимаясь к ним так, что проступают лопатки на тонком теле.
Увидит, что за ним наблюдают, в клубок опять свернется.
Нам отдают также очень много кроликов. Нам отдавали их и, наверно, будут отдавать. Хотя кролики у нас, разумеется, есть. И многие из них даже бегают свободно. Крольчата бросятся иногда врассыпную, не догонишь.
Кролики-мальчики дерутся и наскакивают во время драк друг на друга. Им в прыжке нужно заехать ногою в бок сопернику. Идешь, и кролики из-под ног, как будто каратисты.
Еще множество кроликов развалилось в послеобеденной неге по участку. Перешагиваешь осторожно через них.
Кроликов рыси увидят и охотятся (но поймать их не могут, потому что находятся в вольере). Надоест им впустую охотиться, смотреть (а кому не надоест?!), и тогда они просто отвернутся.
Когда нервничают, кролики задними лапами стучат. Аисты на улице клювами стучат. Там, где новые вольеры достраиваются, молотки стучат. Вороны Яша и Варя по дереву стучат. В дверь нам постучат, если звонок у нас вдруг на входе не работает.