Они перегрызли все. Все, что нельзя расколоть, когда привозят дрова, все сучковатое, там, где колун обязательно завязнет.
Всегда найдется такой чурбачок в машине дров, к которому невозможно подступиться. Его мы отдаем дикобразам. Ну и тыквы.
Еще несколько чурбачков у нас могут валяться возле дома — с намертво увязшими топорами — и ждать своего богатыря.
На холодное время мы убираем дикобразов в зимний теплый вольер, летом на улицу выносим. Для переноски есть ящик, мы загоняем в него дикобразов, ставим ящик на тачку и везем. Одна стенка у ящика открыта (но перегорожена железными прутьями), дикобразы наблюдают за своим переездом и фырчат. Озираются, поднимают иголки удивленно.
Выпустишь в вольер — сразу спрячутся. Потом начнут потихонечку осваиваться. Когда осваиваются, ко всему осторожно и тщательно принюхиваются, и у них возбужденно шевелятся усы.
Дикобразов мы купили по случаю у дачника. Он завел у себя дикобразов — отличиться: у всех куры и гуси по палисадникам ходят, а у него перед домом дикобразы.
Они бегали в огороде у этого неординарного и затейливого дачника и по картофельным грядкам, по садам. В садах подбирали опавшие яблоки и сливы.
Яблоками были завалены дорожки все в саду, и из многих яблок там торчали иголки. Яблоки были нанизаны смышлеными дикобразами на иглы.
Иглы, и мы обратили на это тоже внимание, как стрелы, торчали там из бревен деревенского дома. Из колес.
Дикобразы, когда мы за ними приехали, к нам вышли немного с опаской, но и с любопытством, конечно, из-под трактора.
У нас у многих деревенских домов, в которых живут постоянно, а не просто приезжают на лето, можно увидеть разобранные иногда для ремонта трактора.
В соседней деревне у нас живет гуанако. Есть фламинго. Фламинго вывез отдохнуть, подлечиться на природу, чтобы он здесь поправился, окреп, один наш знакомый ветеринарный врач из Питера. Приехал в отпуск и взял с собой фламинго.
Фламинго отдыхает в деревне, загорает. Не улетает, потому что у него подрезаны крылья (и это совсем не страшно, многим птицам очень часто подрезаются крылья, перья на крыльях потом постепенно отрастут). Фламинго цвета хорошо варенного рака.
Белые цапли, не из городского зоопарка, а природные, заходили в соседней деревне в теплицу с огурцами.
И именно белые цапли, а не серые. К серым цаплям, или, как их еще иногда называют, пепельным, мы давно привыкли.
Серых цапель живет у нас рядом очень много. Они гнездятся на соснах. Такая у цапель на верхушках деревьев колыбель. Ветер раскачивает деревья и их гнезда.
Под соснами, на которых цапли гнездятся, все-все белое. Земля вся в белом помете, и стволы сосен тоже все в помете. На соснах одновременно помет и застывшая смола.
Цапли разлетаются утром, возвращаются вечером с охоты. Видно, как они садятся на гнезда. Соседки-цапли тут же начинают скандалить и кричать.
Понимаешь, что цапли весной вернулись, из-за гвалта. Сначала две-три возвратившиеся после долгой зимовки цапли закричат…
А тут у нас и белые цапли недавно в округе появились. И вот они как раз заходят в теплицы. Мы приезжали на одну такую отважную цаплю посмотреть. К «своей» цапле в «ее» теплицу нас с гордостью провожало полдеревни.
В теплице помидоры подвязаны, огурцы потихоньку зацветают. И цапля между грядок гуляет.
Как правило, эти бесстрашные и любопытные цапли заходили в теплицы, расположенные на окраинах деревень, где всегда есть небольшие ручьи и водоемы.
Пеликана нашли, нам недавно из деревни в соседнем районе позвонили.
У нас живет уже один сбившийся с курса пеликан. Он отбился от стаи, возможно, во время перелета. Его подобрали на озере.
И вот еще один пеликан перелетный объявился. Мы приехали его забирать, а он перелетел уже на другое озеро. И нам долго звонили про него. Мы отслеживали путь странника-пеликана по озерам. Мы надеемся, что он все же добрался до своих.
Кто-то из дачников привозил необычного белого ежа. Альбиноса, и поэтому с красными глазами. И иголочки у этого ежа были белые, все белое. Мы назвали этого ежа — Белоснежка. И живет он у нас вместе с обычными.
Когда мы всех ежей поочередно выносим на прогулку, Белоснежка гуляет в саду по лепесткам белого дикого шиповника.
С Белоснежкой рядом гулял наш еж Аркадий. Это был старый-старый еж. Он пришел к нам в зоопарк, чтоб встретить достойно свою старость.
Ветеринарный врач назначил Аркадию на первое время витамины, и мы не знали, как нам Аркадия уколоть. Во что ежа колоть? Увидев шприц, Аркадий моментально сворачивался в клубок. Мы ждали, когда наш Аркадий развернется.
Кто-то переехал из города в деревню и перевез с собой за компанию верблюда (верблюд живет у нас в соседнем районе).
Едешь себе по дороге, названия населенных пунктов — Ракшино, Каврино, Позолотино, Куялы, и вдруг — бац! — стоит за околицей верблюд.
Недавно мы приезжали смотреть на гуанако. Ее зовут Маруся. Гуанако живет в отдаленной и почти что заброшенной деревне.
Хозяйка Маруси работала зоотехником в зоопарке и пожалела эту Марусю-гуанако, списанную из-за дефекта ноги на кормокухню. Всю жизнь свою на спасение этой хромоногой Маруси отдала. «Замуж, — рассказывает она нам и смеется, — я не вышла!» (И все из-за Маруси!)
И вот эта гуанако Маруся сейчас уже старушка, до сих пор у нее подворачивается эта больная нога. Промаялись они там по задворкам и дачам в родном Питере.
— А теперь я Марусе любимой своей купила дом и сад, — говорит нам хозяйка, и машет, и показывает рукою на сад, и все смеется.
Она вывела нам эту Марусю в поводу. А Маруся у нее избалованная, плюется (и хозяйка об этом предупредила).
— Она, — нам хозяйка ее говорит и все смеется, — когда начнет во рту слюну собирать, вы приготовьтесь!
И мы постоянно готовились. Не улыбались в ответ, а настороженно, с опасением готовились. И эта коварная Маруся все время делала такие слюнособирательные движения, что нас немного нервировало, и мы держались от взбалмошной Маруси подальше.
А влюбленная в свою Марусю хозяйка уговаривала:
— Да вы подходите поближе, вы не бойтесь!
И рядом с домом этой веселой хозяйки гуанако в старой-старой заброшенной деревне была еще река. По берегам росли ирисы там желтые. И синие ирисы, и желтые. Синие дикорастущие ирисы еще называются — касатик.
Вода после дождей берега, нам хозяйка гуанако рассказывала, подтопит, и ирисы, касатики синие, на какое-то время под водой. Подтопленный у берега ирис, но цветущий.
Деревни заброшены, и почему бы на самом-то деле не поселиться с гуанако? Скоро во многих заброшенных и заросших морковником старых деревнях вместо лосей мы будем находить дикобразов, фламинго, гуанако.
В еще одной старой соседней деревне у нас живет, чего скрывать понапрасну, крокодил. (Андрей, правда, не очень хотел, чтобы я разглашала эту новость.)
Крокодилицу Гену ее хозяйка забрала из передвижного зверинца. Из города переехала в деревню, перевезла с собой Гену.
Гена ночует в сарае (утепленном) и гуляет (ну под присмотром хозяйки, конечно) по двору. По деревенской улочке до колодца. По саду.
Из нашей местной поселковой газеты, в незатейливо скромном и даже почти неприметном разделе новостей:
«Двухметровая крокодилица Гена живет в деревне Староселье Новоржевского района. Она слушается и выполняет команды. Ее регулярно и сытно кормят мясом.
Гена принимает на улице теплые солнечные ванны, ежедневно выходит для поддержания здоровья на прогулки.
— Никаких жалоб на крокодила не поступало, — ответил на наш вопрос „а не мешает ли Гена?“ участковый».
Глава втораяОдиннадцать аистов на дороге
В доме печка у нас, водопровод… И интернет! («Обязательно напиши про интернет!» — настоятельно попросил меня Андрей. Вот я пишу.)
Мы вечером сидим постоянно в интернете. Мы новости смотрим в интернете.
Планшеты в комнате отсвечивают. Если нам электричество не выключат. А выключают электричество часто. Что мы делаем? Мы выходим на улицу тогда, смотрим на луну.
На полочке у нас стоит прокопченная керосиновая лампа. У вас есть керосиновая лампа? Мы прокопченные лампы временами, конечно, протираем, но и в копоти есть очарование. Вечеров-то там сколько накоптилось! (И картошки на костре под золою напеклось, и налета на керосиновых лампах накоптилось.)
Фитилек подкрутишь и огонечка прибавишь. Слетаются на свет керосиновой лампы мотыльки.
У нас много керосиновых ламп, и половина развешана в саду. Их посетители фотографируют. Лампы качаются на ветках темных деревьев и скрипят.
Вечером по саду идешь и в руке лампу зажженную несешь, лампа качается.
— Ты еще и про свечки напиши! — попросил меня Андрей. — А то когда еще в городе люди на праздник зажгут свечку?
А у нас тут застывшие, как скульптура «Лаокоон и его сыновья» (мы ходим иногда в исторические и художественные музеи, ходим), наплывы стеарина.
Повсюду на территории Андрей расставил жернова. Лошадиная сбруя висит на входе в зоопарк.
К колодцу из посетителей очень часто выстраивается очередь: опустить ведро в глубину и послушать скрип колодезной цепи.
Помимо керосиновых ламп, у ворот зоопарка также развешано очень много старых овечьих ножниц. И мы ими стрижем своих овец.
Шерсть на нестриженых овцах в колтунах, иногда в сенной трухе, в засохшем птичьем или своем же, овечьем, помете и в опилках.
Мы отлавливаем овец и стреноживаем их перед стрижкой, валим, кладем на бок, прижимаем к земле, чтобы не дергались. Зрачки овец, реагируя на солнечный свет, время от времени сужаются. Расширяются, а потом сужаются. На руке волдырь от нажима на ножницы.
Состриженную шерсть уминаем в холщовые мешки. Волны, прибои, цунами, валы шерсти.