Она проводила его до самых ворот. Он снова не сдержался и упрекнул ее с горькой усмешкой:
— Как ты за него испугалась! Так сильно его любишь?
Она на миг жарко прижалась к нему и быстро зашептала в лицо, обдавая его губы горячим дыханием и своим неповторимым, таким родным, сводящим с ума ароматом:
— Тебя одного люблю, на всю жизнь! Нельзя, чтобы между нами стояло еще и это… Может быть, когда-нибудь ты захочешь все вернуть… Скажи одно слово, одно слово — и я уйду с тобой!
Он понял, что сейчас схватит ее, бросит себе на плечо, как волк забрасывает овцу на хребтину, и утащит из одного логова в другое, потому что теперь, выстрелив в Макара и, возможно, убив охранника, он был ничем не лучше ее мужа-бандита, правда, это обстоятельство его совершенно не трогало.
Остановил его детский приглушенный плач. В окне второго этажа стояла женщина, должно быть, няня, с маленькой девочкой на руках. Ребенок плакал и бил ручонкой по стеклу, привлекая внимание матери. Вера стремительно обернулась, не в силах справиться с могучим материнским инстинктом, и, казалось, забыла на миг о существовании Вадима, а когда вспомнила, он уже садился в свою серую «волгу».
— Прощай, Вера, — сказал он издали, — иди, позаботься о своем муже. Он в тебе сейчас нуждается.
Она долго стояла у ворот и смотрела на пустынную дорогу, потом повернулась и медленно пошла в дом. Вадим, удаляясь все дальше от Веры, вновь терзался обидой на нее, ревностью, а еще больше злостью на себя самого за то, что отказался от нее во второй раз.
ГЛАВА 20
В середине августа 1991 года Лариса с утра поехала в магазин «Детский Мир». Она ждала к себе в гости из Краснодара племянницу с ребенком и хотела загодя купить малышу подарки. С начала лета Березины жили в загородном доме. Дом Ларисе очень нравился, особенно большой участок с соснами, напоминавший ее родной лес. Поначалу дом выглядел, как скромная подмосковная дача, но Петр Ефимыч начал ремонт, который не прекращался вот уже несколько месяцев. К дому подвозился мрамор, гранит, дорогая керамическая плитка, во дворе стояла бетономешалка и небольшой подъемный кран. Пока ремонтировали одно крыло дома, семья жила в другом. Квартира на улице Горького пустовала — несмотря на неудобства, связанные с ремонтом, Березины предпочитали проводить летнее время за городом, а в будущем Петр Ефимыч рассчитывал жить в особняке постоянно, вдали от столичного шума и загрязненного воздуха.
— Петя, откуда столько денег? — удивлялась Лариса.
— Что за вопрос, Лара? — негодовал супруг. — Разве я не работал день и ночь как вол? Сейчас самое время начать жить по-человечески.
Теперь у Ларисы была своя машина с водителем, который по распоряжению Петра Ефимыча сопровождал жену повсюду. Несколько раз она пробовала протестовать, не видя никакого смысла в такой опеке, однако Березин, не вдаваясь в объяснения, попросил его приказы не обсуждать.
Лариса давно ничего не покупала для маленького ребенка и теперь с умилением копалась в детских вещичках, перебирала костюмчики, шапочки, нарядные туфельки, игрушки и с сожалением думала, что вряд ли Вадим женится в ближайшее время — в двадцать шесть лет молодые люди женятся только по большой любви, а у Вадима пока не было постоянной подруги. Хорошо, что он вернулся к нормальной жизни, стал снова интересоваться девушками, только надолго пока ни с одной не задерживался. Зато, когда женится, она потребует от него по крайней мере трех внуков, и тогда исполнится ее мечта о большой семье. Места в доме много, сама она еще достаточно молода, чтобы смотреть за дорогими крошками.
Она набрала с дюжину покупок, нагрузила ими своего спутника, и они вышли из главного входа на площадь Дзержинского. По площади двигалась толпа людей с криками.
«Долой ГКЧП!». То же воззвание было написано на плакатах. Лариса в тот день встала поздно, телевизор не включала и не слушала радио. Толпа направлялась в сторону Манежной площади, и Лариса с водителем Павлом пошли за ней следом к своей машине, которую припарковали довольно далеко от магазина. Позади нарастал гул, как-то сразу перешедший в оглушительный рев. Лариса от страха остановилась, уцепившись за руку провожатого. Мимо двигались танки. Они урчали, пыхтели, в открытых люках стояли танкисты. Бронированные машины казались Ларисе гигантскими, может, потому, что она никогда не видела танков вблизи. С другой стороны подъехали военные крытые грузовики. Из них высыпали солдаты в шлемах, со щитами и дубинками. В мгновение ока демонстранты были окружены. Танки развернулись и стали цепью, перекрывая подходы к.
Кремлю.
— Кажется, сейчас нас будут бить, — обрадовался кто-то в толпе.
— Вся Кантемировская дивизия пожаловала, — поставил в известность другой. — Солдат с дубинками им уже мало.
— Протри глаза, какая ж это Кантемировская? Это Таманская, как пить дать!
— Ага, умник! Это ты по танкам определил? Я слышал, что вызвали Кантемировскую.
— А я слышал — Таманскую.
— Извините, а что, собственно, произошло? Мы тут случайно оказались, ничего не знаем, — обратилась к спорщикам Лариса.
— Как ничего не знаете! Горбачева на даче в Форосе захватили, реформы им, мол, гадам, не нравятся, а на деле, как и все, рвутся к власти. Народ только-только свободно вздохнул. Ну уж нет, врешь — не возьмешь, прошло ваше время, подонки!
Лариса с опаской следила за размещением солдат с дубинками вдоль толпы.
— Неужели будут бить?
— Это запросто, что им прикажут, то и сделают, — обнадежил первый.
— А может и не будут, — меланхолично добавил второй, — эти, вроде, не ОМОН, тем и приказывать не надо, сразу мордой в землю положат.
— Лариса Николаевна, давайте попробуем отсюда выбраться, — сказал Павел. — Машину пока придется бросить.
Предложение его было своевременным. Страсти накалялись, люди были возбуждены, слышалась ненормативная лексика, к которой Лариса совершенно не привыкла.
Бить все же никого не стали. Демонстрацию просто не пропустили дальше. Танкисты разместились на своих боевых машинах и вполне сочувственно выслушивали возмущенных граждан.
— Попробуем найти такси, — сказал Павел, после того как они с Ларисой вернулись туда же, откуда пришли.
Такси найти не удалось, и частники не останавливались. В городе царила суматоха, неразбериха, на улицах машины стояли в пробках.
— Надо позвонить с телефона-автомата Пете на работу. Он обязательно что-нибудь придумает, — решила Лариса.
Петр Ефимыч, услышав о затруднительном положении, в которое попала жена, распорядился:
— Оставайтесь на месте, я сейчас пришлю свою машину. Мой водитель отвезет вас домой.
Через полчаса подошла машина Березина. Павел усадил Ларису на заднее сидение, а сам сел рядом с водителем. Ехать пришлось долго. То и дело движение перекрывали танки и БТР-ы.
Лариса смотрела вокруг и думала: в стране что-то происходит, жизнь меняется, вновь рушится старый мир и грядет новый, не меняется только ее собственная жизнь, течет, словно тихая река между гор, где бушуют грозы и гремят обвалы, но не могут вызвать даже легкой ряби на ее гладкой поверхности. Да и была ли у нее собственная жизнь?
Лариса вспомнила, как она, студентка консерватории, познакомилась у друзей с Петей и сразу же в него влюбилась. Он был старше нее на пять лет, но уже производил впечатление серьезного, состоявшегося мужчины, солидного и уверенного в себе. Лариса училась на вокальном факультете, у нее было замечательное драматическое сопрано, и педагоги прочили ей большое будущее. Тогда, на вечеринке, ее попросили спеть, она растерялась, потому что не знала, в голосе ли она, можно ли петь без распевки, и что петь в таком прокуренном помещении, не арию же Джульетты или Леоноры из «Трубадура», и в конце концов спела «Утро туманное» на слова Тургенева, что совсем не подходило к случаю, поскольку присутствующие были навеселе, совсем не в том настроении, и при первых же звуках романса скорчили постные физиономии. Петя, тем не менее, казалось, был очарован, смотрел на нее с восхищением, рассыпался в изысканных комплиментах, превозносил ее красоту, голос и манеру исполнения, при этом показал себя ценителем певческого искусства, упомянув Джильи, Марио дель Монако, и, что самое удивительное, Джоан Сазерленд, перед которой сама Лариса преклонялась, считала своим кумиром и образцом для подражания, — чем окончательно покорил ее сердце. Он и в дальнейшем всегда умел к месту сказать несколько свежих и дельных фраз, которые свидетельствовали о его недюжинной эрудиции.
Сейчас, вспоминая период его ухаживаний за собой, Лариса понимала, что устоять против него романтически настроенной девушке, какой была она, скорее всего, было невозможно. Как красиво он ухаживал, какие подбирал слова, так, что она сразу чувствовала себя натурой исключительной, проницательной, умной, и, конечно же, невероятно красивой, причем все это делалось вовсе не с целью ее обольстить или обмануть, а с самыми честными намерениями. Уже через два месяца их знакомства он сделал ей предложение, и она, ни секунды не колеблясь, с радостью его приняла.
В чем она могла упрекнуть своего неизменно внимательного и заботливого супруга? Разве только в том, что через полгода их счастливой семейной жизни он потребовал, чтобы она отказалась от мыслей о сценической карьере.
— Зачем тебе влезать в эти дрязги, Ларочка? — говорил он нередко в самые интимные минуты их общения. — Ты молода, неопытна и не представляешь, какая грязь, интриги и разврат царят за кулисами театров. Ты будешь стремиться к высокому искусству, а тебя все время будут тянуть на дно. Моя жена должна быть выше всего этого. Главное предназначение женщины быть женой, матерью, хранительницей семейного очага.
Она смотрела на него глазами влюбленной женщины и верила всему, что он говорил, ведь он никогда ее не обманывал.
У нее состоялся тяжелый разговор с педагогом по вокалу, чудесной, мудрой женщиной, бывшей оперной певицей и народной артисткой.