Конечно, наклон земной оси не менялся, и на полюсах по-прежнему наблюдались долгие дни и ночи во время солнцестояний, однако общий теплый климат был достаточно привлекателен для того, чтобы животные примирялись с периодами тьмы и постоянно жили в одних и тех же местах. В горных породах Арктики обнаружены ископаемые останки приматов, тапиров, а также змей, аллигаторов и черепах. Впрочем, стоит отметить, что до сих пор там не найдено никаких окаменелостей, связанных с лошадьми.
Ближе к концу эоцена этому буйству жизни был брошен вызов. Райская жизнь внезапно закончилась. Представим себе сказочно удивительных бронтотериев, близкую родню первых лошадей, в эоцене распространившихся по всему миру. Подобно первым лошадям, они имели четыре пальца на передних конечностях и три на задних. Однако в отличие от наших коней эти животные пошли на большой эволюционный риск. Первые бронтотерии были невелики, но потом они чрезвычайно увеличились в размере. Некоторые достигали колоссальных размеров – до 2,5 метра в холке. По-настоящему экспериментальная модель. И риск этот не оправдал себя.
Вот интересная загадка: бронтотерии и первые лошади появились на Земле, насколько мы можем судить, примерно в одно и то же время. Они находились в близком родстве, однако если лошади остались консервативными в эволюционном плане, бронтотерии опробовали буквально все эволюционные фокусы, представленные в меню. Например, они много экспериментировали с так называемыми рогами. Эти выступы, подобные рогам носорогов, вовсе не являлись рогами, которые, как наши ногти, состоят из кератина. В то время «рога» бронтотериев на деле представляли собой шишки на черепах этих животных. (Подобные украшения на черепах возникают у многих животных, однако, как отметил Майк Ворхис, у лошадей их никогда не было.)
В близкой перспективе эволюционная стратегия бронтотериев выглядела выигрышной: они были одной из самых разнообразных групп млекопитающих на планете, и в конце эоцена некоторые из принадлежащих к ним видов достигли величины современного слона, что сделало их крупнейшими из существовавших тогда сухопутных млекопитающих. В какой-то момент на нашей планете существовало одновременно столько видов бронтотериев, что Мэтью Мильбахлер однажды назвал простое перечисление их «головокружительным» делом.
Однако, невзирая на былое процветание, к концу эпохи их не стало. Возможно, выбранная ими стратегия высокой специализации в итоге привела к тому, что они попросту стали слишком специализированными. Когда исчезли привычные им экосистемы, они почувствовали себя так, как если бы земля вдруг ушла из-под ног.
Не удалось пережить переселение из теплого мира в холодный и североамериканским приматам. Впрочем, на нашу удачу, в конце эоцена они сумели проникнуть в самое сердце Африки, где им удалось выжить.
Серьезный вызов был брошен и лошадям. Животным, привыкшим жить в довольстве и питаться сыпавшимся в пасть виноградом, пришлось приспосабливаться. Их способность быстренько перескакивать из одного укромного уголка в другой под пологом пышной листвы оказалась недостаточной после того, как джунгли в Северной Америке сменились более открытыми лесами. Ловкость и проворство должны были уступить место скорости в качестве средства защиты. Но что более важно, зубы должны были изменить свою функцию со сминания на жевание для успешного перехода на более грубый фураж.
К счастью, именно в нужный момент перед самым финалом, перед катастрофическим завершением эоцена появляется новый, отличающийся от ранних, конь. Мезогиппус (Mesohippus) был быстрее и выше, имел всего по три пальца на каждой передней ноге, зубы его были более крупными и плоскими, обладали большей поверхностью. Способность жевать пищу предоставляла этому животному огромное преимущество.
Затем вскоре после мезогиппуса появился миогиппус (Miohippus), «модель» еще более мощная, еще более рослая и выносливая. Миогиппус,наконец, представлял собой зверя, в котором большинство наших современников признали бы лошадь. У него по-прежнему было три пальца, однако вес животного явно нес на себе средний палец. Физиономия и череп этого животного сделались вполне похожими на конские, а хребет, еще не уподобившись позвоночнику современной лошади, тем не менее выпрямился настолько, чтобы позволить животному передвигаться подобием галопа, а не семенить трусцой.
После многих миллионов лет эволюционного застоя лошади рванулись вперед. «Именно в нужный момент» – это не преувеличение. Температура на планете снижалась медленно, а потом вдруг резко упала. Перепад температуры был настолько же резким, как и во время ее скачка в начале эоцена. Это внезапное падение температуры, произошедшее около 34 млн лет назад, вызвало целый каскад последствий.
Воцарившийся в Европе холод вызвал масштабное вымирание, известное в науке под французским названием La Grande Coupure, или «Великий перелом»[84]. Как я уже упоминала, эоценовая Европа представляла собой архипелаг островов. Когда температура упала, заново образовавшиеся ледники превратили в лед огромное количество воды. Уровень моря понизился, острова соединились. Животные, давно уже привыкшие к уединению и удобствам мирной островной жизни, исчезли.
Их место заняла новая группа животных. Именно эта странная и необъяснимая аномалия в европейской каменной летописи вызвала в свое время эмоциональный кризис у Дарвина. В каменной летописи обнаружилась демаркационная линия. Ниже нее располагаются все многочисленные млекопитающие европейского эоцена; над ней обнаруживаются останки других животных – бывших обыкновенными в Азии. Линия эта была настолько ясна и очевидна, что ее заметили, хотя и не сумели объяснить ранние европейские палеонтологи. Не имея представления о том, что эоценовый мир поглотила волна холода, Чарльз Дарвин вместе с другими учеными мучительно раздумывал о причинах этого перелома, столь явно противоречившего его представлению о медленных и равномерных эволюционных переменах.
Однако сегодня мы имеем относительно хорошее представление, во всяком случае, о некоторых деталях процесса. Перелом представлял собой катастрофический инцидент, связанный с глубоководными явлениями и тектоникой континентальных плит. Исследователи предполагают совместное влияние двух событий, одного постепенного, другого относительно внезапного. Наблюдалось постепенное снижение содержания парниковых газов в атмосфере. Некоторые палеогеологи предполагают, что в это время Индийская тектоническая плита, давно отделившаяся от Африки и медленно дрейфовавшая на север, столкнулась с Азией, вызвав подъем Гималаев, что, в свой черед, постепенно охлаждало планету за счет понижения содержания углерода и кислорода в атмосфере. Густые, подобные мессельским, леса сменились более разреженными.
Добивающим ударом стала тектоническая независимость Антарктиды. Подобно тому как Индия, оторвавшись от Африки, направлялась в сторону Азии и Северо-Американская плита отделялась от Европейской, открывая Атлантический океан, Антарктида неспешно удалялась от Южной Америки и Австралии. Наконец, около 34 млн лет назад Антарктида разорвала все физические контакты с другими континентами и сама собой остановилась на Южном полюсе.
Ученые полагают, что это событие имело несколько принципиальных последствий.
Антарктида вырастила ледяную шапку и сделалась Снежной королевой планетарного масштаба, жесткой рукой управляющей всем остальным миром. В лед превратилось такое количество воды, что Европа из группы изолированных островов превратилась в связанное с Азией сухопутное пространство и в таком качестве оказалась открытой для завоевания. Более приспособленные к новым условиям азиатские животные ринулись на новые территории.
Изменения переживала и Северная Америка. Падение уровня моря открывало бывшее морское дно для новых поселенцев-растений. Существенная часть воды была связана полярными шапками и ледниками, впервые позволив разрастись травяным лугам. Появились и такие животные, как миогиппусы, способные жить на более сухих и открытых ветрам равнинах. Изменилась и карта океанических течений. После того как Антарктида захватила власть над планетой и засела в своем ледяном замке на Южном полюсе, континент окружило циркумполярное течение, действующее как своеобразный оборонительный ров. Это течение переносило холодную воду к прочим океанским течениям, изменяло их движение и охлаждало всю Землю. Крис Норрис говорил, что лошади могут рассказать нам свою уникальную жизненную повесть, и оказалось, что повесть эта посвящена умению приспосабливаться – однако зависящему от контекста. Кони были рождены в счастливом мире, в мире теплом и полном легкодоступной пищи. Вспомним «Порги и Бесс»: «Летняя пора, и жизнь так проста»[85].
Потом мир стал другим, а лошади оказались проверенными на прочность и закаленными. К счастью, им удалось в достаточной степени измениться, чтобы продолжить свое существование в прохладном, обещающем испытания, требующем особой отваги новом мире олигоцена. Этому помогла их необычайная пищеварительная система и более длинные ноги, однако решающую роль, по словам Мэтью Мильбахлера, сыграли зубы.
Некогда Мильбахлеру пришлось извлечь более 7000 зубов североамериканских лошадей из многочисленных шкафов и ящиков Американского музея естественной истории в надежде связать эволюцию лошадей с изменениями климата. Он отпирал и запирал шкаф за шкафом.
«Наша коллекция костей ископаемых лошадей, бесспорно, крупнейшая в мире, – сказал он мне. – Если пройти от одного края этого этажа до другого, перед твоим взглядом предстанет вся эволюция лошадей. Мы открывали все ящики на этом этаже и смотрели на зубы всех ископаемых лошадей, находившихся в нашем собрании».
Мильбахлер – человек терпеливый.
«Мы смотрели на коронки всех зубов, проверяя, изношенные они или просто ровные. Мы завели огромную таблицу. Мы также побывали в Йеле. Их коллекция удачно заполняет редкие пробелы в нашем собрании. Мы взяли их результаты и построили шкалу остроты зубов. Мы нанесли все сведения об износе зубов на карту с учетом времени и сопоставили ее с палеоклиматическими данными».