однимались на высоту почти в 3 метра.
Эти травы не для наших городских парков. Ехать сквозь высокие заросли бородача приходилось как через лес, только, наверное, это было намного опаснее, так как уже за ближайшими стеблями ничего не видно. Мы привыкли представлять себе прерию как место дальних перспектив, однако в естественном высокотравье видимость местами должна была оказываться нулевой. В этих травах буквально в нескольких метрах от всадника мог прятаться вообще кто угодно, но узнать об этом можно было слишком поздно. Здоровый природный луг сам по себе образует некое подобие джунглей. Понятно, почему кони так быстро пугаются. Конечно, находясь в Иллинойсе, я могла не опасаться попасть на обед саблезубой кошке или обнаружить себя в окружении стаи ужасных волков[104], подползающих сзади в траве. однако мне удалось понять, почему лошади держатся настолько настороженно, почему они всегда прислушиваются и способны отреагировать на самый тихий шорох.
Бизоны и лошади любят пастись в бородаче, и важно брать во внимание обстоятельства возникновения травы. Травы принадлежат к цветковым растениям, и потому им пришлось дождаться Меловой наземной революции. Появившись (никто не знает, когда именно), они имели простое строение и не спешили эволюционировать. Конечно, они не захватили наш мир единым натиском. Пока на Земле было тепло и сыро, травы могли расти на опушках лесов, на полянах и прогалинах. Однако, когда закончился эоцен и климат стал суше, деревья начали медленно отступать, а травы – растения, способные защитить себя от засухи, вырастив глубокую и плотную корневую систему, – распространяться.
Впрочем, это происходило с известным сопротивлением, так как в некоторых условиях, например при сильном солнечном свете, они чувствовали себя неважно. И для того, чтобы действительно овладеть всем миром, травам нужно было вооружиться какой-нибудь эволюционной новацией. Возникли новые виды трав, способные выдержать подлинно суровые условия, такие как сильная жара и засуха. После того как это произошло, гиппарионы начали распространяться по всему свету.
Это изменило мир. Комбинация двух типов трав – один процветает в тепле, другой в холоде – стала силой, способной покорить всю планету. Если подумать, решение очевидно: холодолюбивая трава прекрасно чувствует себя в прохладный сезон, a теплолюбивая в жаркий. Если обратиться к конкретным видам, картина усложняется, однако для наших целей достаточно знать, что ни один из них не лучше другого. У каждого есть преимущества и особенности, но вместе они составляют отличный тандем.
Иногда обе травы растут в одном месте, и когда засыхает одна из них, другая, наоборот, расцветает. Явление это заметно на любой загородной лужайке. На многих из таких лужаек травы обоих типов присутствуют хотя бы в небольшом количестве. Одни зеленеют весной, летом буреют, a потом снова зеленеют осенью. Другие зеленеют летом. Так что если вы увидите летом бурые пятна на зеленой лужайке, то не стоит думать, что растения погибли. Они живы и отдыхают, дожидаясь возвращения более прохладных дней.
В диких краях тоже происходит нечто подобное. Травы прохладного и теплого сезонов могут расти в одном и том же регионе, так что лошади получают возможность рассчитывать на свежий корм большую часть года. Когда засыхает одна разновидность травы, зеленеет другая. Коням оставалось только установить, в каких местах и в какое время года надо искать тот или иной тип травы.
Более того, соотношение между двумя типами трав в регионе могло изменяться со временем. В течение одного десятилетия погодные условия могут складываться в пользу холодолюбивых трав. В следующем десятилетии погода может благоприятствовать травам теплого времени года. Все это в долгой перспективе делало травяную биосистему более устойчивой.
Первоначальный этап распространения двух типов трав в Африке хорошо коррелирует с триумфом гиппариона. Сара Фикинс также изучала глубоководные осадки, взятые из Аденского залива. Исследования показали, что в Восточной Африке после Гиппарионовой даты оба типа травы попеременно покрывали ландшафт, следуя схеме изменений осадков и температур[105].
Коллега Фикинс Кевин Уно рассмотрел способы приспособления некоторых африканских животных к новым травяным лугам, изучив зубы коней, носорогов и прочих тварей, живших 10 млн лет назад[106]. Систематизировав характер износа ископаемых зубов, Уно обнаружил необычную гибкость лошадей в своих пищевых повадках. Прошло не более полумиллиона лет после появления в Африке нового типа трав, которые ученые называют травами C4, а кони уже питались ими[107]. И у коней, поедавших эти травы, уже были новые зубы.
С нашей точки зрения, конечно, полмиллиона лет – срок долгий.
«Если судить по геологической шкале, то, напротив, удивительно быстрый», – сообщил мне Уно.
Изучая зубы одного типа, принадлежащие одному и тому же виду животных, он обнаружил, что до распространения трав C4 на поверхности зубов гиппарионов располагались острые как нож зазубрины, что свидетельствовало о том, что эти животные питались пищей, которую не нужно было долго пережевывать. Но через полмиллиона лет после распространения лугов оказалось, что поверхности зубов стали более плоскими. Теперь лошадям, обитавшим в том же самом районе Африки, приходилось дольше жевать пищу, прежде чем проглотить ее. Результат процесса был виден на зубах.
Так кони еще раз продемонстрировали свою чрезвычайно высокую приспособляемость. Ни одно другое животное, по мнению Уно, не способно на столь быструю адаптацию к новым условиям.
«Существуют две стратегии приспособления к изменившимся природным условиям, – однажды сообщил мне палеонтолог Ричард Халберт. – Отправиться искать те уголки мира, где изменения незаметны. Или приспособиться».
Лошади приспособились.
Однако в то время, когда гиппарионы расселялись по Старому Свету, их вытесняла из Северной Америки новая, более крупная и быстрая порода, которую подтолкнуло к развитию распространение новых трав. Нам кое-что известно об этом переходе благодаря другому вулканическому извержению, на сей раз куда более мощному, чем то, на чьем пепле остались следы в Лаэтоли.
В день поразившей Северную Америку катастрофы, происшедшей примерно 12 млн лет назад, лошади различных видов паслись на травяной равнине там, где теперь находится Небраска. Быть может, несколько животных укрылись от палящего солнца в тени деревьев каштана и каркаса, тут и там поднимавшихся над ландшафтом. Быть может, кое-кто из них ощипывал листья с кустов. Большая часть животных, скорее всего, увлеченно «стригла» траву, выросшую на месте эоценовых болот. Компанию лошадям составляли безгорбые верблюды, саблезубые олени, странного вида носороги, несколько видов собак, элегантные цапли и длиннохвостые птицы-секретари.
Пока все они паслись, в 1000 километрах от них к северо-западу взорвался супервулкан. В отличие от извержения Лаэтолийского вулкана, извержение Бруно-Джарбидж носило смертоносный характер. Его пепел распространился на сотни квадратных километров, захватив равнину, на которой паслись кони. Крошечные пузырьки расплавленного кремнезема – похожие на мыльные, только гораздо меньше – взлетели над вулканом и лопнули, разломившись на множество стекловидных изогнутых микроскопических осколков, словно на парашюте разнесенных на 1000 километров дувшим с востока ветром. Когда эти осколки наконец осыпались на землю, кони и прочие пастбищные животные начали вдыхать их во время еды. Представьте себе, что несколько стеклянных елочных игрушек раскрошили молотком в пыль, а потом рассеяли эти мелкие лезвия над травяным полем. Такую острую пыль пришлось против желания вдыхать животным.
Палеонтологи сумели установить порядок, в котором умирали животные. Первыми на землю упали мелкие птицы: их легкие получили тяжелые повреждения. Следующей жертвой стали мелкие наземные животные. Потом в результате повреждения легких микронными частицами кремнезема, попадавшими в организм с каждым вдохом, начали медленно умирать животные более крупные, в том числе лошади. Последними погибли носороги, обладатели самых объемных легких.
Смерть была медленной и мучительной. Лошадям, наверное, было трудно дышать, но никакой надежды на спасение у них не осталось. Страдающие животные собрались возле местного водопоя, в небольшой впадине, наполнявшейся дождевой водой. Воды в этой рытвине не могло быть много, однако крошечный оазис, по всей видимости, предлагал животным какое-то утешение. Быть может, коней мучила жажда или же они искали прохладную грязь, чтобы смягчить жуткую лихорадку. Медленное удушение вызывало повреждения костей, легких, отеки внутренних органов – последствия до сих пор видны на многочисленных скелетах, оставленных в наши дни in situ[108] для посетителей.
Когда все они умерли, над прерией, как и прежде, дул ветер. Легкий пепел поземкой засыпал трупы животных, погребая их.
12 млн лет спустя, в 1971 году, палеонтолог Майк Ворхис и геолог Джейн Ворхис обнаружили в этой местности американский Lagerstätte, одно из подобных Месселю месторождений. Как и карьер Мессель, расположенное в Небраске месторождение, получившее название Ашфолл[109], уникально (см. рис. 8). Окаменелости Месселя были спрессованы между тонкими, как лист бумаги, слоями глины и водорослей. В Ашфолле пепел был легок, и тела животных сохранились объемными, как тела жертв извержения Везувия. Крошечные стеклышки и убили этих животных, и сохранили их. Майк Ворхис сравнивал этот материал со сверхлегкой упаковочной крошкой, используемой при пересылке по почте хрупких объектов.