Такое положение дел изменилось, когда льды оставили большую часть Европы[153]. Широкие дубравы распространились на северную часть континента. Подобное происходило и в Северной Америке. Дубы – деревья необыкновенные. Возникнув давным-давно на территории будущего Китая[154] в дни существования суперконтинента Пангеи, эти растения еще не были готовы выживать во многих существовавших тогда экосистемах, однако некоторые виды их достаточно медленно распространялись по планете. (Повесть о том, как дубы изменили мир, заслуживает отдельной книги. Во время «золотого века» североамериканских лошадей дубы соседствовали с ними, однако число их было невелико. Но когда лед растаял, эти деревья распространились повсюду[155].)
Около 14 млн лет назад в Ашфолле насчитывалось по меньшей мере двадцать различных видов лошадей. Неподалеку оттуда были обнаружены и окаменелые ветви дуба, свидетельствующие о существовании там этого дерева. Однако ученым известно, что подходящие для него условия продержались недолго. Вспомним слой селитры – рудяк, обнаруженный сразу над слоем, содержащим останки многочисленных лошадей (и одного дуба), и указывающий на некое «значительное засушливое событие», пользуясь словами Майка Ворхиса.
После этой засухи в Ашфолле осталось всего пять видов лошадей – и ни одного дуба.
Однако после таяния льда дубы появились в большом количестве. Они просто «рванули на север», как выразился Билл Стривер, биолог и автор книги «Холод» (Cold).Теперь на Земле росло более шестисот видов дубов. они представляют собой невероятно гибкие в плане приспособляемости растения. Желуди некоторых из них очень опасны не только для лошадей, но также для людей и других млекопитающих (за исключением свиней). На других видах дуба растут менее токсичные желуди, однако если съесть их в большом количестве, они все равно могут отравить животное.
Для лошадей ядовиты не только дубы. Крылатки белого клена, или псевдоплатана – широко распространенного дерева, – вызывают часто фатальную миопатию, дистрофическое поражение мышц. Американская хурма становится причиной колик; робиния вызывает сердечную аритмию; черемуха виргинская и черемуха поздняя приводят к смертельному отравлению цианидом. Лошади быстро приспособились к жизни на открытом пространстве, однако внезапное распространение лесов оказалось слишком серьезным фактором.
Распространение смешанных дубовых лесов, вероятно, стало одной из экологических перемен, повлекших за собой вымирание лошадей в Северной Америке и уменьшение их числа в Европе и отдельных частях Азии. Токсины способны нанести лошадиному организму ужасные повреждения даже в том случае, если животное переживет отравление желудями. У беременных кобыл, например, может случиться выкидыш, что существенно ограничит количество рождающегося молодняка.
Британский археолог Робин Бендри относится к числу тех крупных ученых, которые считают, что не охота, а именно климат и обусловленные им экологические изменения сыграли роль в исчезновении лошадей в Америке и сокращению их количества в Европе. «Мы уходим от гипотезы “блицкрига”, однако она словно окаменела в научной литературе, и ее трудно сдвинуть с места. Мы считаем, что было много нюансов, что нужно говорить о естественном увеличении и сокращении количества животных, об изменении условий обитания», – сказал мне Бендри, напомнив, что история жизни в Европе в те 5000 лет, что последовали за концом плейстоцена, известна нам крайне отрывочно, так что трудно сказать что-то определенное.
Действительно, наши знания об этом периоде в истории Европы имеют фрагментарный характер, однако они все же подробнее, чем сведения об истории Северной Америки того же времени. Доступная нам информация указывает на изменения климата, сдвигавшие экосистемы и покрывавшие густыми лесами прежде открытые равнины. Европа и Азия изменялись и в других отношениях. Земли, не занятые смешанными дубравами, часто затопляло медленно подкрадывавшееся море. Это хорошо проиллюстрировано в работе специалиста по палеоландшафтам Винса Гаффни, известного тем, что он восстановил географию Доггерленда, затопленной территории возле северного берега материковой Европы. Итак, лед таял, а уровень моря рос. Он, конечно, не достигал тех высот, которые имели место в эоцене, когда Европа превратилась в архипелаг, однако море «отъедало» заметные куски суши.
Чтобы ощутить масштаб перемен, полезно представить себе, какой была жизнь лошадей в Восточном полушарии до исчезновения льда. Примерно 17 тысячелетий назад Великая европейская равнина представляла собой открытое, богатое травой пастбище. В тысячелетия, последовавшие за последним ледниковым максимумом, когда примерно 20 000 лет назад языки льда протянулись с севера на юг на наибольшее расстояние, любой конь при наличии такого желания мог, не встречая особых препятствий, пройти от западной оконечности равнины, от современной Галисии, через всю Центральную Европу до Уральских гор. Далее животное могло обойти с севера Каспийское море и попасть в центр Азии. Пройдя монгольские степи, оно могло оказаться в Сибири и на Дальнем Востоке. На каждом участке этой дороги коня ждали хорошие пастбища и ровные степи. Лишь изредка высокие горные хребты могли преградить ему путь.
Если коню не хотелось в Азию, он мог отправиться и на север, где имел возможность оказаться в Шотландии, ни разу не столкнувшись с необходимостью плыть. Можно было добраться из Германии до Лондона и даже зайти еще севернее, не увидев ни клочка с соленой водой.
Широкая равнина предоставляла людям сказочные возможности для охоты. Ученые предполагают, что жители таких уютных уголков, как север Испании и юго-запад Франции, могли летом предпринимать охотничьи экспедиции туда, где круглый год также могли обитать люди. Существует достаточное количество признаков этого: рыбаки неоднократно поднимали со дна Северного моря предметы, связанные с деятельностью человека в ледниковое время, в том числе кости различных млекопитающих и лошадей.
Этот медленно согревающийся мир был прекрасным местом для лошадей и людей. И мы и они рождены саванной – «устроены для движения», как сказал археолог Барри Канлифф[156], – и в те дни перед нами лежал широкий простор. Однако заканчивался плейстоцен, и море наступало на сушу. Равнина, связывавшая Германию с Британией, все сужалась, сужалась и наконец превратилась в перешеек. А потом морская вода поднялась настолько высоко, что Британия стала островом. Это был не Ноев потоп и не внезапное затопление из тех, что имели место во многих частях Северной Америки: процесс длился в течение тысячелетий.
Исчезала суша, исчезали и лошади. Наконец остались только отдельные участки в прошлом огромного ареала, населенные реликтовыми популяциями некогда распространенного животного. Многие из просторных эстуариев, живописно украшающих побережье Западной Иберии, представляют собой всего лишь верховья некогда широких речных долин, спускавшихся к травяным прибрежным равнинам. Климатические передряги сумел пережить жалкий остаток прежде вездесущих лошадиных табунов (палеонтологи и климатологи находят новые кости лошадей этого периода, но не очень много).
Современные жители Иберии полагают, что пони Страны Басков и Галисии ведут свое происхождение от этих реликтовых табунов. Обитающие в Португалии пони сорайя могут также происходить от плейстоценовых лошадей, как и пони Нью-Фореста. Фелипе Барсена предполагает, что пони Нью-Фореста на самом деле – потомки гаррано, завезенных в Британию галисийскими кораблями 1000 лет назад. Нам точно известно, что после таяния льда на этом острове было еще по меньшей мере несколько лошадей. Оставленные 8000 лет назад отпечатки их неподкованных копыт в конце 1980-х годов обнаружили в местечке Формби-Пойнт на западном побережье Британии, чуть севернее Ливерпуля. Давно погребенные отпечатки проявились, когда современные приливы смыли слои древних почв. Местный краевед Гордон Робертс, член береговой археологической и исторической группы, сфотографировавший эти недолговечные следы после того, как они были сперва открыты, а потом смыты океанским прибоем, подробно ответил на мой запрос: «Зафиксированные мной отпечатки конских копыт не были связаны с человеческими следами и могут существенно предшествовать появлению на побережье охотников и собирателей. Почти все из так называемых следов Формби-Пойнт находятся на наиболее удаленной от волн грязевой границе давно исчезнувшей межприливной лагуны, располагавшейся между рядом песчаных барьерных островков и доисторической береговой линией в 5000–3000 годах до н. э. Отпечатки эти сохраняла древняя, закаленная непогодой серо-голубая морская глина, отложенная, по моему мнению, около 8 тысячелетий назад, во время более ранней стадии эволюции береговой линии. Отпечатков человеческих ног и следов других животных отмечено не было, за исключением нескольких следов благородного оленя».
Тем не менее нам по-прежнему неизвестно, передали ли эти древние популяции свою кровь британским пони или же, как предполагает Барсена, современные пони были завезены на остров из Европы. В этом, в сущности, заключается одна из главных проблем истории лошадей того времени: мы не знаем, в каком именно месте выжили эти животные. Нам известно только то, что они выжили, иначе их бы не было в сегодняшнем мире. Однако фрагментарность находок, относящихся к тысячелетиям, последовавшим за концом плейстоцена, не позволяет пока сказать, какая из популяций лошадей внесла основной вклад в генетику современных пород, и ближайшее прошлое их в лучшем случае остается туманным.
Нам известно, что наступающие леса создавали для лошадей множество препятствий, помимо желудей. Среди деревьев труднее ориентироваться. Больше мест для засады хищников. Мало подходящей еды. Скорость, главное средство самозащиты лошади, теряет свое значение: деревья препятствуют бегу.