— Сейчас модно быть худой, — робко возразила Джаноцца. — Все девочки худеют.
— Все девочки дуры, это закон природы, — заметила бабушка. — Так было при Медичи, так есть и сейчас. Женщины умнеют годам к пятидесяти, а тогда уже поздно. Ешь и срочно толстей. Если у женщины одни локти и колени, то это не женщина, а паук-косиножка. Кстати…
Она оглядела гостью еще раз.
— Что-то с тобой не так… Эй, Мурио!
Из угла вышел толстый черный кот. Приблизился неспешно, обнюхал Джаноццу, лизнул ей руку и кивнул головой: мол, мое почтение.
— Надо же, — удивилась бабушка, — Мурио тебя признал. Еще и поклонился. Значит, ты не то, про что я думала… может, и вправду человек…
— А про что ты думала? — хмыкнул Маттео. — Что она привидение?
— Что-то вроде, — уклончиво сказала бабушка. — Но тогда Мурио ей бы глаза выцарапал… или что там у нее вместо глаз. Он у меня на призраков натасканный. А он ей руку лизнул. Хотите добавки, ребята?
Джаноцца опасливо отодвинулась от кота.
— Нет, — отказался Маттео. — Нам пора. Мы с ребятами сейчас подумаем, что можно сделать с Черепахами.
— Наведите порчу на Черного Горбуна, — быстро предложила бабка. — Это же надо — опять Черепахам повезло! Такой конь! Опять не видать нам победы!
— Вот ты и наведи, — предложил Маттео. — Мы не умеем.
— Мне нельзя, я обещание давала, — отказалась бабушка. — Ну, идите, спасайте родную контраду…
Уже в дверях Джаноцца обернулась и спросила:
— Это ведь вас сожгли в XIV веке?
Бабушка засмеялась и махнула рукой:
— Э-э, внученька, кто же упомнит такие старые дела… тут программу телепередач на завтра забываешь, а ты про XIV век… склероз, он даже колдовством не лечится.
Сиена, основанная при римском императоре Октавиане Августе на месте старого этрусского поселения, до сих пор сохранила свой средневековый облик. Узкие улицы цвета охры, старые палаццо, живописные тупики и переулки придают городу неповторимое своеобразие. Более всего знаменита Сиена своими скачками — палио, проводимыми с незапамятных времен. Когда в XVI веке герцоги Тосканские подчинили Сиену, они стали всячески культивировать конкуренцию контрад — семнадцати районов города. Пусть лучше сиенцы сражаются друг с другом, чем с Флоренцией, — решили Медичи.
Два раза в год, 2 июля и 16 августа, в городе проводятся скачки. Лошадей распределяют по жребию. Они должны сделать три круга по главной площади города — Кампо. Если всадник упадет, то лошадь может и одна победить: ведь в палио самое важное — это лошадь. Скачки длятся около девяноста секунд. Победившая контрада по традиции имеет право в следующие после палио дни безнаказанно издеваться над соперниками. Потому что главное — это победа, и победителю прощается все.
В Сиене сохранилось много интересных архитектурных памятников, в музеях города хранятся жемчужины мировой живописи. Посетив Сиену, вы увезете с собой незабываемые впечатления и интересные сувениры.
Глава 3Первое появление лошади
Затертая в толпе Джаноцца почти ничего не видела. Она стояла очень неудачно. К тому же прямо перед ней возвышался здоровенный тип в красной рубашке, пахнущей бензином. Он закрывал весь обзор. Мальчишки, скорее всего, что-то видели, потому что комментировали:
— Мелисенту повели. Ну и ляжки!
— А вон Сеппио на Рыжей Оглобле. Эх, хороша, повезло Слонам!
— А наша где? Нашу вообще не видно.
Они встретили друзей Маттео почти сразу после того, как вышли от бабушки. Друзей было трое, они подозрительно оглядели Джаноццу.
— Вот, — развел руками Маттео. — Это моя новая сестра. Мать велела ей все показать.
Мальчики вздохнули — они прекрасно понимали, как чужой человек может нарушить всю компанию.
— Значит так, — решительно сказал старший. — Мы скидываемся, покупаем тебе много-много мороженого и пирожных, и ты сидишь в кондитерской и ешь. А мы подберем тебя на обратном пути.
— Значит, так, — не менее решительно возразила Джаноцца. — Не пойдет, и фиг вам.
Мальчишки вздохнули еще раз и покорились. Все пятеро пошли туда, где должны были состояться первые пробные скачки. Теперь до палио тренировочные заезды проводились утром и вечером. Джаноцца быстро запомнила новых знакомых. Тот, что хотел запереть ее в кондитерской, звался Стефан, он был высокий и красивый. Второй, Паоло, был толстый, вертлявый и болтливый. Третий, Джованни, был никакой, без особых примет. Они все ей не очень понравились.
Толпа заволновалась. Кусочком южной ночи, сгустком темноты проплыл Черный Горбун, сын Колдуньи и Грома, фаворит скачек. Черепахи надулись от важности. Маттео выдохнул, Паоло сплюнул с досады, Джованни сказал:
— А вон наша лошадь. Вон мой брат рукой машет.
Джаноцца опять ничего не увидела — тип в красной рубахе просто распухал на глазах и заслонял весь горизонт. Прозвучал сигнал, лошади рванули с места. Это был пробный забег, он ничего не значил. Черный Горбун пришел первым с большим отрывом. Белика, лошадь контрады Улитки, пришла предпоследней.
Совсем сникнув, ребята выбрались из толпы.
— Пошли в конюшню, — сказал Стефан. — Поглядим поближе. Твой брат нас пустит, я надеюсь.
В конюшню обычно не пускали вообще никого — боялись, что конкуренты повредят лошади. Но брат Джованни, такой же невыразительный и без особых примет, провел ребят прямо в стойло.
Джаноцца прислонилась щекой к жердям загона. Маленькая изящная кобылка, не белая, а цвета топленого молока, удивленно посмотрела на девочку, скосила глаза, будто узнавая. Она заволновалась, переступая копытцами, развернула сложенные на спине крылья, словно собралась взлететь…
— Грустно тебе? — спросила Джаноцца.
— Нет, ничего, — сказала лошадка. — Они все добрые. Только трудно не летать. Почему нам нельзя летать, моя госпожа?
— Не знаю, — пожала плечами Джаноцца. — Люди не любят, когда кто-то летает…
— Старая Мелисента говорит, что летать неприлично, — сказала лошадка. — Мы же не дикие кони долины реки По, мы — благородные берберийские скакуны для палио. Упряжь так больно прижимает крылья… и захочешь — не взлетишь. Прикажи им, госпожа. Пусть нам разрешат летать, сколько мы захотим.
— У меня нет власти над ними, — сказала Джаноцца и погладила лошадку по крылу.
— Эй! Девочка! Трогать нельзя! — закричал Джакопо, брат Джованни.
— Почему лошадям запрещают летать? — спросила его Джаноцца. — Они же умеют.
— Умеют, — кивнул Джакопо. — Еще как. Но считается, что нельзя. Я думаю, чтобы навоз сверху не падал на головы зрителей.
— Еще судить скачки было бы трудно, — подсказал Джованни. — Все летят кто куда, и кто первый — непонятно. А когда по земле — все это… регламентировано.
— Странно… — протянула Джаноцца. — Этак лошади совсем разучатся летать, и крылья у них отпадут.
— Как люди, — сказал Маттео. — Моя бабка говорит, что люди тоже умели летать. Но считалось, что это нехорошо, неприлично. Крылатых жгла инквизиция. И люди разучились, и крылья у них отвалились.
— Ладно, идите отсюда, — сказал Джакопо. — Сейчас жокей придет, господин Гвидо. Нельзя к лошадям, я уж так пустил, по знакомству. Лошадь хиленькая, ноги слабые, иммунитет никакой, еще заразите чем-нибудь или сглазите. Да-да, господин Гвидо, проходите…
Он ворвался в конюшню, как маленький черный ветер — быстрый, гибкий, горбоносый, глянул зло и весело:
— Посторонних гнать! Что, опять младшие братья деверя шурина соседа старшего конюха?
— Брысь, малышня, — заторопился Джакопо.
Ребята ринулись к дверям, Джаноцца последняя. Гвидо дернул ее за руку, развернул к лампе:
— Синьорита, кто вы?
— Я сестра из Флоренции, — объяснила Джаноцца, вырывая руку. — Пустите, господин Гвидо, больно.
— Обознался… — пробормотал жокей и повернулся к лошади. Он что-то сказал ей тихо и радостно, и она ответила и засмеялась, дернув крыльями.
Мальчишки вышли на улицу расстроенные. Лошадь и вправду была слабая.
— Капитан контрады сейчас заседает с лейтенантами, вырабатывает стратегию, — сказал Паоло. — Может, перекупят Сеппио у Слонов.
— Не надо менять жокея, — вдруг сказала Джаноцца. — Это очень хороший всадник. Он все понимает…
— Ты-то откуда знаешь? — скривился Стефан. — Ладно, давайте думать, что делать.
Глава 4Спасти родную контраду!
Ребята сели на ступеньки в каком-то переулке.
— Ну, — сказал Стефан. — Кто что надумал?
— Порча или сглаз, — предложил Маттео. — Сглазим Черного Горбуна — он ослабнет и захиреет. И проиграет скачки. Нехорошо, конечно. Но главное — победа.
— Порчу наводить — не мужское дело, — заметил Джованни, и все посмотрели на Джаноццу.
— Я не умею, — пискнула та.
— Ты же из Флоренции? Раньше флорентийские ведьмы на всю Италию славились… Ну ладно, порча — дело сложное, а сглазить любой человек сможет, — продолжил Стефан. — Нужно только хвалить коня и смотреть на него дурным глазом. У кого из нас дурной глаз?
— У меня аж два глаза дурные, потому что близорукие, — похвастался Паоло.
— У меня левый глаз почти дурной, — сказал Маттео. — Потому что на нем ячмень был, только вчера прошел. Наверное, глаз еще немного дурной — «остаточные явления» называется.
— У меня тоже глаз должен быть дурной, потому что черный, — сказал Стефан. — По традиции все сглазивали… сглаживали… черными глазами.
— Это что, у меня одного глаз не дурной? — обиделся Джованни. — Ну уж нет, так не честно. Я тоже хочу.
— Ладно, все пойдем и сглазим, — подытожил Стефан. — Оптом, наверное, лучше выйдет. Еще что?
— Слабительное подсунуть, — придумал Паоло. — Я вчера по телеку комедию смотрел.
— Коню или жокею? — уточнил Стефан.
— Лучше жокею. Если накануне скачек вечером первого июля дать торт со слабительным, то он ничего не заметит, а утром будет того… ослабленным.