Мадам Родигес приехала из Испании развлекаться и, как рассказывала прислуга, чтобы выдать дочь замуж. Просыпаясь, каждое утро я слышала, как дочь заучивала французские фразы, составленные при помощи матери и словаря.
— Вы очень любезны, господин Н.
— Мой старший брат владеет большим поместьем, но сам я одинок и люблю цветы.
— Благодарю вас. Я сегодня вечером не занята.
Справа от моей комнаты жила молоденькая француженка. Она служила машинисткой в банке. Ее весь день не было дома. В ее комнате жизнь начиналась после десяти вечера. Но там не было разговоров. Там были какие-то шорохи, смех и долго играл граммофон.
Обеды в этом пансионе были неважны. Мясо хозяин покупал на Центральном рынке. Оно дешево и специально продается для семейных пансионов. Я всегда бежала по лестнице, — так воняло здесь из кухни. Хозяина я очень боялась, — я часто запаздывала с платой, — и старалась незаметно прошмыгнуть через холл.
Обедали все вместе в большом зале. Нам давали суп а-ля-франсез, — нечто несъедобное и необъяснимое. Жаркое мы оставляли и ели только картошку. На сладкое два тощих бисквита. Сладкое меня огорчало больше всего.
За обедом смолчали, каждый кусок запивая винам. Приходили обедать не все. Многие женщины жили здесь из-за близости Монпарнаса и «роскошного» вида отеля. Они предпочитали обеду кофе с булочками.
Мою комнату убирала красивая молодая горничная. Я с ней скоро подружилась, далее слишком. Она не давала мне заниматься, заходя поминутно поболтать. Ее звали Луизой. У нее был ребенок. В 15 лет она сбежала от матери-швеи. С тех пор она четыре раза делала аборт. Но в пятый не смогла — это очень дорого стоит. Теперь приходится посылать сорок франков в месяц кормилице в деревню.
Луиза взялась меня просвещать и надоела мне отвратительными рассказами.
После этих разговоров я чувствовала себя грязной, но остановить ее не умела.
Луиза прослужила в пансионе около двух месяцев. Потом ее выгнали.
Это была странная мания хозяина. Он любил новых горничных. За год, который я жила в пансионе «Хом», их переменилось десять, одна только осталась и живет до сих пор. Она полька. Ее муж служит тут же поваром. Она вечно беременна. Она очень мила со всеми, но, как я узнала потом, доносит обо всех разговорах хозяину. Она-то и выживала всех горничных.
Глава 3
Лотарингская школа основана шестьдесят лет назад, после франко-прусской войны, в память потери Эльзас-Лотарингии.
Мне нравится, как она построена. Три двора, вокруг которых расположены одноэтажные классы. Все очень светлые.
Перед главным флигелем, на высоком мраморном табурете лежат двое каменных ребят, связанных по рукам и ногам. Над ними наклонилась высокая женщина в рубашке и в лавровом венке. Это — Франция, освобождающая Лотарингию и Эльзас.
Лотарингская школа — самая либеральная во Франции. В ней девочки учатся вместе с мальчиками.
Настоящего интерната в школе нет. Ученики живут у директора, у его помощника, у учителя физики. Директор дороже, так как он лучше руководит воспитанниками, а главное — его пансионерам не ставят плохих отметок.
При поступлении в интернат необходимо представить заполненную родителями анкету:
«К какой религии принадлежите? К какой профессии готовите ребенка (приблизительно в какой области)? Какие минимальные отметки ваш сын (дочь) должен иметь за год? Какие качества желаете, чтобы он (она) приобрел? От каких недостатков желаете избавить? Какие наказания предпочитаете? Насколько строго держать (вскрывать ли письма, следить ли за дружескими связями)? Сколько раз в год разрешаете своему ребенку посещать зрелища и какие?»
Эти анкеты заполняются родителями старшеклассников. Семнадцатилетние юноши должны представлять все книги на просмотр директору или учителю физики. Они не могут выйти из школы без особого разрешения (за этим следит консьерж).
В нашей школе принята та же система занятий, что и в государственных лицеях — концентрическая. Одни и те же предметы проходятся несколько лет подряд, но каждый год в более распространенном виде.
В младших и средних классах у нас было следующее расписание: математика, французский язык, физика, химия, два новых языка или латинский и греческий (по желанию родителей), мораль, рисование, гимнастика, рукоделие (только для девочек).
Все это мы заучивали наизусть с гектографированных резюме, по которым училось не одно поколение. В памяти у меня остались сотни фраз: «Франция достаточно богата, чтобы обеспечить себе независимое существование, не прибегая к товарам других государств…» «…Древние историки говорят о благородстве наших предков галлов…» «Французские почвы разделяются на подзолистые, глинистые, песчаные…»
Кроме этих резюме мы должны были читать дополнительные сведения в учебниках из Ашеттовской серии[1]. «Серия Ашетт» принята во всей Франции. По ней учатся и в колониальных школах. Маленькие алжирские негры учат: «Наши предки галлы были светловолосы, храбры, белы кожей…»
Уроков морали никто не любил.
Что такое семья, добро, зло? Какие этические чувства заложены в человеке от рождения? Что может заглушить их? Раз в месяц мы должны были сочинять письменные работы: «Качества души», «Жизнь знаменитых людей».
Мы писали диктанты: «Историк Фуллье находит, что существующее в умах людей неугасимое желание казаться чем-нибудь иным, а не тем, что они есть на самом деле, — вот корень безнравственности. Желание «казаться» — одно из величайших общественных зол нашего века…»
«Жизнь Делакруа. В 1834 году была выставка во Флорентинской академии художеств. Одна картина привлекла внимание всех посетителей. На ней представлен был веселенький мальчик, сидящий за рисованием. Моделью ему служит крошечная, белая, коротко остриженная собачка. Она не хочет стоять на месте, и потому привязана шнурком за хвост и голову» и т. д., и т. д. В конце диктанта говорится, что трудолюбие и упорство сделали мальчика великим художником.
Особенно я не любила г-жу Севинье, которой был посвящен у нас не один урок.
В Лотарингской школе была принята очень сложная система отметок. Целью ее были «проверка и поощрение». Простой «вызов» или письменная работа расценивались по десятибалльной системе, иногда по сорокабалльной. Если в книжке отметок за неделю было две неудовлетворительных, ученик должен был провести четверг или воскресенье без отпуска. Отстающий должен в этот день приходить в класс и переписывать что-нибудь из книги. Готовить в это время уроки запрещено, — иначе это не наказание.
Зато тот, у кого за неделю все хорошие отметки, может получить «бон-нот» — розовый билетик, и десять таких розовых билетиков снимают одно наказание. Все хорошие ученики, которым наказание не грозило, торговали «бон-нотами». Один «бон-нот» стоил франк.
В конце триместра выводится средний балл, и отметки посылаются родителям с примечаниями директора: «Очень грустно, что такой способный мальчик не старается». Или: «желаю продолжать в таком же духе. Поздравляю г-жу (г-на) X с рождеством».
Каждый триместр Пэпэ (прозвище директора) назначает поздравительный час. После занятий лучшие ученики из каждого класса идут к нему, он пожимает им руки и дает советы на будущий триместр.
Девочек пропускают вперед. Пожав руку директору, мы ждем в стороне, пока пройдут остальные. Надо прослушает речь и, главное, смотреть Пэпэ в глаза. Он не выносит, когда смотрят вниз.
В последнем классе мы занимались по новой программе. Во-первых, теперь мы учили уже не мораль, а историю морали. Во-вторых, ввели психологию и философию. От нас уже не требуют зубрежки, — с этим не выдержишь экзамена на аттестат зрелости, — мы должны читать учебники, уметь выбирать цитаты для диссертаций. Понимать нас не заставляют, но мы должны уметь подражать. Нам дают план, по которому нужно было написать философское сочинение.
Учитель обращает внимание на отметки учеников в «философском классе». Вообще два последние года проходят у нас под страхом экзамена.
Директор неоднократно говорил: «Наша школа воспитывает галантность у молодых людей и сознание, что они женщины, у девушек». Действительно, нас сажают на первые скамейки, нас не наказывают, нас называют «мадемуазель», а не просто по фамилии.
Через неделю после поступления в школу меня вызвал директор.
— Вы живете одна?
— Да.
— Почему не с семьей? Всегда у иностранцев какие-то семейные истории. Ну, конечно, я не могу вас из-за этого не принять, но вы постарайтесь оправдать мое доверие. Девушка в наше время не может жить одна. Она всегда подпадает под плохое влияние. Вы сами понимаете, я должен оберегать порученных мне детей. Родители других детей могут забеспокоиться. У вас вид хорошей девочки.
Каждый класс имеет на своем попечении бедную семью. Мы должны посылать ей свои старые вещи, иногда деньги. В нас воспитывают сострадание к ближнему. Но мы никогда не видели этой семьи и не интересуемся ею. Пересылкой ведает классный наставник.
Раз в год Лотарингская школа превращается в аукцион. Это — «благотворительный базар». Каждый ученик обязан принести какую-нибудь вещь, годную для продажи. Девочки, кроме того, весь год вышивают для базара салфеточки. Самые разнообразные вещи расставлены по классам. В качестве продавщиц мобилизованы все девочки. С утра к школе подъезжают автомобили. Состоятельные родственники учеников накупают разную дребедень, которую потом ставят на камин, чтобы иметь возможность сказать: «Это с благотворительной распродажи такого-то года». «Вы знаете, я пожертвовала тогда в пользу бедных пятьдесят франков».
Здесь же вертится директор. В самый разгар распродажи, громко, чтобы все слышали, он объявляет: «Я покупаю полотенце за сто франков».
Наша школа воспитывает гуманность.
Глава 4
Я подружилась с Габи в первый же год. Мы разные, но это не мешает дружбе. Габи хорошенькая, красится, всегда со вкусом одета. Учится она плохо, все списывает у меня, но читает много, хотя и беспорядочно. В переменах ее всегда обступают мальчики. Они шлепают ее, щиплют. Она визжит от удовольствия. Из-за нее постоянно происходят драки. В нее влюблен Шарль — это самый красивый и, главное, самый богатый из всех мальчиков.