Дженни именно так и истолковала мое молчание. — Вы не видели галвестонского протокола, потому что его не существует, — сказала она.
Я скрестил руки на груди.
— Тогда каким образом полицейский ее опознал?
— Он кадрился к ней совсем в другой раз, в галвестонском пабе, когда она была там с семьей своих хозяев. Сара его отшила. Но он же не мог сказать об этом коллегам, верно?
Сколько мгновений в нашей жизни уходит на то, чтобы принять по-настоящему важные решения? Не особенно много. А главное, мы редко осознаем их важность, обычно осознание приходит задним числом.
— Я не лгу, — сказала Дженни. — Если позволите, с удовольствием докажу.
Я долго молча смотрел на нее.
Она не такая, как Бобби. Не из тех, от кого за километр разит проблемами. Поэтому вызывала куда больше доверия. Но в то же время… я ведь отказался от этого дела. И собираюсь начать сызнова?
Мне вспомнились ящики с материалами. Я еще не успел отвезти их на свалку. Так что далеко идти не придется, если я все же вновь открою свое частное расследование.
Не знаю, что двигало мной — уныние или любопытство.
Но в конце концов я сказал:
— Ладно, я охотно вас выслушаю. Как насчет кофейку?
19
На площади Санкт-Эриксплан есть кафе под названием «Зоко». Первый раз меня привела туда Люси. А теперь я привел Дженни Вудс, хьюстонскую подружку Сары. Когда мы сели за столик у окна, я был настроен несколько скептически. Вдобавок днем кафе заполоняли женщины с детскими колясками. Терпеть не могу этот культ младенцев, который усиленно поощряют в Швеции. Сам я никогда его не приветствовал. Определил Беллу в детский сад, когда ей сравнялось десять месяцев, и насколько могу судить, ей это ничуть не повредило. Да и с какой бы стати? Там она получала все, что нужно, и даже больше.
Я заказал официантке два кофе.
— Даю вам полчаса, и ни секундой больше, — сказал я Дженни.
— Хватит и десяти минут, — ответила она.
Держалась она спокойно и по-деловому. Я видел, как она смотрит на детские коляски, но не мог отгадать ее мысли.
— У вас есть дети? — спросил я.
Помнится, Эйвор говорила, что есть, но проявить вежливость никогда не вредно.
— Стоит ли тратить время на разговоры обо мне, раз вы так спешите? — сухо заметила Дженни.
Я сразу дал задний ход. Само собой, мне совершенно наплевать, есть у нее семья или нет.
— Ваша правда. Рассказывайте.
— С чего начать?
— С того места, на котором мы прервали разговор, когда вышли из конторы.
— Вы хотите обсудить только железнодорожный билет?
— Если у вас есть что-то еще, выкладывайте. Но в общем-то да, билет представляет особый интерес.
Не притрагиваясь к кофе, Дженни просто смотрела в чашку, будто не понимала, что там такое.
Потом переключила внимание на меня.
— Мы с Сарой познакомились в Хьюстоне в январе две тысячи седьмого. Обе только что устроились няньками в семьи, которые жили по соседству друг от друга в Хайтс. Это жилой район примерно в семи километрах от центра Хьюстона. Не знаю, что уж мы там себе воображали. Хьюстон — город огромный, но совершенно бездушный.
— Он мне знаком, — коротко вставил я.
— Вы там бывали?
Я там жил. Раньше, в другой жизни. Но этого я не сказал, ответил иначе:
— Несколько лет назад.
— Тогда вы знаете, какой он, — сказала она. — Город стоит на нефти, и тамошние жители либо плывут по ее поверхности, либо тонут в ней. На первых порах и мне, и Саре там не особенно нравилось. А потом мы познакомились и стали проводить время вместе. Мы совершенно непохожи, но нам было на удивление хорошо вдвоем. Я заметила, что одета Сара неряшливо, что росла явно в плохих условиях. В известном смысле жизнь в Хьюстоне вполне ее устраивала. Она могла оставаться безымянной. И высоко это ценила.
Я изо всех сил старался не показать виду, что сгораю от нетерпения.
Железнодорожный билет, думал я. Расскажи наконец про этот треклятый билет.
— С хозяевами ей повезло больше, чем мне. Они довольно часто путешествовали и всегда брали ее с собой. На выходные и на праздники многие хьюстонцы охотно уезжают из города. Галвестон расположен южнее, примерно в часе езды. И Сарины хозяева ездили туда, как только время позволяло. И останавливались всегда в одном и том же отеле. В «Карлтоне». На приморском бульваре. Сара любила там бывать. Она обожала море, вы знаете?
Я покачал головой. Нет, этого я не знал.
Лицо Дженни озарилось улыбкой, а мне вспомнились мамины слова, которые мы с сестрой часто слышали от нее в детстве. Человек, мол, краше всего, когда радуется. Это верно. Особенно для людей вроде Дженни, которые обычно производят весьма заурядное впечатление. Но с улыбкой выглядят совершенно иначе. — На отдыхе хозяева не слишком нуждались в Саре, — продолжала Дженни. — Она жила в отдельном номере и проводила время по своему усмотрению. Если я была свободна, то брала машину и приезжала к ней. Ночевала в ее номере, но об этом мы никому не говорили. Вечерами и ночами ходили по клубам или куда-нибудь в бар. Так она и познакомилась с Ларри.
Ларри? Я мгновенно насторожился и вопросительно приподнял брови.
— Ларри — это полицейский, который позднее служил в Хьюстоне и забрал себе в голову, что Сара совершила двойное убийство.
— Ага.
— Он развлекался с приятелями, несколько раз видел Сару и пытался с ней познакомиться. Дело было в конце лета, еще до того, как в Галвестоне случилось первое убийство. За две недели до убийства Сара приехала туда со своими хозяевами, присматривала за детьми, пока их родители гуляли на свадьбе. На другой день она вышла выпить кофе. И тут Ларри опять подкатил к ней, на сей раз он был в форме.
— Клеился к ней, находясь на службе?
— Ну да. Наверно, хотел произвести впечатление на коллег или еще что. Сара ведь была очень хорошенькая.
Я видел ее фотографии и не мог не согласиться с такой оценкой.
— Упорный малый, этот Ларри, а?
— Чертовски упорный. Но Сара сказала «нет». В тот раз в кафе сказала «нет» куда как однозначно. Выплеснула кофе прямо ему в физиономию.
Я расхохотался:
— Серьезно? Выплеснула кофе в физиономию полицейскому в форме?
— Как вы понимаете, он жутко разозлился. Но после этого инцидента больше ей не докучал. До прошлого, двенадцатого года, когда его перевели в Хьюстон и поручили активизировать дознание по убийству таксиста.
Я посерьезнел. Мы подошли к наименее понятной части тогдашних событий, и мне было важно разобраться в аргументации Дженни.
— Если я правильно вас понял, дознаватель, то бишь Ларри, сочинил, что допрашивал Сару в Галвестоне по поводу первого убийства?
— Именно так. Он сидел в Хьюстоне, на новой работе, и хотел показать себя перед начальством. И тут вдруг в расследовании возникает Сара, девушка, произведшая на него неизгладимое впечатление. Он узнал ее на фотографии, которую сделал какой-то свидетель и передал в полицию. На той фотографии, где она выходит из такси и бранит шофера, найденного потом мертвым.
— Я видел эту фотографию, — сказал я. — Ее наверняка и в газетах опубликовали?
— Безусловно, — ответила Дженни. — Помнится, я тоже ее видела, потому что про убийство таксиста писали все газеты. Полиция хотела связаться с женщиной на фотографии, но Сара не откликнулась. У нее с детства был весьма скверный опыт общения с полицией.
— Значит, вы говорили об этом? Вы знали, что на фотографии была она?
Дженни покачала головой:
— Нет. На фото в газетах я ее не узнала. Вы же знаете, что такое снимки, сделанные ночью и в движении. Смазанные, не в фокусе. Только прошлой осенью, когда Сара позвонила мне после первого допроса в полиции, я присмотрелась как следует и разглядела, что это она.
До этой минуты я не возлагал на разговор с Дженни особых надежд. Однако теперь выпрямился, отодвинул пустую чашку и навострил уши.
Дженни понизила голос, будто опасалась, как бы ее не услышал кто-нибудь из мамаш с колясками.
— Если отнестись к полицейскому Ларри с некоторым пониманием, то логика его рассуждений достаточно ясна, — сказала она. — Он узнал Сару на фото и смекнул, что с полицией она не связалась. Вдобавок ему было известно, что обычно она останавливалась в том галвестонском отеле, где тоже произошло убийство. Вот он и пошел к своему хьюстонскому начальству и доложил, что опознал Сару, потому что опрашивал ее в Галвестоне, так как она находилась в отеле в ночь убийства. Но он все это выдумал, ведь стыдился рассказать, почему узнал ее на самом деле. Судя по всему, проверить никто не потрудился. Поскольку же он сказал, что лично провел допрос, наверно, и протокол искать не стали. Зачем? По словам Ларри, она не сообщила ничего интересного для полиции.
Однако мне этого было недостаточно:
— По-вашему, он выдумал ситуацию, в какой с ней встречался, и этого хватило, чтобы повесить на нее двойное убийство? Что-то не верится. К тому же он чертовски рисковал. Дойди дело до обвинения или до ареста, в Штатах ему пришлось бы документально подтверждать свои слова, даже если бы Сара дала признательные показания. Кстати, если б дело проверяли в Швеции, потребовалось бы то же самое.
Тут я оборвал сам себя. Не мог припомнить, чтобы читал об этом в материалах предварительного расследования. Выходит, подтверждение не затребовали, поскольку в Сарином чердачном отсеке было найдено орудие убийства, нож?
— Если я поняла правильно, дело было так, — продолжила Дженни. — Ларри сказал, что той ночью, когда в Галвестоне убили женщину, провел уйму допросов. И, к сожалению, протоколом оформил не все. Зато он предъявил полный список постояльцев отеля на ту ночь, где значилось и имя Сары. Хотя схимичить тут, пожалуй, не слишком трудно.
— Откуда вам все это известно?
— Скажем так: у меня есть свои контакты.
— В полиции?
— И там тоже.
Все, что я услышал, было трудно принять на веру. Слишком много случайностей. Неужели хьюстонский полицейский нарочно, в отместку, связал Сару с местом преступления, лишь бы объяснить, почему опознал ее, да еще и тень на нее бросить? Очень странная стратегия.