Я сразу узнал номер. Дидрик.
— Не отвечай, — сказала Люси. — Сейчас не время. По-моему, у нас гостья.
Она кивнула на молодую девушку, черноволосую, со стрижкой под пажа, которая шла в нашу сторону. Мы попросили швейцара сообщить Денизе Бартон, когда она придет на работу, что ждем ее в баре.
Никогда не видел такой длинноногой женщины, как она. В сочетании с туфлями на высоком каблуке и довольно короткой юбкой они являли собой совершенство, от которого прямо дух захватывало. Иные идиоты твердят, что ты объективируешь женщин, замечая и рассматривая их внешние качества. Вот уж глупость. Природные дары и таланты — от них никуда не денешься. Ясное дело, они привлекают внимание.
— Дениза? — сказал я, соскользнув с барного табурета, когда она подошла к нам.
Было без десяти два. Времени у нас маловато.
— Кто вы?
Иные реплики столь же типичны, сколь и употребительны. Я назвался, представил Люси, объяснил наше с Люси дело. И объяснение, полученное Денизой Бартон, было особенно близко к правде. Но не вполне. Как и прежде, я опустил подозрения полиции насчет моей причастности к убийству Дженни Вудс и Бобби Телля.
Услышав о смерти Дженни, Дениза побледнела.
— Я всегда думала, что из всех нас у нее наилучшие шансы спастись, — тихо сказала она.
Я решил не тратить время понапрасну и спросил: — Из кого — из вас?
Она покачала головой:
— Я вас не знаю. Вы понятия не имеете, о чем просите рассказать. Но я окажу вам услугу и предостерегу, если до сих пор никто этого не сделал. Бегите отсюда, пока есть время. Даже в самых безумных фантазиях вы не можете себе представить, каким силам бросаете вызов.
Вот тут-то я окончательно рассердился:
— Спасибо, слышали несчетно раз. И мне это уже начинает действовать на нервы. Предостережения, одно за другим, но никакой информации. До сих пор семь человек — или восемь, вместе с Сарой, — расстались с жизнью, в Техасе и в Стокгольме, и их число, возможно, еще возрастет, если никто не проявит хоть немного гражданского мужества и не заговорит.
Я слишком повысил голос, и посетители бара стали поглядывать в мою сторону.
Дениза посмотрела мне прямо в глаза. Ее глаза походили на миндалины и переливались из зеленого в карий.
— Вы сами себя слышите? — спросила она. — Семь человек погибли. Семь. Разве это не говорит вам все, что вы хотите узнать?
Злость как рукой сняло, вместо нее я почувствовал нечто иное. Безнадежность.
— Поверьте, я не явился бы сюда, будь у меня выбор. Умоляю вас: если, на ваш взгляд, вам известно что-либо, что поможет нам разобраться во всей этой запутанной истории, то, пожалуйста, расскажите. Ведь фактически нам почти не к кому обратиться.
Последнее было излишней, но правдивой информацией. Не поделиться ею обойдется дороже. Я хотел, чтобы Дениза поняла, что навредит нам, если не станет сотрудничать. Что отчасти — вольно или невольно — она в ответе за нашу будущую судьбу. И это сработало.
— Вы говорите, что делали серьезные попытки вступить в контакт с Люцифером? — спросила она.
— Да. Не с ним лично, поскольку такой возможности мы не имели, но через контакты с людьми, которые, как мы полагаем, принадлежат к его сети.
— В таком случае вы наверняка поняли, что так называемое полицейское расследование, все облавы и судебные процессы были просто-напросто игрой на публику? Что Люцифера и его партнеров большая «чистка» не затронула.
Честно говоря, этого мы не поняли, но я предпочел промолчать. Просто кивнул.
— Ладно, — сказала Дениза. — Странно только, что вы не сделали соответствующих выводов. Вы сегодня побывали в Школе верховой езды Престона?
— Да. Необычайно стильное заведение для школы верховой езды.
— Потому что по-настоящему это вовсе не школа. Верховая езда — всего лишь видимость, фасад.
Вон как. Я знал, как выглядят фасады. Редко — если не сказать никогда — они состоят из солидных построек на легкодоступных территориях. К тому же эта школа могла похвастаться множеством неподдельных успехов.
Но Денизе я и словом не обмолвился. Если она верила и утверждала, что там вовсе не обучали верховой езде, то и пусть.
— Фасад? Любопытно, — сказал я. — И что же конкретно он прикрывает?
Дениза потупила взгляд.
— Не здесь. Нам надо повидаться в другом месте, тогда и поговорим. А здесь мало ли кто может услышать.
Я нервно переступил с ноги на ногу. Нервозность возникла оттого, что она собралась уходить, а мы возлагали на нее такие надежды.
— Хорошо, — сказал я. — Где и когда встретимся?
— Когда вы уезжаете?
— Скорее всего, уже завтра.
Она задумалась.
— Тогда поступим так. Увидимся на задворках «Карлтона». Понимаете, о чем я? Раньше там была огражденная территория, а сейчас большая автостоянка.
Мы с Люси кивали, как дети. Конечно, нам ясно, что она имела в виду.
— Ну и хорошо. Встретимся там сегодня вечером, в восемь. Раньше я здесь не освобожусь.
Она потупилась, потом снова подняла глаза. Теперь в испуге.
— Вы говорите, что много потеряете, не поговорив со мной. Но я-то потеряю вообще все, если скажу слишком много. Так что мне надо твердо знать, что на вас можно положиться. На все сто процентов.
Я посмотрел ей прямо в глаза.
— Меньше чем через сутки мы покинем страну. Вы никогда больше о нас не услышите, и мы никогда не раскроем вас как источник.
Мои слова возымели эффект. Когда Дениза уходила, я был уверен, что через несколько часов она появится на заднем дворе «Карлтона».
Она повернулась к нам спиной и пошла прочь, и тут я увидел ее шею. На ней была довольно открытая футболка. Прямо над воротом виднелась татуировка.
Вега.
Люси тоже увидела.
— Господи, — прошептала она, побледнев.
Схватила стакан с водой, и я заметил, что ее рука слегка дрожит. Неужели только теперь вся эта история стала для нее реальностью?
— Откуда нам знать, что на нее можно положиться? — спросила она. — Какие у нас гарантии? Ведь, несмотря на все случившееся, она по-прежнему живет здесь, в Галвестоне. И работает в отеле. Как знать, кто ее начальник. Может, она до сих пор принадлежит к шайке Люцифера.
— Я бы согласился с тобой, будь у нас выбор, — сказал я. — Но, черт побери, Люси, выбора у нас нет. Надо использовать те немногие ниточки, какие у нас остались. Иначе придется ехать домой с пустыми руками. А у нее, как она сама намекнула, поводов бояться не меньше, чем у нас. И, по-моему, важнейшая гарантия именно то, что мы так же одиноки и беззащитны, как и она.
— Надеюсь, мы поступаем правильно, — сказала Люси.
— Так и есть, — решительно произнес я. А потом сказал фразу, которую с того дня никогда больше не повторял: — Так или иначе, хуже просто быть не может.
Вообще-то я хотел пошутить. И на самом деле имел в виду: что может быть хуже, чем быть безвинно обвиненным в двух убийствах?
Спустя тридцать секунд я получил ответ на этот вопрос, когда Люси вышла в туалет, а сам я, сидя в баре, позвонил Дидрику.
— Извини, что не успел ответить, — сказал я. — Мы были в пути, и на дороге царил жуткий хаос.
— Ничего, — сказал Дидрик. — Мартин, а сейчас ты где?
Почему-то мне показалось, что совершенно безразлично, как я отвечу на этот вопрос. И решил ответить честно.
— Я в Галвестоне, Дидрик. Через сорок восемь часов надеюсь быть дома.
Я услышал, как Дидрик глубоко вздохнул.
— А быстрее вернуться никак нельзя?
Я задумался. Мы могли бы вылететь завтра утром рейсом из Хьюстона. И с пересадкой в Чикаго или Нью-Йорке через двадцать четыре или тридцать часов были бы дома.
Внутри все сжалось от тревоги. Какой еще странный оборот приняло его расследование?
— В чем дело-то? — спросил я, стараясь заглушить нервозность в голосе. — Что-то случилось? В смысле, я же обещал сотрудничество и не отказываюсь от своих слов, но…
Дидрик перебил:
— Мартин, речь идет о твоем тесте и теще.
Я удивленно отставил стакан с водой. В браке я не состоял, а стало быть, ни тестя, ни тещи у меня не было.
И тут до меня дошло.
— О Господи, — прошептал я. — Родители Люси. Скажи, что с ними все хорошо.
На сей раз удивился Дидрик:
— Люси?.. Да нет же, Мартин, извини. В голове перемкнуло. Я имел в виду не их. А родню твоей сестры.
Гостиничный бар словно исчез. Все звуки оборвались, все зрительные впечатления растаяли в пустоте. — Моей сестры?
— Родителей твоего зятя. Деда и бабушку Беллы. У которых летний домик в шхерах.
Будто в трансе, я достал второй мобильник. Никаких сообщений, никаких пропущенных звонков из Стокгольма. И я начал понимать, что их и не будет. По крайней мере от деда и бабушки Беллы.
— Что случилось? — сказал я.
Или крикнул?
Не помню.
Голос Дидрика срывался, когда он ответил:
— Мартин, ужасно сообщать тебе по телефону такое. Я поначалу не понял, о ком речь, но когда просек, то, можешь не сомневаться, мы напрягли все силы. Только опоздали. Все опоздали. Пожарные ничего не смогли сделать, когда прибыли на место.
Пожарные?
Пожарные?
— Предположительно, это был несчастный случай, — сказал Дидрик. — Возможно, газовая горелка на кухне вспыхнула и стала причиной пожара. Скорее всего, сегодня рано утром. Ты же знаешь, соседей поблизости нет, никто не мог вовремя заметить дым и огонь. Уже позднее какой-то собачник выгуливал пса, очутился там и поднял тревогу. Но было уже слишком поздно.
Я никак не мог уразуметь, о чем он толкует. Не получалось. Дидрик явно был в шоке, потому что как бы не слышал, что я молчу, и продолжал:
— Черт, Мартин, я очень сочувствую Белле. И тебе. Знаю, ты относился к деду Беллы с большой симпатией, особенно после заварухи по поводу опеки над Беллой. Их обоих больше нет. Задохнулись от дыма и сильно обгорели, прежде чем мы их вытащили.
Помещение закружилось вокруг меня.
Они умерли от дыма.
Оба.
Оба?
— Белла! — прохрипел я, наверняка неразборчиво. — Как Белла?