Миша много занимался спортом, но поступать собирался в медицинский, серьезно готовился, но успевал еще натаскивать Снежану по физической подготовке. В институт он поступил, как и мечтал, собирался стать хирургом, как дед.
Знакомство отца с Рожковым прошло гладко, не было какой-то неловкости или смущения, и Снежана, глядя на то, как свободно общается Миша с Константином Викторовичем, расслабилась. Ей очень хотелось, чтобы папа одобрил ее выбор, чтобы Миша понравился ему так же, как ей.
Когда вечером они с отцом убирали посуду, Снежана прямо спросила:
– Папусик, ну как?
– Что – как? – переспросил отец, вытирая бокал салфеткой.
– Как тебе Мишка? Понравился?
– Нравиться, дочь, он должен тебе. А меня он будет устраивать ровно до тех пор, пока тебе с ним будет хорошо. Только вот профессия твоя в будущем может помешать, не думала об этом?
– Как, интересно, сможет помешать моя профессия? – Снежана возила губкой по тарелке и не очень понимала, что хочет сказать отец этой фразой.
– Как мне помешала. Думаешь, почему мама ушла?
– Я вообще об этом не думаю, – отрезала она.
Снежана действительно никогда не возвращалась мыслями в тот день, когда за матерью закрылась входная дверь. Она, даже став постарше, не пыталась понять, разобраться, нет. Для нее было очевидно – мать ушла и бросила их. Все. О чем тут думать?
– Не думаешь? – немного растерялся Константин Викторович. – Надо же… а мне казалось… ну, ты девочка…
– Пап, какая разница – девочка, мальчик? Что, будь я сыном, она не ушла бы?
– Снежа, она не от тебя ушла. Она ушла от меня, от моей работы. От отсутствия нормальных выходных, каких-то праздников, возможности заранее спланировать, например, отпуск. Понимаешь? Она хотела нормальной, обычной жизни.
– Она за тебя замуж что, под наркозом выходила? – зло спросила Снежана, закрывая воду и беря полотенце. – Она не знала, где ты учишься и кем будешь? Надеялась, что после школы милиции генерала сразу присвоят?
– Снежана, никогда не говори в таком тоне о матери, я запрещаю, – чуть повысил голос отец. – Я повторяю – она ушла не от тебя. Ты не имеешь права…
– Нет, папочка, имею! Имею – потому что это я, а не она, сидела с тобой, когда ты после ранения поправлялся! Сколько мне тогда было, помнишь? Восемь лет! И мне было так страшно, что ты умрешь, что я дышать полной грудью не могла, боялась, что тебе воздуха не хватит! Она бросила нас обоих – тебя и меня, вот и все. И не надо в благородство играть! Ты, может, простил, а я никогда не прощу. Нельзя предавать тех, кто тебя любит!
Она в ярости отшвырнула полотенце, подскочила к окну и открыла его настежь. В кухню ворвался запах лета, цветущих под окном на клумбах каких-то медовых цветов, шум вечернего города, еще не собирающегося отходить ко сну. На плечи сзади опустились отцовские руки, он прижался губами к ее макушке и стоял так, не шевелясь.
– Пап… – пробормотала Снежана, почувствовав вдруг жгучий стыд и раскаяние за свои слова. – Пап, прости меня…
– Это ты меня прости, – глуховато произнес отец. – Я даже подумать не мог, что ты носишь в себе такую тяжесть…
Снежана развернулась, обняла отца, прижалась лицом к домашней футболке, пахшей знакомым с детства одеколоном.
– Нам ведь было и вдвоем неплохо, правда? – пробубнила она в грудь Константину Викторовичу. – Ну, няня тоже, конечно, много сделала…
– Ты бы позвонила ей.
– Завтра позвоню. И, пап… ты не волнуйся, Мишка все понимает. У него самого профессия не из простых, хирурги ведь тоже много работают. Мы справимся.
– Ну, дай бог…
Они не справились. Отец оказался совершенно прав, когда предупреждал, но Снежана до последнего не хотела верить в это. После окончания учебы она начала работать оперативным сотрудником, старалась не опозорить отцовскую фамилию. У нее получалось, мешал только характер.
Михаил тоже работал, брал дежурства, набирался опыта. Жить вместе они начали, когда Снежане оставался год учебы, а Михаилу еще три. Квартиру снимали небольшую, с таким расчетом, чтобы удобно было добираться до места учебы и ей, и ему. Платили тоже пополам. Михаил подрабатывал медбратом, Снежана рисовала открытки на продажу, всякий раз посмеиваясь, что красный диплом художественной школы все-таки не пропал и даже удачно монетизируется.
Они неплохо жили ровно до тех пор, пока она не окунулась в работу – тяжелую, порой ненормированную, заставлявшую общаться с людьми, которых раньше обходила бы стороной. Снежана приходила поздно, уставшая, не всегда находила в себе силы приготовить что-то или убрать квартиру. Пару раз срывались совместные выходные, запланированные заранее, – ее неожиданно вызывали на работу, и отказаться она, конечно, не могла. Михаил сперва принимал все как мелкие неудобства, с которыми можно мириться, но через пару лет это превратилось в проблему.
А еще отец… Он вдруг начал задавать Снежане неудобные вопросы, ответов на которые у нее не было – например, почему за столько лет уже совместной жизни Михаил не сделал ей предложения.
– Папусик, ну кому нужны эти архаичные условности? – отмахивалась Снежана, изо всех сил стараясь скрыть, насколько ей неприятен этот вопрос. – Главное же любовь, да?
– А значение слова «ответственность» вы не хотите вспомнить? Случись что – и кто вы друг другу?
– Почему непременно должно что-то случиться?
– Оно не должно, Снежана, оно случается и, как правило, в момент, когда ты меньше всего к этому готова, – вздыхал отец.
Он и тут оказался прав.
Снежана с Михаилом собирались в ресторан, уже стояли на пороге, когда ее вызвали на работу.
– Миш… – прижав трубку к груди, виновато сказала она, глядя в расстроенное лицо Рожкова. – Ну, надо… я эту девку разрабатывала три месяца, они без меня ее не возьмут…
– Разумеется, – сухо сказал он, стягивая через голову пуловер. – Без тебя никак, я понимаю.
– Ну, у тебя ведь тоже бывают такие случаи…
– Я еще не такого высокого уровня специалист, у меня таких случаев не бывает. – В его голосе прозвучал сарказм, но Снежана не хотела ссориться еще больше.
– Но тебя ведь просят кого-то подменить, и ты едешь, – возразила она.
– Ты не сравнивай! Я спасаю жизни…
– А я ловлю преступников! – разозлилась она.
– Лови! – Михаил развернулся и ушел в спальню, громко хлопнув там дверью.
Снежане некогда было задумываться над странным поведением Михаила, за ней вот-вот должна была подъехать дежурка, а нужно еще переодеться – не ехать же на задержание в платье. Наскоро сменив его на джинсы и водолазку, она сунула ноги в кроссовки и выскочила из квартиры, побежала по лестнице вниз. Однако на первом этаже вспомнила, что забыла телефон, перескакивая через ступеньки, вернулась, отперла дверь и услышала, как в комнате Михаил разговаривает с кем-то:
– … нет, говорю же – свалила на задержание, это точно до утра. Ну, я же знаю, не в первый раз. Пока возьмут, пока свидетели, пока бумаги все оформят, то-се…
Снежане некогда было ни слушать дальше, ни хотя бы спросить, с кем говорит Рожков, она схватила с полки под зеркалом свой мобильник и снова убежала.
В коридоре она вдруг обо что-то запнулась – не стала включать свет, чтобы не беспокоить наверняка спящего Михаила. Тихо чертыхнувшись, Снежана присела на корточки и вдруг увидела небрежно валяющиеся прямо под ногами женские ботинки на высоком каблуке. Они принадлежали не ей, Снежана не носила такой высоты каблуки.
Подняв ботинок двумя пальцами, еще не совсем понимая, что происходит, она поднялась и посмотрела на вешалку – там вызывающе красовалось белое длинное пальто, благоухающее дорогими духами.
Держа ботинок на вытянутой руке, она прошла в спальню, хлопнула рукой по стене, нашаривая выключатель, и, когда яркий электрический свет залил комнату, увидела лежащих на кровати Михаила и какую-то брюнетку, по-свойски закинувшую ногу на его бедро.
В горле пересохло, Снежана почувствовала, что сейчас грохнется в обморок. Но – нет, она не могла позволить себе слабость. Размахнувшись, она запустила ботинком аккурат в голову даже не проснувшегося от вспышки света Рожкова, развернулась и, не слыша понесшихся ей вслед проклятий, пошла из квартиры.
Оказавшись на улице, она вдруг неожиданно для себя побежала – так, как делала это много лет по утрам. Рюкзак за спиной раскачивался вправо-влево, задавая ритм, Снежана подчинилась ему и бежала, бежала…
Остановилась она, только когда поняла, что больше не может – гудят ноги, кружится голова, тошнит. Снежана опустилась прямо на бордюр, вытянула ноги, опустила голову и только теперь заплакала.
Отец не задавал вопросов, не осуждал, не клял несостоявшегося зятя – он сказал единственную фразу и больше не обсуждал со Снежаной эту тему:
– Если решилась, никогда не оглядывайся.
И она не оглянулась. Михаил несколько раз приезжал, пытался что-то объяснить, о чем-то поговорить, но она отказывалась слушать, разворачивалась и уходила, а удерживать ее силой Рожков побаивался, помня, где и кем она работает. Вскоре он перестал приезжать, и Снежана испытала облегчение. Она даже вещи не забрала из квартиры, только попросила местного участкового зайти и взять ноутбук – это единственное, что ей было нужно и что представляло какую-то ценность.
На работе все делали вид, что ничего не произошло – у многих была похожая ситуация, потому Снежанин «развод» не оказался чем-то из ряда вон выходящим. А через полгода капитан Вязовкин, понимая, что ее рано или поздно выживут из-за характера, предложил сходить на собеседование в частное детективное агентство. Она сходила и осталась.
Получив от Добрыни установочные данные на Инару Васильевну Сомову, Снежана прикинула, что для первого раза можно особо не маскироваться, просто посмотреть, чем дышит фигурантка, а для этого годился стандартный набор – джинсы, удобные кроссовки, непромокаемая куртка и зонт, легко убиравшийся в карман. Натянув еще бейсболку с длинным козырьком, Калинкина бросила беглый взгляд в зеркало и вышла из квартиры.