«Ведь может оказаться, что на этой флешке нет ничего ценного – а что, запросто, – угрюмо думала она, спускаясь в лифте на первый этаж и направляясь к выходу из подъезда. – И получится, что я обрубила себе все концы, начинай сначала… Но что я могла? Сказать нет, убери и давай рассказывай? Она вообще имела полное право изначально ничего мне не говорить и вообще со мной не встречаться. Черт, какое-то дело… вроде концов много, а они никак не связываются в одну веревку…»
– Что с лицом? – удивился Добрыня, когда Тина села в машину.
– А? Что ты спросил?
– Так, Валентина, – решительно развернувшись, муж взял ее за плечи и слегка встряхнул, – ну-ка, приходим в себя. Вот так… А теперь связно – что случилось?
Она раскрыла ладонь и показала флешку.
– Не понял…
– Я тоже пока не поняла. И тут два варианта – либо я профукала вообще все, либо у нас в руках бомба, которую мы даже знаем, куда бросить.
– То есть говорить нормально не хотим? – обиделся Добрыня, заводя двигатель. – Ясненько. Я тут гастрит зарабатываю, а она…
– А я, знаешь ли, птичье молоко хлебала! – огрызнулась Тина. – Вова, ну сказала ведь – Лиза слилась, отказалась категорически общаться, а взамен, в качестве отступных, отдала вот эту флешку, на которую умудрилась пару лет назад скачать все содержимое жесткого диска с компьютера духовника Василия. Так тебе понятно?
– А вот так мне понятно, – кивнул он. – Можно было и сразу без загадок. Дома все посмотрим и решим, какой из вариантов наш, раньше разводить панику никакого смысла не вижу.
Снежана лежала на кровати в своей комнате и рыдала в подушку. Константин Викторович даже растерялся – такое с дочерью случилось впервые. Она не плакала, когда рассталась с Михаилом, когда серьезно заболела в выпускном классе и пропустила долгожданный лыжный поход на пять дней, к которому готовилась. А сегодня, приехав с работы раньше обычного, упала на кровать и битый час льет слезы, как по покойнику.
Устав мучиться неизвестностью и слушать сдавленные рыдания, Константин Викторович, постучав для порядка в незапертую дверь, вошел в комнату и присел на край кровати:
– Снежа… кто-то умер?
– Еще не хватало, – прорыдала она в подушку.
– Тогда я не представляю, что могло заставить тебя так плакать. Давай-ка, успокаивайся, умывай лицо, пойдем ужинать и разговаривать. Нет такой проблемы, которую нельзя решить разговором. И, ради всего святого, сними это с головы, смотреть больно.
Снежана села, подогнув под себя ногу, взяла мокрую подушку, обняла обеими руками и посмотрела на отца:
– Знаешь, как Тинка сегодня мой парик назвала? Вшивый домик!
Отец пару секунд оторопело смотрел на нее, а потом расхохотался:
– В точку! Мне все время кажется, что ты вот-вот начнешь чесаться.
– Ну, пап! И ты туда же? – Снежана стянула парик и бросила на комод. – Зато без него меня никто не узнает. Работа такая, вот и выкручиваюсь.
При слове «работа» она помрачнела и снова закусила губу, а глаза наполнились слезами.
– Так, все понятно, – заключил отец, вставая с кровати. – Марш в ванную, у меня все на столе и уже остыло.
За ужином хмурая Снежана, не утратившая, однако, от переживаний аппетита, умяла полную тарелку плова, который отец готовил гениально, запила все большой чашкой чая с лимоном и медом и почувствовала себя немного лучше.
– Опять голодная весь день? – наблюдая за тем, как она ест, спросил отец.
– Папусик, ну вот кому бы задавать идиотские вопросы, но не тебе. Сам же знаешь – когда «ногами» работаешь, нет времени по ресторанам гулять, клиента бы не упустить. Но я сегодня честно съела гамбургер.
– Значит, не расскажешь? – закуривая, поинтересовался Константин Викторович.
– Ой… да что там… короче, я по ходу не своим делом решила заняться, – призналась Снежана. – Меня сегодня Добрыня так отчитал – как в первом классе не отчитывали. И я, пока ревела, подумала… Наверное, он прав. Я хочу больше, чем пока могу. Но знаешь, обидно – я же стараюсь. Тинке предложила сегодня вариант, она разнесла в пух и прах…
– Ну, она опытнее тебя, давно занимается этим, ты бы не обижалась, а прислушалась.
– Да вот это и бесит, папа, – она старше на десять лет, ну ладно, на двенадцать, а такое впечатление, что с рождения сектами занимается. Я всего год у них работаю…
– За год, Снежка, уже надо научиться хотя бы азам, ты ведь тоже не с ровного места пришла, ты ж опер.
– Папа, там все другое. У меня вот в «наружке» хорошо получается, а вся эта аналитика и теория – нет.
– Так подтягивай, читай, ищи. Сама же рассказывала, что Тина заочно училась, когда поняла, что ей необходимы более глубокие знания по психологии. А ты молодая еще, тоже ведь можешь. – Отец докурил и сунул окурок в пепельницу на подоконнике. – И вообще… Реветь – это не конструктивно.
– Ага – лучше бы грушу молотила, сублимировала обиду в удары, – фыркнула она.
– Я разве так сказал? Не надо грушу, иди почитай что-то. В общем, прекрати эту панихиду по собственным способностям, ты нормальный сотрудник, я уверен, что и Тина и Владимир тебя ценят. А что шпыняют – ну, так иначе не научишься. Они же хотят, чтобы с тобой все было в порядке.
– От тебя, конечно, я сочувствия не ожидала вообще, – сообщила дочь, вставая и начиная убирать со стола посуду. – Ладно, справлюсь, не маленькая…
Тина и Вовчик сидели на диване в большой комнате, которую использовали как нейтральную территорию для работы. Добрыня терпеть не мог работать там, где ел, а в спальню они работу не таскали по умолчанию, так что оставалась только просторная комната с диваном, телевизором и мягким ковром на полу.
Флешка торчала в ноутбуке уже минут десять, но Тина никак не могла найти в себе силы открыть ее содержимое. Кущин не торопил. Он вообще всегда снисходительно и с пониманием относился к слабостям жены, которых у нее было не так уж много. И сегодня Вовчик понимал причину ее нерешительности. Тина опасалась, что на флешке не окажется ничего ценного, а она уже потеряла информатора, и придется опять вслепую искать ходы в секту и разбираться, как все работает.
Да еще Снежанка… У Добрыни опять зачесалась ладонь, до того ему хотелось дать ей хорошего леща, чтобы не думала о себе слишком много. Он ценил ее способности и виртуозную работу по слежке за объектами, но вот все остальное оставляло желать лучшего, а Калинкина, похоже, никак не хотела этого признавать.
– Ладно, сиди не сиди, все равно придется когда-то, – вздохнула рядом Тина, и Вовчик встрепенулся:
– Тоже правильно. Давай, чего тянуть? Ну, даже если там ничего ценного – жизнь не кончилась. И потом, мы с тобой никогда не рассчитывали на такие подарки, чтобы облегчали нам жизнь, верно ведь? Ну, значит, и сейчас выгребем. Открывай.
И Тина нажала кнопку «Открыть». На мониторе возникли несколько рядов папок, аккуратно подписанных и пронумерованных. Первые пятнадцать оказались обычным мусором – файлы данных, какие-то сохраненки из интернета, парочка фильмов далеко не религиозного содержания, а вот в очередной обнаружилось любопытное.
Сперва Тина наткнулась на длинные ряды цифр – пяти– и шестизначных, последних было меньше, напротив них стояли буквы, иногда повторявшиеся. Вовчик, заметив сосредоточенное выражение на лице жены, мигом сориентировался и принес карандаш и блокнот, которые Тина схватила, почти не отрывая взгляда от экрана. Она начала выписывать повторяющиеся буквы, а под ними в столбики цифры. Столбиков вышло всего пять, но суммы под ними, когда Тина сложила, получились огромные.
Отбросив карандаш, она потянулась и пробормотала:
– Скорее всего, это инициалы самых значимых гостей. И только на эти пожертвования можно построить пару новых монастырей из сандалового дерева.
– Почему из сандалового? – не понял Кущин, и Тина улыбнулась:
– Потому, Вовочка, что это самая дорогая древесина в мире. Кубометр стоит около двадцати тысяч зеленых американских денежек, вот так.
– Чем только люди не барыжат, – вздохнул он. – Интересно другое – кто все эти щедрые господа и где они столько заработали, чтобы свободно жертвовать какому-то проходимцу, да еще и не по разу.
– Ты сказал – заработали? Странное чувство юмора у тебя…
– Ну, я же фигурально. А серьезно если – как бы понять, кто это?
– Нет, Вова, я этим заниматься не хочу, это вообще не наше дело. Закончим – передадим в Следственный комитет, пусть они роют. Нам надо девочку найти и тех, кто там еще удерживается… Хотя… – Тина встала и прошлась по комнате.
Остановившись напротив Вовчика, она вдруг сказала:
– Знаешь, о чем я думаю? Что мы вторгнемся туда, где нас не ждут. Там ведь никого по факту не удерживают насильно, вот в чем фишка. Даже если там и есть какой-то подпольный бордель, то его работницы наверняка делают это потому, что верят – духовник плохого не желает, раз он так сказал, то все правильно. Дарину помнишь? Она даже после сеансов у гипнолога так и не поняла, что ее использовали против воли.
Дарина была сестрой Анны, подруги Тины. Именно Дарину они искали больше двух лет, вытащив сперва из одной секты, а затем и из второй, куда она ушла абсолютно добровольно, просто сбежала из дома сестры. Второй культ оказался еще страшнее первого.
Вовчик почесал затылок. Он помнил, как долго Анна боролась за сестру, как очень хороший специалист по гипнозу работал с девушкой, но ему действительно не удалось убрать все последствия воздействий на психику, которым Дарина подвергалась в секте. Скорее всего, духовник Василий не обладает такими качествами и способностью к гипнозу, какие имела Прозревшая – Яна Чернова, но беда в том, что он берет в монастырь девочек-подростков, которым каждый день, постепенно, по крохам внушает то, что ему нужно, и к моменту зрелости они уже не мыслят себе другого пути в жизни, как только служение Величайшему и духовнику как его посланнику. И тут Тина права – они начнут разрушать привычный мир этих девушек, а они не поймут, почему так происходит.