Дома, снова вынув из тайника слиток, она опять любовалась им, гладила, взвешивала на ладони, прикидывая, сколько в нем граммов и сколько это в денежном выражении.
К Василию она теперь приходила каждый день, доставала лекарства, приносила продукты. Через три недели он пошел на поправку, начал ходить, держась за стену, и тогда они спускались в холл, сидели там. Инара сама не заметила, как прониклась к спасенному каким-то новым, прежде незнакомым чувством.
Василий почти ничего не рассказывал о себе, зато много спрашивал о самой Инаре, и она постепенно рассказала почти все.
– Жалко будет расставаться с тобой, хорошая ты девка, – сказал Василий незадолго до выписки. – Но мне из Москвы уезжать надо.
– А зачем? – спросила Инара, осознав, что скоро ей не нужно будет приезжать в больницу, не нужно будет сидеть вот так в холле, держа его за руку, – его вообще больше не будет. – Зачем тебе уезжать?
– Ну а куда я? Жить мне негде, работать не могу. Да и дело у меня есть, которое я обязательно должен довести до ума. Придумаю что-нибудь.
– Да что ты придумаешь?! – почувствовав, как подступают слезы, вскрикнула Инара. – Ты больной, тебе нужен уход, питание. Врач сказал – еще один такой приступ, и тебя уже не спасут!
– Тебе-то что за дело до этого? – чуть улыбнулся Василий, сжимая ее пальцы в своих.
– Я… я…
Она не могла объяснить, что с ней происходит, почему ей так важно, чтобы этот странный человек не исчезал из ее жизни. Она почувствовала, что с ним рядом все изменится, появится какой-то новый смысл, что-то, чего у нее никогда не было.
– Оставайся у меня. – Инара подняла голову и посмотрела Василию в глаза. – Оставайся. Я живу одна, у меня никого вообще нет.
– И потому ты вот так запросто зовешь к себе незнакомого человека? Даже не зная толком, что я за фрукт? Может, я убийца? – В его глазах что-то блеснуло на один миг и тут же пропало, взгляд сделался прежним – чуть насмешливым и внимательным.
– А мне все равно, – неожиданно для себя сказала Инара. – Я тебя не боюсь.
Василий притянул ее к себе, чего прежде не позволял, крепко обнял и шепнул на ухо:
– Это правильно. Никогда меня не бойся, я век буду помнить, как ты меня спасла.
Он действительно остался у нее. Инара по-прежнему ходила на работу, Василий хозяйничал, редко выходил из дома и старался не попадаться на глаза соседям, чтобы не задавали лишних вопросов. Инара уже знала, что Василий отбыл срок, жить в Москве ему было нельзя, потому не могло быть и речи о том, чтобы к нему проявил интерес участковый. Но это все Инару совершенно не беспокоило. С ней Василий был внимателен, ласков и заботлив, остальное ей казалось совершенно не важным.
Вопрос с деньгами тоже решился быстро. Однажды Василий попросил ее съездить в ближайшее Подмосковье и там забрать небольшой сверток с его вещами, хранившимися, как он сказал, у старого друга.
– Подойдешь к калитке, – инструктировал ее Василий. – Постучишь и спросишь, как здоровье Кузьмы Ивановича. Тебе скажут: «Жив-здоров, но кашляет». Заберешь сверток и сразу в Москву, поняла?
Инара пожала плечами:
– А зачем такие сложности? Как в шпионском романе… – но ладонь Василия зажала ей рот, а сам он негромко, но жестко произнес, глядя ей прямо в глаза:
– Ты никогда не будешь спорить со мной. Если я сказал сделать так, то именно так и надо сделать, поняла? Забираешь сверток и бегом на электричку, нигде не задерживаясь. Не проходишь в дом, не пьешь чай, не рассказываешь, как я и где я, поняла? Только забираешь сверток.
Инара согласно кивала, а внутри поднимался страх – что же такое будет в том свертке, какие вещи? Но отказать Василию она уже не могла.
В названном Василием поселке она довольно быстро нашла нужный дом, постучала в ворота и, когда мужской голос недовольно спросил, кто там, ответила:
– Скажите, а как здоровье Кузьмы Ивановича?
Калитка в воротах распахнулась, и на пороге появился старик в фуфайке, ватных брюках и обрезанных валенках:
– А ты кто будешь?
Инара слегка растерялась – на случай дополнительных вопросов от хозяина Василий никаких указаний не дал, а говорить что-то от себя она побоялась, потому повторила:
– Так как здоровье Кузьмы Ивановича?
– Жив-здоров, но кашляет, – хмыкнул старик, внимательно разглядывая Инару с головы до ног. – Ну проходи, покалякаем.
Она не поняла значение этого слова, но во двор зайти отказалась:
– Мне ехать нужно.
– Ну жди тогда. – Старик захлопнул калитку, и Инара испугалась, что он вот так уйдет и ничего ей не отдаст, что тогда говорить Василию?
Время шло, Инара уже подпрыгивала на месте, пытаясь разогнать кровь и согреть замерзшие ноги, но тут калитка снова открылась, и старик протянул ей что-то, завернутое в газету.
– Ну держи. Как Король поживает?
– Кто? – спросила Инара, пряча довольно тяжелый сверток в сумку.
– Тот, кто тебя сюда послал.
– А меня никто не посылал, я сама кого хочешь пошлю. – Инара развернулась и бросила: – До свидания, дедушка.
Калитка за спиной оглушительно грохнула, но Инара уже бежала в сторону станции, прикидывая, успеет ли на ближайшую электричку, чтобы не сидеть на вокзале.
Вручая Василию сверток, она ждала, что он похвалит ее, скажет какие-то добрые слова, но он молча взял его и ушел в кухню, велев ей туда не заходить. Когда дверь за ним закрылась, Инара испытала обиду – замерзла. Тряслась в холодной электричке, ехала на такси с вокзала, чтобы быстрее оказаться дома, а ее, как собаку, посадили на место и велели ждать.
Вышел из кухни Василий через полчаса, держа в руках металлический бокс, в которых обычно хранили медицинские инструменты.
– Это я уберу вот сюда. – К полнейшему изумлению Инары, он отодвинул картину, за которой был тайник, открыл его и поставил бокс внутрь. – Залезать туда не смей, поняла? Свое бери, мое не тронь.
Это было сказано таким тоном и сопровождалось таким взглядом, что у Инары еще долго бегали по всему телу мурашки при одном только воспоминании об этой сцене.
Назавтра Василий положил в ее сумку маленький, почти незаметный газетный сверточек и сказал:
– После работы поедешь вот по этому адресу, – он показал ей листок. – Там будет человек, ты его узнаешь сразу – невысокий, в пенсне, лысый. Зовут Моисей Моисеевич. Отдашь ему это, он тебе отдаст деньги. Молча заберешь и уйдешь. Все поняла?
Инара кивнула.
Так и началось. Несколько раз она ездила к Моисею Моисеевичу, оказавшемуся зубным техником, возила ему крошечные свертки, а взамен получала довольно крупные суммы денег, на них и жили. К ее зарплате Василий не прикасался, так и сказал – это твое, трать на себя. Но и сам не забывал тратить на нее деньги, делая подарки, которые Инара покупала себе сама – он по-прежнему старался не выходить из дома. Но у нее благодаря Диночке тоже были возможности купить то дефицитную вещь, то красивое ювелирное украшение, и Василий, не считая, выдавал ей суммы на эти приобретения.
Иногда на Василия что-то накатывало, и он, прижав Инару к себе, шептал ей на ухо:
– Зря я тебя запутал… опасно со мной, ищут меня наверняка. Но ты не бойся, я все сделаю, чтобы из-под удара тебя вывести.
Эти слова Инару пугали, но расспрашивать она не осмеливалась. Она уже давно начала догадываться, что Василий не совсем тот, кем пытается казаться. И властные нотки в голосе, и вот эти постоянные темные личности, к которым она ездила… И то, что в крошечных свертках наверняка золото, добытое незаконным путем, она поняла давно. Каждый раз Инара отчаянно боялась, что ее остановит милиционер, попросит показать сумку и найдет там этот сверточек, и тогда…
Василий, когда она ему об этом рассказала, только посмеялся:
– А чего ему тебя останавливать? Да и сумку шерстить просто так права не имеет. Не боись, Инка, все по уму.
Однажды ночью, мучимая жаждой – стояла страшная жара, даже по ночам температура воздуха опускалась не очень сильно, – Инара проснулась и не обнаружила Василия в кровати. Она встала и направилась в кухню, толкнула дверь и замерла на пороге. Василий сидел за столом, перед ним была разложена какая-то карта, и на нее он при помощи карандаша наносил пометки.
Услышав звук открывшейся двери, Василий медленно поднял голову и окинул Инару тяжелым, страшным взглядом. Ее словно к полу пригвоздило, стояла и не имела сил ни пошевелиться, ни уйти, ни даже вздохнуть.
– Чего тебе? – медленно произнес Василий, вставая, и тут Инаре сделалось совсем страшно – карандаш он сжимал в руке так, как обычно в кино держат нож убийцы перед тем, как нанести жертве удар.
– Вася… Васенька… не надо, пожалуйста… я никому… – Ноги у Инары подкосились, она рухнула на колени, ткнулась лбом в пол.
Василий опустился рядом, погладил по волосам и совершенно другим тоном прошептал:
– Да ты что, дурочка… я ж никогда… кого угодно, только не тебя… не плачь…
Она горько рыдала, уткнувшись в паркет, до тех пор, пока Василий силой не поднял ее, не усадил на колени и не произнес:
– Все, поплакала и хватит. Смотри сюда, – он ткнул пальцем в карту. – Вот тут есть река, видишь? На берегу, вот здесь, старый монастырь – он заброшен, монахов оттуда выкурили после революции, но монастырь сам остался, разрушается потихоньку. Место там глухое, запросто не доберешься. Но в деревеньке, вот тут, живет старик Григорий Кривошеин, он все тамошние места знает как свои пять пальцев. Два сына у него – Гришка да Семка. Сами они из староверов, живут замкнуто. И знает старик место хлебное… – он внимательно посмотрел на переставшую плакать Инару. – Там золота на три жизни хватит, если по уму его добывать.
– Но… это же…
– Да, это против закона. И против другого закона, пострашнее ментовского, потому что бумажку с координатами жилы этой я у одного вора в законе украл. Но если не зарываться и не жадничать, то никто ничего и не заметит. Это я к чему, Инка. Болею я, сама знаешь. Все нутро у меня в лагере отбито, сердце больное. Если я умру, хочу, чтобы тебе это досталось.